Следующие несколько часов мы распаковываем вещи. Гард, как обычно, не помогает. Мы перетаскиваем картонные коробки, а мой младший брат сидит на крыльце, погрузившись в свой комикс. Он вообще в курсе, что мы переехали? Знает ли он, что в этот момент мы заново начинаем нашу жизнь? Вряд ли. Ему совершенно безразлично, что происходит вокруг, и всякий раз, когда я несу в дом часть нашего груза, я перешагиваю через своего младшего брата.
– Подвинься! – говорю я в конце концов, но Гард не обращает на меня внимания.
Ничего нового. Для Гарда я невидим, как воздух. Наверняка я мог бы стрельнуть хлопушкой прямо у него перед носом, а он бы и не заметил. Во всяком случае, если бы это проделал я. Иногда я задумываюсь, известно ли ему, что у него есть старший брат.
– Гард, – говорю я, – очень тебя прошу: мне не занести коробки в дом, когда ты сидишь у меня на пути.
Он листает свой комикс.
– Подвинься, Гард!
Он по-прежнему меня не замечает или плюёт на меня. Не знаю. В тот самый миг, когда я собираюсь заорать на него, раздаётся покашливание папы. Он стоит в дверях, качает головой и посылает мне взгляд «не мучай Гарда».
– Но ведь он сидит и ничего не делает! – возмущаюсь я. – А мог бы помочь.
– Босс, а может, ты зайдёшь в дом и выберешь себе комнату? – спрашивает папа. – Уже поздно. Придётся разбирать вещи завтра. Комнату можешь выбрать любую. Даже Нала сможет жить в собственной комнате в этом громадном доме.
Гард даже не шелохнулся, когда я переступил через него.
В гостиной я нахожу коробку со своими личными вещами: одеждой, кое-какими книгами и игровой приставкой. Папа купил мне новый телевизор и сказал, что я могу поставить его в своей комнате.
Если в комнате есть телевизор и игровая приставка, то ведь точно можно будет поиграть в тишине и покое?
Я ставлю коробку на пол у двери, ведущей из гостиной, открываю её и уже собираюсь поднять коробку, как вдруг замираю: Гард в доме. Его босые ноги стучат по паркету. Топ-топ-топ! Я поворачиваюсь как раз в тот миг, когда Гард, возбуждённый и с выпученными глазами, стремглав проносится мимо меня в коридор. Я смотрю на него с неожиданным любопытством. Папа тоже.
Гард никогда так себя не ведёт.
– Ого, – говорит папа и подходит ко мне. – Что это с ним?
– Странно, – пожимаю плечами я.
Его маленькая фигурка в конце коридора поворачивает вправо и исчезает. Я иду следом за ним – и вижу лестницу. Я по-прежнему озадачен поведением Гарда. Обычно брат сидит и пялится в экран телевизора или в игру на мамином телефоне. Мне даже кажется, что я никогда не видел, как он бегает. Что это ему потребовалось так срочно выяснить?
Я ставлю ногу на первую ступеньку лестницы, а шаги Гарда уже стихли. Я останавливаюсь на площадке второго этажа и шарю правой рукой по стене, потому что мне кажется, что там самое место для выключателя. Я прав. Зажигается свет. В обе стороны простирается длинный коридор. Пол полностью покрыт ковролином. Голые стены прерываются дверями. Лампочки на потолке наверняка работают не как положено, отбрасывая лишь тусклый свет. Я смотрю налево и едва различаю конец коридора.
Одна из дверей открыта, я иду к ней, удивляясь, что пол под ногами скрипит – ведь он покрыт ковролином. Значит, вот как всё устроено в старых домах…
Я обнаруживаю Гарда в комнате с распахнутой дверью. Он сидит на кровати на белой простыне. Папа пришёл вслед за мной и встал рядом. Мы оба смотрим на Гарда, который внимательно изучает комнату. Его глаза под кудрявыми русыми локонами бегают туда-сюда – со шкафа на комод и обратно на шкаф. В конце концов он замечает нас.
– Я буду жить здесь, – заявляет мой младший брат, который всегда молчит. – Папа, я буду жить здесь! – Гард свирепо пялится на нас. Он не только говорит целыми предложениями, но и вообще говорит много – а ведь он не любит разговаривать. И манера речи необычная. Он совершенно уверен в себе, а это на него не похоже.
Папа ничего не отвечает, только с восторгом смотрит на Гарда. Вполне возможно, он удивился так же, как и в тот день, когда Гард произнёс своё первое слово. Ему было три года, и он выговорил «Нала», поглаживая кошку. Та была ещё совсем маленьким котёнком и непонимающе глазела на него. А вот мама плакала, и папа улыбался во весь рот. Я хорошо помню тот момент, он чётко отпечатался в моей памяти. Мама наверняка ждала его много месяцев, ждала именно этого мига, именно этого короткого слова.
– Да-да, конечно. Ты будешь жить здесь, Гард, – с удивлением отвечает папа и опускается на кровать рядом с ним.
Он вместе с Гардом оглядывает комнату, шкаф и комод. Может быть, папа думает о том же, о чём и я: что именно в этой комнате привлекло внимание моего брата? Что именно в этой комнате заставило Гарда говорить?
Я оставляю их в спальне Гарда и бреду по коридору, заглядывая во все комнаты, и в конце концов выбираю себе самую большую. Её стены выкрашены белой краской, окно выходит на фьорд, и заходящее солнце освещает пыльный пол. Окно спальни Гарда выходит на эту же сторону дома, но она кажется более тёмной, как будто серые стены отбрасывают дополнительные тени.
Я ложусь на кровать и вздыхаю. Я очень устал от переезда. Так и буду лежать много часов, уставившись в потолок. На улице светло, и я не понимаю, день сейчас или ночь. Неужели в этом огромном доме не сплю только я? Появятся ли у меня здесь друзья? От таких мыслей я испытываю чувство одиночества, но не только. Я полон надежд. Ведь не может же моя новая жизнь оказаться хуже прежней?