Глава 11 Лето в Рашке. Летаргический сон. Спирт и гей-клуб PAN. Скука и дождь.
Вы думаете, что я вот так вот взяла и вернулась в Рашку? Как бы не так. Да, мне хотелось сбежать. Но я теперь ничего не загадывала. Это давало мне неоспоримые преимущества и возможность новых ходов… В любом случае – полезно посмотреть на ситуацию со стороны.
Короче, приехала я в Москву в новых белых джинсах «дизель» и дешевых кедах «all stars». Долларов двести в кармане. Планов – никаких. И на второй день поняла, что делать мне тут нечего. Девяносто второй год, работы нет почти ни у кого. Бойфренд Саша фактически на иждивении у своей мамы, которая работает горничной в маленьком частном отеле. Одноразовые тапочки и маленькое мыльце – полная квартира. Моя мама подвизается у некой эротической звезды Инны Воробьевой в качестве администратора. И это – после двадцати лет работы переводчиком-синхронистом во Внешторге. Фотографы-однокашники пытаются халтурить на свадьбах и выпускных. Мои 200 долларов произвели фурор. Я все лето поила пивом все Подмосковье. Мы ездили купаться на карьер: кайфовали и ничего не делали. Но чувствовалось легкое отчуждение. Я стала другая. Я стала иностранкой. У меня были другие возможности. Вопрос «Как там у вас в Дании?» звучал так же, как классическое «Есть ли жизнь на Марсе?». Любой ответ принимался. Люди ничего не знали ни про жизнь в Дании, ни про то, какой ценой она мне дается. Они не готовы были знать. Мои жалобы звучали здесь, как нытье избалованного ребенка. Рассказы о том, что мне приходится воровать, спать с мужем-наркоманом и пить пиво вместо приема пищи, быстро превратились в занятные байки. И я стала желанным гостем на любой тусовке: «Уважжжаемая публика, сейчас гвоздь программы – Дама из Амстердама! Занимательные истории о житье-бытье жестокого капиталистического мира!» Я веселила публику, все смеялись. Мама моя отморозилась. Ей нужно было жить свою жизнь, а я уже выросла и сделала выбор. Бойфренд Саша прямо сказал, что рад меня видеть, но не понимает, как рулить в этой стране свое будущее, и финансовой помощи мне оказать не сможет. Перспектив не было ни у кого. А тут я свалилась им всем на шею. Я стала инородным телом, и среда выдавливала меня вон.
Я провела в Москве все лето вместо предполагаемого месяца. Растягивая удовольствие. И в конце концов поняла, что мне придется возвращаться и разгребать самой свое говно. Продавливать ситуацию. По крайней мере, там у меня были средства к существованию – пособие. А здесь, в Москве, люди занимали друг у друга на еду. У меня родилась гениальная идея. Помочь своим близким. И тем спасти себя от одиночества. Перетащить туда всех кого можно. Я затеяла с Сашей разговор на тему: кого бы из наших «спасти» и вывезти из страны. Решение было однозначным: их с лучшим другом Пашей и их общую подругу Ритку. Пожалуй, она – единственный человек, для которого моя авантюра оказалась хоть сколько-нибудь плодотворной. Тогда, в девяносто втором году, я еще плохо ее знала. Но она была априори «своя». Талантливая девочка со стильной стрижкой, которая жила в поселке Томилино, где неподалеку располагалась очень вонючая действующая птицефабрика. На которой трудилась основная часть народонаселения.
Девочка рисовала что-то странное, дарковое и концептуальное. Она даже разговаривала так, как будто была не совсем с местности: с легким акцентом. Она училась в десятом классе. Я тогда подозревала, что оба моих друга были влюблены в нее. И эта интрига еще больше меня раззадоривала. Мы были модные, молодые и красивые. У нас была славная компания. Больше ехать никто не захотел. А зачем? Все строили планы про жизнь в Рашке. Так или иначе. Аутсайдеров было – раз, два и… я.
Я опять связалась с мужем через уличную телефонную будку. Попросила ему передать: «каждый день в 17.00 на наш номер». И с пятой попытки вышло. Он удивился, что я вообще жива, но был этому рад. Я засобиралась обратно. Теперь я понимала, что шутки кончились и мне нужно подумать о том, как я там буду жить. А главное – как сделать так, чтобы меня больше не тянуло малодушно бежать. Как привязать к ногам гири и якоря, чтобы заставить себя биться до конца. Моя природа – ветер. Но я пошла против природы. И в качестве якорей взяла с собой огромный чемодан с разным говном и складной велосипед «Кама». Одно дело, когда ты на этом велосипеде прокатился пару раз в детстве и поставил на балкон: классная вещь! А другое дело, когда ты вынужден пользоваться этой дрянью регулярно. Через этот велик я впервые в жизни столкнулась с пониманием качества вещей. Он, сука, не ездил. Это было проклятие и позор. Одна скорость, дребезжащие суставы и маленькие колеса при большом весе рамы. Когда передо мной была горка, даже самая незначительная, приходилось слезать с него и с улыбкой самокритичного идиота толкать вручную под изумленными взглядами нормальных велосипедистов. Но это было чуть позже.
А пока я села в поезд Москва – Копенгаген. С билетом в один конец, как обычно. Меня провожали друзья. Не знаю, что они там себе представляли в своем воображении, но лично я ехала на фронт. Поэтому на двое суток с лишним я впала в анабиоз. Настоящий. Я легла на верхнюю полку и вставала только пописать. Пару раз. Соседка с нижней полки очень беспокоилась и регулярно трогала мой лоб, предлагала лекарства и спрашивала, давно ли я обследовалась на разные ужасные заболевания. Но я знала, что это. Это была криогенная заморозка. Стеклянный гроб. Тело мое было отправлено по назначению. С чемоданом и складным велосипедом «Кама». Чтоб не сдуло.
На перроне меня ждал Алекс. Была ранняя теплая осень. Алекс был в неизменных черных джинсах, черно-белой рубашке и любимой паре узких ботинок. Эти ботинки он покупал в секонде, причем – регулярно, как только снашивал предыдущую пару. Ровно такие же. На моей памяти было как минимум пять пар. Есть такие люди. Они обычно худые, много курят, носят только черное и белое, их интеллект выше среднего, и это мужчины. Если им нравится что-то из одежды, они покупают сразу несколько экземпляров. И носят до самой смерти. Я знаю еще двоих, и у них у всех одинаковые имена. Я называю это – «синдром Алекса». Только в тот раз на моем муже были еще черные кожаные перчатки, почему-то… Довольно грубо пошитые, и пальцы в них были толстые и квадратные. И в них – одна красная роза. Наверное, он меня любил. Или собирался задушить и возложить потом эту розу на. Я даже похолодела, когда увидела его снова. Вспомнила всю эту жесть… Но решила: человек заслуживает честности. Значит, буду пытаться. Мы выгрузили бессмысленные тяжести и поперли их через весь город. Нам уже выдали квартиру в Копенгагене. И мне предстояло ее увидеть. Но я не радовалась. Я готовилась к разговору.
Квартира оказалась прекрасной: большая двушка, в новом доме, через дорогу от Христиании. Но мне было не до этого. Меня морозило. Я чувствовала, что очень устала и мне нужно… поспать. Он обрадовался и сказал, что сгоняет тогда быстренько на Истед-геде. Сказал, что теперь ездит туда регулярно. Что у него там новые друзья, и он знает хороших дилеров. Вообще, все круто. И свалил. Я рухнула на матрас в маленькой комнатке и заснула. Кажется, меня накрыло новой волной анабиоза. Я не могла ничего поделать. Я пыталась бороться со сном, пыталась встать, пошевелить руками, но не могла найти в себе сил даже доползти до чемодана. Иногда сквозь сон я начинала паниковать: я понимала, что все только усугубилось, что я не справлюсь, что надо срочно валить. Брать чемодан, велосипед и бежать на тот же поезд в обратную сторону. Может быть, он еще не выехал из депо? Может быть, я договорюсь с проводником? Не беда, что у меня нет денег на билет: я отдам ему велосипед. Хороший велосипед, почти новый! Хотя, наверное, он может не пойти на это… Нет! Мне нужно бежать в посольство. В русское посольство, и просить там убежище, просить, чтобы меня депортировали обратно на родину. Я расскажу им все. Расскажу про мужа-наркомана. Они пожалеют меня и отправят домой. Но я не знаю их адрес! И у меня нет сил встать. Совсем нет сил. Я решила отложить визит в посольство на попозже, когда высплюсь. Пришел Алекс и заглянул ко мне. Я видела сквозь веки, как он сел в гостиной и выкурил дозу с фольги. Как лег на диване и включил себе музычку. Я не могла встать. Я спала.
А потом пришло утро. И сон перевалил за третьи сутки. Пришлось взять себя в руки. Взять себя в руки помог трофейный спирт Royal. Это был литровый бутыль неизвестного производства, но весьма качественный, 45 или 47 оборотов… Когда как. Вся Москва тогда пила «Рояль», разбавляя чем могла: кто пепси, кто водой из крана. Он было на рынке не меньше года, и никто не помер. Я привезла два бутыля. Один мы раскупорили сразу же, как я проснулась. Непоздним вечером. Много выжрать не смогли и решили пойти тусоваться. Далеко идти было лень. Да и незачем. Ближе всего к нашей норе находился гей-клуб PAN. Не самый лучший клуб, но очень уютный. Домашний такой.
Бывал ли Алекс там раньше? Однозначно. Спал ли он с мужчинами? Мне было все равно. Личная жизнь мужа меня совершенно не интересовала. А вот моя явно нуждалась в разнообразии. Поэтому, накачавшись «Рояля», мы бескомпромиссно потащились туда. Початую бутыль заткнули бумажной пробкой из сложенного листа А4 и аккуратно поставили во внутренний карман моей косухи. У самого входа под открытым небом стоял дешевый круглый стол и железные стулья. Там нежились в свете уличных фонарей лесбиянки. Я раскурилась с ними и заскучала. Телки на меня не западали. Они сюсюкались и сторонились угрюмой иностранки. А когда одна из них, сказав, что «totally stoned», рухнула мимо стула, я сплюнула сквозь зубы, как учили меня гопники в Мытищах, и присоединилась к Алексу. Он выплясывал на танцполе с молодым румынским юношей. Где он их только брал? Я угостила мальчика спиртом. Он выпил десять капель из пробки, сказав, что ему хватит, а то у него стоять не будет. Мне стало смешно. Я сделала еще пару глотков из горла. Запить было нечем, потому что денег на бар не было, а до крана в туалете идти было далеко. Помню, что возвращались мы вместе с Алексом, причем я помогала ему идти. Не стояло ни у кого.
Утром мы пошли в Христианию, дунули, заполировали пивком, и все наладилось. Мы дули тогда очень много, потому что брали фактически во дворе, по самой низкой цене в городе. Пили пиво и питались джанки-фудом: сникерсами и чипсами. Мои попытки готовить закончились парой борщей. Аппетита у Алекса не было. Да и у меня тоже. На кухне в раковине лежала гора грязной посуды. В холодильнике томилась упаковка гамбургеров: 6 шт за 12 крон. Это значило, что один гамбургер стоил две кроны. Билет на автобус начинался от шести крон. Я не знаю, из чего были эти гамбургеры. Ходили слухи, что правительство поддерживает местных производителей настолько, что позволяет им вот так снизить цену на продукцию. Что отчасти объясняло тот факт, почему от этих гамбургеров еще никто не умер.
Деньги на еду тратить не хотелось. Мы тратили их на музыку. На подъемные бабки мы, конечно, приобрели музыкальный центр. Центр был крутой, с пишущим кассетником и CD-водом! Пластинки только начали выходить, продавали их в хороших музыкальных магазинах. Украсть их было почти не реально. Хотя потом у меня появился знакомый – Игорь. Крутой меломан. Так вот он воровал только пластинки, больше ничего. Жил впроголодь. Пока и сам на герыч не подсел. Там уж понеслось… Так вот, Алекс пока не подсел, тоже медленный покупал только с получки. И еще хватало на гашик, пластинки и пиво. Мы наслаждались жизнью пару недель, потом пару недель воровали сникерсы в супермаркете. Позже, этот навык очень пригодился Алексу в его нелегкой наркоманской жизни. А пока все шло своим чередом.
Пошли дожди, задул холодный ветер из Гренландии. Мелкая водно-дисперсионная взвесь стояла в воздухе. Алекс подарил мне арафатку. Так я и ездила по копенгагенским мостам на медленном ходу, на своей «Каме», промокая до костей в джинсах, кожаной косухе и арафатке.
Было как-то пусто внутри. Я пыталась заставить себя что-то писать, сочинять. Выходило пресно и убого. Я ходила в уединенные места и в кафе. Вдохновлялась на лавочках у пруда. Пыталась писать сценарий по Мамлееву «Живая смерть». Пыталась писать сценарии для какого-то дикого артхауса… Но, по факту, самым сильным концептуальным произведением, сохранившимся с той поры, был тетрадный листок в линейку. На этом листке очень мелким почерком ровной диагональю была сто раз выведена одна-единственная фраза: «Совсем нечего делать…». Алекс все чаще ездил на Истед-геде. Секс естественным образом ушел из наших отношений. Мы стали женатыми друзьями. Но с легким таким привкусом интриги. Наконец, я отважилась сказать, что мне не очень-то нравилось с ним спать, Алекс резонно заметил, что я тоже – не лучшая женщина в его жизни. Мы немного поболтали об этом и сделали свои выводы. Вернее, договорились о том, что наш брак отныне – по-настоящему фиктивный. А это означало только одно – я плачу ему деньги. Отдаю почти все свое пособие. Абонементная плата. Я воззвала к здравому смыслу (ради нашей прежней любви!) и отгрызла у Алекса 1000 крон ежемесячно – едва-едва на жизнь. Потому что фиктивный брак, знаете ли, дорогого стоит. «Вообще-то это стоит столько-то тысяч, – убедительно сказал Алекс» И я ему поверила. Потому как следующий аргумент был еще весомее: «Но непросто найти человека, который тебя не кинет». В Алексе я была уверена, он был надежным товарищем по несчастью.