Бам! Я саданул открывшему дверь кулаком по виску. В край вечной охоты его не отправил, но в объятия Морфея уложил, причём надолго.
– Пошли, парни! – позвал я и первым ломанулся в коридор.
Навстречу выскочил плотный коренастый мужик с обрезом. Нас разделяли метра три, на такой дистанции любое джи-джитсу бесполезно, и я пристрелил его из пистолета. Отдача у «Парабеллума» оказалась сильнее, чем у нагана, однако пуля нашла цель. Мужик выронил обрез и стал заваливаться.
Я отпихнул его мертвеющее тело к стене, ногой вышиб следующую дверь и оказался в шикарно обставленной гостиной.
Несмотря на тусклый свет одинокой лампы на потолке, взгляд моментально зафиксировал обстановку в помещении: в центре овальный стол, покрытый скатертью, за ним четверо прилично одетых мужчин. Перед каждым стопка банкнот, узловатые пальцы привычно держат игральные карты.
В углу, возле бархатной тяжёлой занавеси – барышня лет двадцати в легкомысленном платье с огромным декольте. Нет сомнений в её ремесле: обыкновенная ночная бабочка, сиречь проститутка. Она курила папироску через мундштук, стряхивая пепел на пол.
Её коллега – такого же возраста девица с капризным кукольным личиком, которое при слабом свете казалось сделанным из фарфора, склонилась над одним из игроков – пухлым и щекастым. Кажется, она что-то шептала ему на ушко, а её кавалер недовольно тряс круглой головой.
В углу, на диване, накрывшись одеялом, кто-то спал.
Наше появление застаёт всех врасплох, на какое-то время воцаряется немая сцена почти как в гоголевском «Ревизоре», становится слышно, как тикают настенные ходики.
– Уголовный розыск! Лапки в воздух, граждане бандиты, – сообщает Левон.
И тут же пухляша подбрасывает как катапультой, он одновременно успевает перевернуть стол так, чтобы оказаться за ним, как за укрытием, и разбивает лампочку.
В комнате мгновенно становится темно, словно у негра в известном месте.
Чернота озаряется несколькими вспышками – засевшие бандиты открывают огонь наугад.
Я бросаюсь на пол и начинаю палить в ответ.
Истошный женский крик. Похоже, одну из проституток зацепило. Слава богу, это не моих рук дело, я вообще не стрелял в ту сторону.
Три автоматических пистолета дают нам огневое преимущество. Ещё немного и от запаха пороховой гари становится невозможно дышать.
– Ша! – орёт кто-то. – Прекратите шмалять! Мы сдаёмся!
Мы прекращаем стрелять, снова становится мертвецки тихо.
– Ты кто будешь? – кричит в темноту Лёва.
– Что, соседа бывшего не признал? Я Тигран, – опять тот же голос из чернильной тьмы.
– Теперь признал. Даже не знаю, что матери твоей скажу, когда увижу.
– Нет её больше. Летом умерла.
– Жаль, хорошая женщина была. Не понимаю, в кого такой сынок у неё уродился… А Кабанчик где? Ну-ка отзовись!
– Нет Кабанчика, – сообщает Тигран.
– Вот как. И куда же он делся?
– До вашего появления ушёл. Как чувствовал…
– Вот зараза! – плюётся Лева. – Куда он свалил?
– Он мне не докладывается. По делам каким-то. Так что – не будете шмалять?
– Не будем, сдавайтесь.
Загорается керосиновая лампа, при её свете осматриваем поле боя и наших «пленных». В живых только Тигран и проститутка, которая курила возле занавески. Остальные спят вечным сном. Ну и ещё тот мужик, что стоял на стрёме, и тот, которого я отоварил, врываясь в дом.
Вместе с Петром тщательно осматриваем трупы, копаемся в карманах, снимаем с них верхнюю одежду, обувь, внимательно исследуем находки.
Моё внимание привлекают серёжки в ушах убитой. На вид ничего презентабельного, однако я хоть и не специалист в этой области, но догадываюсь: эта показная скромность на самом деле достигается трудами ювелира экстракласса. Потасканной дамочке такие серёжки не по чину.
Остатки былой роскоши? Вряд ли, куда логичней предположить, что это подарок и наверняка с криминальным прошлым.
– Как зовут покойницу? – спрашиваю её товарку.
Женщина отвечает, не задумываясь:
– Федора.
– Тут Федорины коты расфуфырили хвосты, – вспоминаю я детского классика.
– Федора – это не имя, это прозвище. Как её на самом деле звали, понятия не имею, мы ведь подружками не были, работали вместе. А так… Федора и Федора… – огорошивает проститутка.
Документов при мёртвой проститутке нет, личность придётся устанавливать другим способом.
– Тигран, может ты её знаешь? – с надеждой спрашивает Левон.
Тигран без особого энтузиазма пожимает плечами.
– Только в определённом смысле. Хорошая была девочка, ласковая.
– Давай без подробностей, – хмурится Левон.
Я снова гляжу на серёжки, меня словно зациклило на них. Не удивлюсь, если и ночью приснятся. Желательно, без владелицы. Мертвецов мне и наяву хватает.
– Петь, – прошу я, – проверь её украшения по сводкам. Может, проходили где…
– Не учи учёного, – смеётся он. – Одно жаль: Кабанчика упустили. Его теперь хрен разыщешь.
– Так давай тут засаду оставим. Может, он сюда ещё вернётся.
– После той пальбы, что мы тут устроили… Да он за версту эту малину обходить будет. Ладно, сколько верёвочке не виться, а конец всё равно будет. Поймаем ещё, не сегодня, так завтра.
– А что со мной будет? – спрашивает вдруг уцелевшая девица.
Ей повезло больше всех, она даже не ранена.
– Следователь решит.
– Так я ж ничего не делала, – плаксиво кривит и без того не самое привлекательное личико она.
– Заткнись по-хорошему, а? – не выдерживает Паша.
Проститутка мгновенно затыкается, последовав его совету.
Пока появляется выдернутый из дома следак, подкатывает труповозка, проходит уже не один час. Чихающая и кашляющая машина привозит Художникова.
Он сокрушённо рассматривает изрешечённую пулями гостиную.
– А без стрельбы что, никак не получилось? – строго спрашивает он, однако по реакции парней понимаю, что разгон и прочие кары небесные нам не светят.
– Мы пытались, – вздыхает Левон. – Они первыми начали, тогда и нам пришлось пошмалять…
Как ни странное, его абсолютно несерьёзное объяснение приводит Художникова в хорошее расположение духа.
– Ладно хоть сами под пули не подставились, – облегчённо резюмирует начальник угро. – Если б москвича пристрелили, как бы я тогда наверх отписывался?
– Не, Жора у нас молодец, – хвалит меня Пётр. – Первым в хазу ворвался, не струсил.
Художников внимательно смотрит на меня, отвечаю ему улыбкой, дескать, что поделаешь, оно как-то само вышло.
– Значит так, – командует начальник угро, – Ты, Михайлов, забирай с собой Быстрова и вези его на квартиру. Наш гость сегодня с дороги и уже на приключения нарвался.
– Так а как же?.. – растерянно смотрит на трупы Пётр.
– Без вас отпишемся.
– Товарищ Художников, – выступаю вперёд я.
– Что такое, Быстров?
– Разрешите в деле об ограблении Общества взаимного кредита покопаться…
– Зачем это вам, Быстров? Три с лишним года уже прошло, – удивлённо прищуривает глаза Художников.
– Из профессионального интереса. Вы не волнуйтесь, буду заниматься этим только в свободное от работы время. Например, сейчас.
– Михайлов, проведи товарища Быстрова в наш архив и помоги, чем можешь.
Пётр недовольно косится на меня.
– Ну вот, Жора, а я думал пивка с тобой попить!
– Пиво от нас никуда не денется! – заверяю я…
Время уже позднее, и архив уже закрыт. Пётр забирает ключ у дежурного и, ворча, отпирает замок.
– Заходи, раз тебе больше заняться нечем.
Архив занимает целую комнату: шкафы, папки, вездесущая пыль. Внимание привлекают старые, явно дореволюционные дела. Я оглядываю их с уважением.
– Ничего себе.
– Что, нравится?
– Повезло вам! У нас с архивом и картотекой просто беда: после февраля семнадцатого уголовная сволочь всё, до чего дотянулась, уничтожила. До сих пор восстановить не можем.
Пётр ухмыляется.
– У нас тоже сначала не всё слава богу было.
– Да по всей стране так.
– У нас особый случай. Было это в прошлом году, когда предыдущий начальник угро, ну, что был до Художникова, сбежал.
– В каком смысле?
– Да в самом прямом. Попросту дезертировал вместе с ещё шестью сотрудниками. Ладно, не о нём речь! – продолжает Пётр. – Сбежал, туда ему и дорога! Хуже всего, что вместе с ним пропала и картотека. Мы уж было рукой махнули, начали заново всё собирать, как вдруг приходит заведующий регистрационным бюро и сообщает: на чердаке угрозыска найдены какие-то документы. Полезли туда, ба! Да это же та самая пропавшая картотека. Начали её восстанавливать и вдруг – бац! Лежит себе спокойненько папочка с тесёмочкой, внутри фотография за номером триста девяносто, зарегистрированная аж в шестнадцатом году. А на карточке той преступник по кличке Стасик, который промышлял вооружёнными налётами и грабежами и вроде как угодил за решётку на очень большой срок.
– И к чему ты это мне рассказываешь?
– Ты погоди, не перебивай! – морщится Пётр. – Короче, опознали мы в том Стасике заместителя Художникова – Станислава Навойтова.
– Погоди, ты хочешь сказать, что у вас урка уголовным розыском рулил и никто ничего об этом не знал?
– Вроде того. Мужик, кстати, довольно геройский был, вроде тебя. Тоже в каждую заварушку первым лез.
– Ты говоришь – был?
Михайлов вздыхает. Ему явно не хочется пускаться в дальнейшие воспоминания. Что-то гложет его душу.
– Чекисты за ним пришли и арестовали. И больше от него ни слуху ни духу. Я так думаю – в расход пустили. У нас как раз несколько операций тогда сорвалось. Говорят, это он всю информацию бандитам сливал.
– Но ведь точно не знают? – почти в упор смотрю на него я.
Он грустно разводит руками.
– Ну… кто-то может и знает, только нам не говорит. Ладно, давай дело об ограблении Общества взаимного кредита искать. Там, знаешь, сколько материалов?! Читать не перечитать!
– Читать буду я, а ты пока серёжки по сводкам пробивай.