О том, что перед вечерним пиром гостю предстоит вместе с хозяевами посетить местную баню, Грегора, разумеется, предупредил Майсенеш.
Грегор в ответ только тяжело вздохнул, смиряясь с этой причудой карлонского этикета: в бане он побывал однажды, в самом начале войны с Фраганой, когда вместе с Диланом добирался в Озерный Край. Помнится, тогда они остановились в небольшом, но довольно приличном с виду трактире с возмутительно бессмысленным названием… Как же он назывался? «Дружелюбный призрак»? «Счастливый стригой»? Дилан пришел в полный восторг, он любил подобную чушь… В этом-то трактире и была баня, куда Грегор отправился, проявив вопиющую неосторожность! В памяти накрепко засело темное тесное помещение, заполненное раскаленным белесым паром, удушливая жара, пот, выступивший на уже чистом теле, отчего оно снова начало казаться грязным, резкий запах мокрого дерева… Не выдержав мокрой духоты и жара, Грегор тогда поставил охлаждающий щит и в результате прибыл в расположение армии, страдая от жестокой простуды.
Впрочем, Дилану ночлег в том трактире тоже обошелся неприятностями, хотя никаких щитов Эддерли-младший не ставил – наутро он то и дело потирал шею и жаловался на легкую слабость. Видимо, неудобно спал.
«Ну что ж, баня так баня…» Притом князь Ставор, с которым Грегор успел познакомиться и даже перемолвиться несколькими словами, произвел на него очень приятное впечатление. Если боярин Войцехович был все же простоват, хотя приятно радушен и заботлив, то в сдержанно-изысканных манерах и всем облике влашского князя буквально сквозила порода в сочетании с отменным воспитанием. Такой человек не примет участия в чем-то недостойном, и потому составить компанию ему и гостеприимному хозяину Грегор согласился охотно. Он рассчитывал как можно лучше присмотреться к обоим основателям Карлонской академии, тем более что контраст между карлонским стихийником и влашским некромантом, был заметен с первого взгляда и весьма любопытен.
В отличие от пестро разряженных карлонцев, князь Ставор, высокий и худощавый, черноволосый и смуглый, с тонким орлиным носом и острым взглядом темных глаз, был, как и сам Грегор, одет в черное, однако его длинный приталенный камзол, покроем напоминающий одеяния Аранвенов, блистал шитьем из драгоценных камней – ярким, но выполненным с большим вкусом. Вычурное богатство отделки Грегор воспринял с пониманием – если в Карлонии и Влахии репутация вельможи так сильно зависит от роскоши его одежды, неудивительно, что облик Ставора соответствует требованиям местного этикета. Грегор даже решил после бани, переодеваясь к пиру, надеть более нарядный камзол, чем тот, в котором приехал. Черный, разумеется, но с парадным серебряным шитьем, украшенным густо-фиалковыми аметистами. Нужно ведь показать хозяевам, что он с уважением относится к их традициям!
Местная баня немногим отличалась от той, которую он помнил, разве что размерами. Там, в трактире, в комнатке для мытья без особенных удобств разместились только сам Грегор и Дилан, прочим спутникам пришлось ждать своей очереди. В этой же свободно расположились хозяин дома, князь Ставор, сам Грегор и старший из сыновей Войцеховича, да еще осталось бы место для пары-тройки человек, но это, как понял Грегор, был уже вопрос должного статуса.
Раздевшись, и оба карлонца, и князь, что его немало удивило и даже заставило внутренне поморщиться, пренебрегли полотенцами, принесенными служанкой, и остались совершенно нагими. Грегор же тщательно обернул бедра тонкой светлой тканью. В конце концов полностью принимать местные обычаи ему не обязательно!
Вскоре выяснилось и еще одно отличие местной бани от той, трактирной. В этой, оказывается, были «веники» – огромные пучки прутьев, связанных между собой и похожих на розги, только с листьями. Сходство с розгами усугублял здоровенный котел, в котором эти самые веники замачивались, и от которого, снова заставив Грегора незаметно передернуться, шел запах сырости и мокрой листвы, густой и потому не слишком приятный. И вообще, в бане, на вкус Грегора, чувствовалось слишком много непривычных сильных запахов – от котла, от печи, в которой пылали дрова, от деревянных, ничем не обработанных, лишь гладко оструганных досок, которыми здесь было отделано решительно все! И, словно этого мало, наследник боярина плеснул на раскаленные камни какой-то жидкостью из нарочно принесенного с собой ковшика, так что все прошлые запахи перебил новый – густой, почему-то напоминающий о хлебе. Грегор затаил дыхание, торопливо поливая себя водой, но остальным этот запах, кажется, нравился. Боярин даже закряхтел от удовольствия, жадно втягивая кислый острый аромат раздувающимися ноздрями и став еще сильнее похож на медведя.
– А что, князь Григорий! – поинтересовался он на вполне приличном дорвенантском. – Правда ли, что у вас в Дорвенанте бани не строят? Как же можно жить без бани, а?
– У нас купальни, милорд Вой-це-хо-вич, – тщательно скрыв улыбку от такой наивности, отозвался Грегор и одновременно испытал чувство гордости за то, что смог выговорить эту проклятую фамилию, и снисходительности к боярину, который упорно звал его по имени. – Они совсем иначе устроены.
– Дров, наверное, не хватает… – с пониманием, как ему казалось, протянул боярин. – Или строить разучились? Раньше точно умели! Ваша-то знать род ведет из Вольфгарда, а северяне толк в банях понимают не хуже нашего. Эх, бедняги, как же без бани жить-то, а?
И он вылил на себя огромный ковш горячей воды, поведя мощными плечами и грудью, заросшей черным волосом так густо, что Грегор вдруг вспомнил чучело медведя в давно сгоревшей лавке Гельсингфорца.
– В каждой стране свои традиции, – очень любезно и уместно заметил Ставор, избавив Грегора от необходимости подыскивать достойный ответ. – Купальни тоже весьма неплохи. Арлезийские, например… В жару лучше не найдешь. Но и в бане имеется своя прелесть. Если вы, князь, изволите у нас побыть подольше, мы вас на охоту повезем. Поднимем для вас медведя, потешимся на славу, а вот потом вы на баню совсем иначе взглянете!
– И то дело! – радостно оживился боярин, растираясь грубой вязаной мочалкой. – Что за гостевание без охоты?! Вон какие молодцы с вами приехали, им небось тоже себя показать не терпится! Леса у нас богатые, коли медведя мало окажется, так можно кабанов стадо загнать. Или вот волки еще! Я-то уже старый, а сыновья мои волков прямо с седла бьют!
– Из арбалета или заклятьями? – осведомился Грегор, обдумывая, как бы поучтивее отказаться от охоты.
– Зачем?! – поразился боярин. – Плетью со свинцом! – И добавил с чудовищной наивной гордостью: – С одного удара череп серому раскроить могут!
Грегора замутило. Представился хруст кости, брызги крови и мозга… Ладно, демоны или нежить! Да и фраганцев на войне он нисколько не жалел, спокойно используя любые, даже самые беспощадные арканы. Но какое удовольствие можно находить в подобном занятии?!
– Я, признаться, не любитель охоты, – сказал он сдержанно. – Если мои спутники пожелают развлечься, против не буду, но сам я приехал ради создания Академии.
– И это успеем! – беззаботно пообещал боярин, укладываясь на длинную полку возле стены, среднюю из трех, расположенных одна над другой. – Ну, пора бы и попариться. Мирчо, сынок, займись делом!
…Деревянная полка, на которую Грегор лег, следуя примеру Войцеховича, показалась раскаленной, а ведь была самой нижней! Страшно представить, что творилось на верхней, предложенной ему со всей любезностью и такой искренней заботой, что Грегору стоило большого труда отказаться.
Тогда верхнюю полку занял Ставор, причем с таким нескрываемым удовольствием, что Грегор на мгновение испытал глупое желание в следующий раз все-таки туда залезть. Хотя бы для того, чтобы доказать, что один Избранный Претемной не уступит другому в телесной крепости! Но тут же про себя обозвал это стремление мальчишеством и признал, что более глупый предмет состязания трудно себе представить.
Стоило ему разместиться на своей полке, как младший Войцехович, единственный, оставшийся на ногах, вытянул веник из котла – от прутьев немедленно повалил пар, еще более густой, чем в остальной бане! – и шагнул к полкам, после чего принялся водить веником над Грегором, не касаясь его, но над самой кожей. Густой мокрый жар тянулся за прутьями, обволакивая тело, ставшее вдруг неприятно тяжелым и словно ослабевшим. Резко закружилась и потяжелела голова, в висках застучали невидимые молоточки, как при портальном переходе, только вместо радужной портальной пелены глаза заволокло густой темнотой…
– Надо ж, сомлел князюшка! – сочувственно прогудело над самой головой. – Ну-ка, Мирчо, подай водички!
А через мгновение на Грегора обрушился ледяной водопад! В глазах мгновенно прояснилось, темнота превратилась в банный полумрак, зато сердце замерло, а тело загорелось от лютого холода. Но и находиться здесь дольше Грегор попросту не мог!
– Проводи князя, сынок, – велел Войцехович сочувственным, но таким разнеженным голосом, что Грегор заподозрил бы издевку, не будь он уверен, что такое попросту невозможно. – К нашей бане привычку иметь надо!
Неужели кому-то и в самом деле нравится это… это… это чудовищное ритуальное очищение?! Впрочем, это их дело, лишь бы ему не пришлось пройти через него снова!
С трудом натянув на распаренное тело одежду, Грегор едва не вывалился из бани, пошатнувшись на пороге и намертво вцепившись в резные перила крыльца – так вот зачем они здесь! С другой стороны его почтительно, но твердо поддержал бородатый Мирчо, и Грегору показалось, что свались он в обмороке, карлонец преспокойно закинет его на плечо и отнесет в особняк. Этот… как его… терем!
– Сюда, княже, – подсказал Мирчо, помогая ему сойти с крыльца и направляя к маленькой резной беседке среди кустов. – Сделайте милость, присядьте. А я вам кваску подам холодного! Это вы с дороги устали, вот и сомлели…
Он и вправду исчез, чтобы расторопно вернуться с большой кружкой, от которой потянуло знакомой кислятиной. Так вот что плескали на камни в бане! Интересно, зачем?! Неужели мало сырости от воды? Морщась от головокружения, Грегор сделал глоток, и его едва не перекосило! Показалось, что глотнул прокисшего игристого! Это что, уксус такой странный? Или местный эль настолько чудовищен на вкус?!
– Вот и ладно! – обрадовался Мирчо. – Я вам сейчас ближников пришлю ваших, а сам пойду, мне еще батюшку да князя допарить надо! Они раньше третьего пара из бани не выйдут!
Грегора снова замутило. Он представил, что мог бы остаться в той немыслимой горячей и влажной духоте еще надолго… Как это вообще выдержать можно?! Ладно, Войцехович, мало ли какие секреты у стихийников, но Ставор-то – порядочный некромант!
Он молча кивнул, и младший боярин снова исчез, а в беседку через несколько минут влетел Майсенеш и обеспокоенно осведомился, как милорд Архимаг себя чувствует.
– Превосходно, – мрачно солгал Грегор и добавил уже правду: – Незабываемые ощущения.
– Так надо было подольше попариться! – радостно посоветовал Майсенеш. – Эх, как же я по настоящей бане соскучился! Ну да ничего, для гостей у боярина каждый день баню топят! Целый воз веников привезли, сам видел!
Грегора передернуло. Запахи бани, пропитавшие, кажется, его насквозь, отвратительный вкус кваса, жара, от которой до сих пор темнело перед глазами и ломило в висках… Все слилось воедино, и он, едва отдышавшись, велел Майсенешу показать отведенные для гостей покои.
Впрочем, дальше все оказалось не так уж плохо. Камердинер, без лишнего шума приехавший сразу вслед за Грегором, уже успел развесить и привести в порядок его гардероб, так что Грегор велел приготовить тот самый камзол и все, что к нему полагается, а сам прилег на непривычно мягкую постель, в которой едва не утонул. Еще и подушки оказались слишком пышные… Но это уже были пустяки по сравнению с испытанием в виде бани!
Примерно через час легкой дремоты Грегор встал, чувствуя себя удивительно свежим и отдохнувшим. Выпил воды с лимоном, оделся, послал за Майсенешем и напомнил ему про подарки для хозяев. Боевик заверил, что все готово, подарки принесут прямо на пир, как здесь принято, чтобы остальные гости могли их увидеть и оценить щедрость Великого Магистра.
Грегор с благодарностью кивнул и снова подумал, что после окончания визита расторопного боевика следует наградить. Да и вообще…
– Мэтр Майсенеш, какую должность в Академии вы сейчас занимаете? – поинтересовался он, расправляя дворянскую цепь и надевая поверх нее Звезду Архимага.
– Командир боевого отряда службы безопасности, милорд Архимаг! – отрапортовал боевик.
– Вместо Саграсса, значит? – уточнил Грегор. – Что ж, прекрасная карьера, вы ее достойны. А если вам предложат место в новой Карлонской академии? Например, старшего преподавателя… С вашим опытом и подготовкой вы могли бы и магистром со временем стать. Местного отделения, разумеется.
– Это вряд ли, милорд, – спокойно возразил боевик. – В преподаватели меня возьмут, пожалуй, а вот звезды магистров здесь давно поделены. И надолго. В Карлонии наверх может забраться только тот, кого либо сверху тянут, либо снизу подпихивают. Иными словами, либо протекция нужна, либо родня влиятельная.
– Ну, протекцию я вам обеспечу, – улыбнулся Грегор, глядя в большое ростовое зеркало и отмечая, что выглядит как положено – то есть безупречно. – Уверен, господа основатели прислушаются к моим рекомендациям. Да и вы же здесь не чужой.
– Даже слишком не чужой, милорд, – усмехнулся Майсенеш. – Иную родню иметь хуже, чем быть сиротой. Мы с братом плохо расстались, а встретимся еще хуже. Нрав у обоих горячий, обиды старые да сильные, помириться точно не выйдет. Пока я здесь гость ненадолго, он потерпит, с боярином Войцеховичем ссориться вряд ли захочет. А вот если останусь, непременно сойдемся с ним на узкой дорожке. И там либо я его пришибу, либо он меня, так уж между нами все в узел завязалось. А я брата убивать не хочу – все-таки одна кровь, но и ему дать себя убить не желаю. Не жить мне в Карлонии, милорд Архимаг, тесная она для нашего рода.
– Понимаю, – согласился Грегор, вспомнив собственных родственников. Нет, убивать лорда Аларика он тоже не стал бы… Однако прощать предательство не собирается! – Что ж, если смогу что-нибудь сделать для вас…
– Благодарю, милорд! – Боевик поклонился, щелкнув каблуками. – Будет нужда – обращусь. – И добавил, мечтательно закатив глаза, что на этой суровой усатой физиономии смотрелось несколько странно: – Эх, вот бы невесту присмотреть, пока мы здесь гостим… Да посвататься! Красивые девицы в Дорвенанте, а все же лучше наших карлонок на свете никого нету. Я бы вас тогда, милорд, сватом быть попросил…
– О, это сколько угодно, – улыбнулся Грегор, чувствуя, как настроение становится подозрительно превосходным. – Обещаю, если найдете подходящую девицу, и она ответит вам взаимностью, с радостью выступлю посредником. Не хотите уезжать в Карлонию – тем лучше! Привезете супругу в Дорвенант, и кто знает, какая карьера ждет вас там?
А про себя подумал, что магистр Ладецки не по чину строптив, но ведь не вечен! И что Райнгартен был прав, когда говорил ему, что в Совете магистров гильдий лучше иметь людей не способных, а обязанных и послушных. К самому Райнгартену это тоже, кстати, относится! И вообще, если посмотреть на нынешний состав Совета, мучительно хочется поменять их всех к Барготу! Или хотя бы усмирить, дав понять, что Великий Магистр больше не намерен мириться с наглостью и своевольством… Нет, лучше все же заменить!
Карлонский пир на дорвенантские был похож разве что расположением мест – за высоким столом у самой дальней от двери стены сидел хозяин с семьей и почетные гости, все остальные – а пришло их немало! – расположились за вторым столом, более низким и стоящим вдоль зала. Грегора усадили по правую руку Войцеховича, а рядом опустилась, потупив глаза, та самая девушка, что его встречала.
– Ты уж, князь, поухаживай за дочкой моей, – добродушно предложил Войцехович. – А то она у меня скромница, лишний кусок взять постесняется. Ну-ну, Любава, не бойся, князь не упырь, тебя не съест! Он, напротив, на упырей охотник!
И сам хохотнул своей шутке, а леди Любава, «боярышня», как титуловал ее Майсенеш, залилась нежнейшим румянцем и опустила глаза еще ниже, почти прикрыв их длинными золотистыми ресницами.
– Счастлив служить миледи, – отозвался Грегор, гадая, знает ли девица дорвенантский, и стараясь не слишком открыто разглядывать прелестную соседку.
Для пира дочь боярина сменила наряд, теперь она была в платье из бледно-золотого шелка, из-под которого виднелось нижнее, нежно-голубое. По рукавам и воротнику платья стелилась вышивка – мелкие голубые цветочки. Незабудки, что ли? В цветах Грегор не разбирался, если не считать магические растения вроде пурпурного упокойника, но эти удивительно подходили хозяйке, словно Любава сама была подобным цветком, принявшим облик девушки.
«Как же ее украшает робость, – восхищенно подумал Грегор. – Трудно поверить, что такая чистая лилия выросла в медвежьей берлоге Войцеховичей! Наверное, Всеблагая Мать и вправду очень милостива к этому роду. Кого же она мне напоминает? Леди Райнгартен, пожалуй. Обеих, потому что разницу между ними видят разве что мужья, да и то я в этом не уверен. Округлость лица, фарфоровая белизна кожи и румянец без малейших косметических ухищрений, глаза небесной лазури и дивное золото волос… Нет, конечно, сходство есть, но лишь внешнее, да и то – как между драгоценной чинской статуэткой и поделкой обычного гончара! Вроде и там, и там глазурь с росписью, но какова разница! В девицах Вальдерон, пусть и вошедших в Три Дюжины, даже близко нет этой изысканности и умения себя держать!»
– Благодарю светлейшего князя за милость, – хрустальным колокольчиком прозвенел голос девушки, и тут же в тон ему звякнули длинные бирюзовые серьги, когда Любава пошевелилась.
Грегор поспешно отвел взгляд, понимая, что это уже выглядит невежливым, и осмотрел остальных. По другую руку от Войцеховича села его жена, потом Ставор как второй почетный гость, затем наследник Войцеховича, а рядом с ним – дочь Ставора, единственная из семьи князя, кто приехал с ним в Карлонию.
Приглядевшись к юной леди Ставор, Грегор мысленно поморщился. Бесспорно, хороша собой, но удивительно неприятная девица! Смугловатая, черноволосая и черноглазая, как сам князь, его дочь обладала тонким и красивым, но вызывающе надменным лицом. То, что у мужчины смотрелось уместно и достойно, для девицы, право же, чересчур дерзко! Пожалуй, леди Радослава, как ее представили Грегору, чем-то походила на Беатрис, если бы той случилось появиться на свет в семье Аранвенов. И одета она была хоть и со вкусом, в изумрудное платье, безупречно строгое и плотное, но даже этот наряд выглядел слишком ярким для молодой и пока еще незамужней особы. То ли из-за слепящего золота нижнего платья, узкие рукава которого выглядывали из-под широких верхних, то ли из-за богатой отделки драгоценными камнями, в точности, как у Ставора, ничего общего с милой и утонченной вышивкой на платье леди Любавы.
А встретив пристальный взгляд Грегора, она даже не подумала смутиться, ответив своим, прямым и не по-женски холодным, полным острого любопытства, словно смотрела на какую-то диковинку. Потом перевела взгляд на соседку Грегора и едва заметно нахмурилась, как будто видеть их рядом ей было неприятно.
Тем временем слуги расторопно наполнили позолоченные чаши красным вином, и Грегор молча понадеялся, что пить это все сразу по местному этикету необязательно – в каждую чашу помещалось не меньше трех обычных дорвенантских бокалов.
Сграбастав свой кубок огромной лапищей, в которой он едва не скрылся, боярин Войцехович поднялся, и негромкие разговоры за столом разом стихли.
– Родичи и други! – громко провозгласил боярин, мешая дорвенантские слова с карлонскими. – От предков нам заповедано лихого гостя встречать рогатиной, а доброго – пирогом да братиной!
За столом плеснуло одобрительным шумом, боярин несколько мгновений выждал, а затем продолжил:
– Ныне чествуем гостя дорогого да желанного, издалека приехавшего с добром и милостью. Пожаловал к нам князь Григорий Бастельеро, воевода славный, хранитель государства дорвенантского, сам великий маг да прочих магов орденских глава и предводитель! – И, высоко подняв кубок, рявкнул: – Князю Григорию – слава!
– Слава! Слава! Слава! – трижды оглушительно раскатилось по залу, так что Грегор едва не оглох.
С трудом подавив желание поставить щит, он встал и поклонился хозяину дома. Тот, напоказ отхлебнув из кубка, протянул его Грегору… К счастью, Майсенеш предупредил и об этом. Собственно говоря, ничего необычного, традиция варварская, но понятная и наверняка служит подтверждением, что хозяин не замыслил отравить гостя.
Подавив естественную брезгливость, Грегор отпил слишком густого и сладкого вина, в котором чувствовался явный медовый аромат и привкус. Сидящие за столом мужчины одобрительно заорали и принялись стучать по столешнице кулаками, а потом присосались к своим кубкам.
– Благодарю гостеприимного хозяина! – громко ответил Грегор, возвращая кубок боярину. – Пусть Благие осенят этот дом своей милостью, а беды обойдут его стороной.
Он запнулся, позабыв, что там следует делать дальше, но снова выручил незаменимый Майсенеш, боевик стукнул кубком по столу так, что ближайшее блюдо подпрыгнуло, и рявкнул:
– Доброму боярину Войцеховичу да всему роду его – слава!
– Слава! Слава! Слава! – громом прокатилось по залу, и все, включая женщин, пригубили вино.
Распахнув медвежьи объятия, Войцехович повернулся и сгреб Грегора, который снова едва сдержался, чтобы не уклониться. Дери его Баргот… Не боярина, разумеется, а карлонский обычай при каждом удобном и неудобном случае обниматься, лезть с поцелуями и вообще слишком тесно взаимодействовать!
«Зато когда следовало поцеловать леди Любаву, ты оказался вполне доволен местными традициями, – насмешливо сказал он сам себе, покорно вытерпев смачное лобзанье – к счастью, в щеку. – И был бы не против повторить, пожалуй…»
– Ну а теперь почтим гостя честным пиром! – провозгласил боярин и махнул рукой, видимо, велев слугам подавать первую перемену блюд.
Снова сев, Грегор с интересом наблюдал, как на столе появились глубокие тарелки с какой-то прозрачной массой, в которой виднелись включения тонко нарезанных овощей и, вроде бы, волокна мяса.
– Какое оригинальное заливное, – похвалил он блюдо, слегка удивляясь, что первыми подают не закуски.
– Это холодец, – негромко промолвила леди Любава, по-прежнему не поднимая глаз. – Отведайте, князь, матушка сама готовила…
– Хо-ло-дьец, – повторил Грегор, умиляясь тому, что леди Войцехович настолько чтит гостей.
Тоже варварство, конечно, но такое простодушное и милое, что язык не повернется осудить. Интересно, а леди Любава тоже приложила свои восхитительные нежные руки к какому-нибудь блюду? Уместно ли будет об этом спросить?
Он попробовал хо-ло-дьец, оказавшийся обычным мясным заливным, только острее и гораздо жирнее обычного. Терпимо, но не более того… А блюдо с вареным мясом, залитым колышушейся прозрачной массой, уже сменилось таким же, только в нем виднелась рыба.
– Еще хо-ло-дьец? – улыбнулся Грегор, старательно осваивая сложное карлонское слово.
– Нет, князь, это заливное, – очень серьезно отозвалась девушка, отчего Грегор даже растерялся – непостижимая страна эта Карлония, и кухня здесь странная!
К счастью, следом за первой переменой последовали привычные супы. Жирный и острый, сваренный из нескольких видов мяса, леди Любава назвала «солянкой», хотя соли в нем было ровно столько, сколько положено. Еще один мясной, но полный овощей и корнеплодов, звался коротко и странно – «щи». Рыбный, вполне привычного вида и вкуса, «тройной ухой». Поддерживая разговор, Грегор поинтересовался, почему «уха» именно «тройная» и выслушал весьма интересный рецепт, рассказанный все тем же нежным и учтивым голоском. Наверное, вздумай леди Любава читать вслух перечень лабораторного оборудования, Грегор и его слушал бы с наслаждением!
После супов слуги пополнили кубки – Грегору просто долили вино, которого он сделал едва ли несколько глотков. На этот раз встал князь Ставор и в изысканных выражениях сообщил, как счастлив быть частью великого замысла, который, несомненно, прославит всех, кто к нему причастен. К превеликой радости Грегора, влашский некромант с поцелуями приставать к нему не стал – что значит превосходно воспитанный человек! Просто поднял кубок за здоровье всех, кто встанет у истоков Карлонской академии, и Грегор с удовольствием последовал примеру князя.
Следующей переменой подали, наконец, закуски. Сначала горячие, затем холодные… Грегор старательно ухаживал за леди Любавой, что она принимала охотно, очень мило при этом смущаясь. Ожидая от карлонцев большей невоздержанности в еде, он немало удивился, что блюда исчезали со стола почти нетронутыми, а на тарелках виднелись совсем небольшие порции. Хотя готовили здесь, следовало признать, превосходно! Конечно, кое-что было слишком экзотично, вроде тушеных бычьих хвостов, которые Грегор так и не заставил себя попробовать, или рыбьих молок – даже на вид тошнотворных, что не мешало карлонцам уплетать их с наслаждением. Но вот оленина с брусникой, хрустящие жареные перепелки, речная рыба в сметане…
После пятой перемены Грегор понял, что совершенно сыт, а блюда продолжали нести! И совершенно отказываться от еды было бы неучтиво, так что он с трудом отщипывал кусочки, растерянно наблюдая, как все вокруг едят все больше!
Паштеты сменялись рулетами, мелкие птички – фаршированной рыбой, с которой полностью сняли кожу и начинили ее той же самой рыбой, смешанной с орехами и овощами… А блюдо с голубями?! А запеченный целиком кабанчик, внутри которого была утка, в утке – цыпленок, в цыпленке – жаворонок, а в жаворонке – пропитавшийся мясным соком изюм! Это кушанье мужчины любезно уступили дамам и гостю. Грегор поделил самые нежные кусочки между юными леди и супругой боярина, сам же едва сумел проглотить крылышко утки.
– Что-то мало ешь, княже, – обеспокоился Войцехович, по-отечески заботливо глядя на его пустую тарелку. – Неужели в бане так сильно угорел? Или не по нраву что? Не обижай хозяек моих, они для гостя старались! Любава, потчуй князя! Проси его светлость о чести, а то нас боги накажут, если гость из-за стола голодным встанет!
– Да что вы, милорд!.. – возмутился Грегор, но тут же онемел, потому что дивное созданье, сидящее рядом, своими руками положило ему увесистый ломоть того самого кабанчика и, впервые подняв на Грегора небесной красоты очи, попросило:
– Сделайте милость, князь, отведайте! – И добавила, тут же зардевшись от смущения: – Это не матушка, это я сама готовила…
Мысленно простонав, Грегор покорно вонзил в кабанчика нож и был вознагражден – в глазах девушки вспыхнула радость.
– Вот это по-нашему! – возрадовался Войцехович. – И пирога ему положи, пирога! Ты, князь, пироги с чем любишь?! С мясом, рыбой, капустой или печенью? А может, с луком да яйцами? Или вязигой? Да что там выбирать, пробуй от каждого, не ошибешься!.. И медовухой, медовухой запивай! Эй, медовухи князю! Чтобы кубок вровень с краями всегда был!..
Очередной поднос Грегор встретил с обреченным смирением, но тот, к счастью, оказался единственным. На подносе возвышался замок. Совершенно белый, за исключением крыши, то ли в самом деле золотой, то ли прозрачной, попросту отливающей золотом в свете свечей, замок был в точности похож на жилье хозяина – и высокой бревенчатой оградой, и узкими стрельчатыми проемами окон, и миниатюрными галереями, и даже резными балясинами и перилами крыльца.
«Пирог в сахарной глазури? – растерянно подумал Грегор и судорожно сглотнул – при одной мысли о еще хотя бы крошке чего-то съестного его замутило. – Нет, для пирога замок слишком велик… да и пироги подавались отдельно, то ли две, то ли три перемены назад… Но что бы это ни было, я к нему не притронусь!»
– Сахарный терем, – шепнула леди Любава, видя, что Грегор рассматривает угощение. – Вот и пир подошел к концу… Для нас с матушкой и Радославы. Дальше мужчины сами сидеть будут. Прошу прощения, князь…
– Позволите вам положить кусочек? – опомнился Грегор, только сейчас сообразив, что это десерт.
Но почему сахар?! Что хорошего в огромном леденце?!
Любава чуть заметно кивнула и тихонько уточнила:
– От крыши отломите, будьте любезны. И крылечко…
Торопливо исполнив просьбу, Грегор увидел, что девица изящно грызет лакомство, аккуратно держа его прямо пальцами. Точно так же поступили все остальные, мгновенно разломав замок буквально по бревнышку. Нет, все же дикая страна! Сахар – диковинка?! Причем, судя по его торжественной подаче, дорогая и редкая, в отличие от меда. Того и в сладкие пироги, и в вино добавляли щедро, не жалея! А шоколада и шамьета вовсе подавать не стали…
Съев по кусочку сахарного десерта, все три леди встали, поклонились и чинно покинули зал, Грегор только вздохнул, поглядев вслед стройной воздушной фигурке леди Любавы.
– Ну, теперь можно и попировать! – снова расплывшись в улыбке, сообщил Войцехович. – А то ж при женщинах лишнего не скажи, не дернись…
– Еще пировать?! – вырвалось у Грегора. – Куда же… То есть я премного благодарен, милорд! Ваше гостеприимство выше всех похвал! Но этот пир… Право, это слишком!
– Да, ближники твои говорили, что у вас там все скромнее, – покровительственно кивнул Войцехович. – За столом как следует – и то не посидишь… Что там, выпить, едой – и той два-три раза обнесут, да и все! Ну а мы здесь живем по-старому, как предки заповедовали. Если гость пришел, мечи на стол все, что боги послали! А мой дом, божьей милостью, не из бедных! Уж не сомневайся, князь, раз ты всего неделю у нас погостить решил, так мы и за неделю тебе все радушие выкажем, какое сможем! Запомнишь свое гостевание!
Грегор представил, что впереди еще не меньше недели этого самого госте-ва-ни-я, и внутренне содрогнулся. Выросший за плечом слуга немедленно подлил ему в кубок вина – до краев, как и было велено.
– Я… хотел бы посетить и Влахию, – с недостойной лорда поспешностью сообщил Грегор. – Ведь в будущей Академии будут учиться маги и оттуда…
– Влахию? – поразился боярин. Постепенно запрокидывая голову, он осушил свою чашу с вином и выдохнул: – Отважный ты человек, князь! Они ж там так пьют!
– Что поделать, – тонко улыбнулся Ставор. – Места у нас дикие, вот и спасаемся охотой да гулянками, нужно же хоть чем-то душу тешить! А уж как будем рады дорогого гостя принять! Со всем уважением!
На лицах сидящих рядом карлонцев, включая Майсенеша, Грегор с содроганием увидел смесь зависти, почтения и ужаса.
Остаток вечера он почти не запомнил, но понял, зачем благородному человеку нужны ближники. Должен же кто-то донести до комнаты уже полубесчувственное тело!
…Первым, что увидел Грегор утром, едва открыв глаза и не застонав от непомерного усилия только потому, что пересохшее горло не смогло выдавить ни единого звука, было омерзительно жизнерадостное лицо Майсенеша.
Вторым – протянутая боевиком кружка с резко и неприятно пахнущей мутной жидкостью.
Грегор втянул запах ноздрями и не иначе как чудом сдержал подкатившую к горлу тошноту.
Чуть скосив глаза, он убедился, что на столике рядом с кроватью стоит бокал с алхимическим зельем, порадовался расторопности и предупредительности камердинера и со второй попытки сумел не только взять бокал, но и осушить его.
– Ну, воля ваша, милорд, – разочарованно вздохнул Майсенеш. – А все же рассолом оно было бы вернее. Не помочь ли подняться? Все только вас ждут, пора в королевский дворец ехать!