– Еще долго? Долго? – пытаясь не подпрыгивать на сидении, спросила Сурри и покосилась на тонкое вышитое полотно, сквозь которое были различимы дома и прохожие.
– Сурри! – прикрикнула на дочь госпожа Гоам. – Веди себя прилично.
Девушка громко засопела, с обидой глянув на мать.
– Не ругайте ее, матушка, – с улыбкой произнес Дашан и покровительственно глянул на сестру. Сурри в ответ тихо фыркнула, но не стала ничего говорить.
Ляна покосилась на родственников из-под ресниц. В повозке было тесно, Эмилянь пришлось сесть плечо к плечу с одной из служанок, которую с собой взяла госпожа Гоам. Личный слуга Дашана уместился на козлах, возле возницы. По лицам Ляна видела, что никто не рад столь тесному соседству, но всему причиной стала вынужденная необходимость – резиденция князя находилась в центре Города Трех Ветров, туда нельзя было добраться пешком, а раздобыть удалось всего одну повозку с достойным внешним видом.
Внутри, несмотря на тонкие стенки из дерева и ткани, царила жара. И от этого аромат благовоний, которым пропитались одежды Дашана, казался приторным, навязчивым, как уличные попрошайки.
В честь важного события брат обрядился в свои лучшие одежды: темно-синяя парча, вышивка шелком и бисером, золотой и серебряной нитью, на плече драгоценная брошь, удерживающая верхний край кафтана. Нижняя одежда ярко-бирюзовая, в цвет к ней камни на шитой золотом темной шапочке.
Осторожно приподняв полог, чтобы впустить немного свежего воздуха, Эмилянь прислушалась к рассказу брата. Дашан старался не упустить ни одной детали, чтобы удовлетворить любопытство матери и сестры.
В родном уезде Весенний праздник отмечали гораздо проще, но, допуская отличия в мелочах, праздник отмечали одинаково по всей империи.
Празднование длилось несколько дней и начиналось с инициации юношей и девушек. В честь их вступления во взрослую жизнь где-то им дарили взрослые украшения, где-то – оружие, а где-то – что-то совершенно иное. Дашан в год своего совершеннолетия получил от отца широкий четырехсторонний пояс-кушак, который на юге могли носить лишь взрослые мужчины. Сурри госпожа Гоам преподнесла массивное ожерелье из золота – часть будущего свадебного наряда.
После наступала пора засевать поля. Но сначала, следуя традиции, первую борозду на специальном ритуальном поле совершал правитель, а его помощники завершали работу. В Золотом городе это было обязанностью императора и его министров, в регионах – князей, наместников и владельцев уездов. Зерно, выращенное на этом поле, после сбора урожая становилось ритуальным подношением в храме Неба и Земли осенью. Но в селах и маленьких городках дальних провинций нередко начинали посевы и без подобной обрядовой вспашки.
Князь своими обязанностями не пренебрегал, строго следуя возложенной на него миссии представлять императора в этой части Аталийской империи. Дашан в числе других гостей наблюдал за процессом, но ему не повезло поучаствовать в ритуале.
Дальше князь, избранные гости и все их сопровождение направились к главному храму Неба и Земли, где князь от имени императора совершил все надлежащие действия.
Слушая рассказ, Ляна решила, что главный храм города мало чем отличается ото всех других по всей империи, разве что, явно, обустроен лучше и богаче.
Храмы Небу и Земле возводили в Аталийской империи повсеместно: и в городах, и в их окрестностях, и в уединенных местах среди гор. Нередко в даже самом небольшом городе насчитывалось с десяток храмов, многие из которых представляли собой всего лишь кумирни. В уезде Гоам местные жители выстроили несколько маленьких кумирен: четыре столбика-опоры, крыша и алтарь с фигурками Неба и Земли. Для совершения самых простых обрядов и молитв более и не требуется.
Главный храм Города Трех Ветров был, конечно, построен надлежащим образом. Он стоял на холме к северу от города, подальше от суеты, окруженный садом.
– Наш главный храм не сравнится со здешним, – без огорчения рассказывал Дашан.
Прикрыв глаза и слушая брата, Эмилянь представила себе впечатлившее родственника строение. Он рассказывал так вдохновенно, что девушка отчетливо увидела освещенный утренним светом холм, засаженный туей, каштаном и акацией, а на его вершине – высокий, в три этажа, храм с фундаментом из мрамора, возведенный из золотисто-белого сладкого каштана. Увидела его ярко-синюю черепичную крышу, роспись стен и вырезанных на концах балок рысей-хранительниц.
Внутри храм представлял собой просторный круглый зал, обильно украшенный резьбой и вышитыми полотнищами. В центре, открытый взорам всех, – алтарь с возвышающимися на нем фигурами: величественный молодой мужчина простер одну руку вперед, будто показывая путь, а за локоть другой придерживается пышнотелая женщина. На ладони ее вытянутой руки возлежит искусно выполненный букет из колосков и цветов. Небо и Земля. Вечные спутники, повелевающие миром.
Ляна фыркнула про себя и подумала: «Всю жизнь мы возносим молитвы. То Небу и Земле. То покровителю. То почившим. Это отнимает немало времени!»
Она не вымолвила ни звука, но тут же отругала себя за греховные мысли и легонько ущипнула за ладонь, наказывая.
«Я не должна была думать о подобном. Батюшка, матушка, простите и… подождите, я вернусь. Очень скоро мы отправимся в обратный путь…»
Она вернется и принесет извинения в домашнем храме семьи Гоам. Поклониться отцу и матери, давшим ей жизнь, воскурит для них благовония и расскажет о том, что видела в Городе Трех Ветров. И впредь не будет дурно думать о своих обязанностях и долге перед предками.
– Князь совершил весь обряд по правилам. Ничего не упустил, – отметил Дашан.
– Конечно, – кивнула госпожа Гоам. – Как иначе? Естественно, князь соблюдает осторожность, чтобы каким-либо своим действием не оскорбить императора. Хоть тот и находится очень далеко, но ему ведь могут и донести, а никто не хочет оскорбить его императорское величество неподобающим поведением или вольностью.
Дашан кивнул, соглашаясь с матерью. Император, будучи верховным жрецом Неба и Земли, не мог побывать в каждом городе или деревне, а потому доверял часть своих обязанностей нижестоящим. Но вот… Что, если случится в каком-то уезде неурожай, засуха, обмелеет река? То не случайность. Это Небо и Земля разгневались и наказали владельца земель за дурные мысли, за пренебрежение обязанностями, а то и вовсе – за скрытое желание свергнуть императора. На местах каждый боялся, что на него укажут пальцем и обвинят. И тогда уже ничто не спасет. Вера людская сильнее правды, а император одним словом способен казнить и миловать. Тут и слово лишнее остережешься сказать.
– Скучно… – простонала Сурри. – Мы еще не приехали? Лучше бы ты про молодого господина Дальси рассказал. Ты говорил с ним?
Хоть повозка и двигалась очень медленно, пробираясь по запруженным людьми улочкам, окраины уже остались позади.
– Скоро прибудем, – успокоил сестру Дашан. – Да, мне удалось переговорить с сыном князя. Но решение, сама знаешь, зависит от самого господина Дальси. Поэтому… постарайся, Сурри. Ты должна произвести впечатление.
Сурри самодовольно улыбнулась и стрельнула в брата взглядом. Заметив, что Дашан взглянул и на нее, Ляна чуть вздрогнула. Ее рука против воли потянулась к широкому поясу, в который она перед самым отъездом сунула привезенные с собой в город сбережения и короткий кинжал. Ничего дурного девушка тогда не ожидала, но теперь вдруг подумала, что не зря забрала самое важное – взгляд Дашана ей не понравился.
Через несколько минут им пришлось выйти из повозки и дальше идти пешком. Резиденция князя разместилась на вершине холма. Поднимаясь по лестнице, Ляна с интересом наблюдала, как постепенно перед взором один за другим возникают массивные павильоны, крытые серой черепицей. Князь не поскупился на украшения в честь торжеств – повсюду красовались яркие бумажные флаги, фонарики, а дорожку от лестницы к ближайшему строению покрывал ярко-алый ковер.
– Господин Гоам, – с поклоном сказал слуга в парадном облачении, – вы прибыли.
Тут же откуда-то сбоку появился еще один слуга и, глубоко поклонившись, жестом попросил следовать за собой.
По алому ковру Ляна проследовала за своими родственниками в просторный зал. Князь пока не прибыл, и его вассалы неторопливо прогуливались по широкому проходу, обмениваясь приветствиями и новостями.
– Ваши места здесь, – с почтением промолвил слуга, указав семье на ряд столиков из сандалового дерева. – Прошу.
Дашан кивнул, но за свой стол не опустился, улыбнулся матери и направился к группе мужчин, собравшихся у возвышения, где накрыли стол для князя. Проводив брата взглядом, Сурри дернула Ляну за рукав и проследовала к третьему столику в ряду. Беззвучно ойкнув, Эмилянь посеменила за ней.
Зал поражал великолепием. Ляна не могла не рассматривать резные балки, колонны, драгоценные вышитые картины. Этот приемный зал в десятки раз превосходил своей отделкой и убранством самые лучшие виденные девушкой палаты.
Сурри выглядела так, словно зал ее не заинтересовал. Сестра с достоинством опустилась на круглую подушечку возле столика и сказала:
– Налей мне чаю.
Пока Ляна, собрав волю в кулак, осторожно наполняла чашку, единокровная сестра окинула собравшихся спокойным взглядом. Покосившись на нее, Эмилянь подивилась актерским способностям сестры. Еще недавно Сурри подпрыгивала от нетерпения, ныла и жаловалась, ее глаза сверкали любопытством. Но в зал впорхнуло неземное создание, которому нет никакого дела до людишек. Сурри напоминала бессмертную небожительницу, почтившую собравшихся своим присутствием. Ей не ведома суета, ей чужды земные страсти. Ее лицо лучится светом, а на губах едва-едва наметилась мягкая улыбка. Она богиня, приковывающая к себе все взгляды.
Передав сестре пиалу с чаем, Ляна склонила голову, закрываясь ото всех подвесками, и позволила себе короткий смешок. Звякнули бусинки и серебряные полумесяцы, заглушая этот едва различимый звук.
– Тише, – велела Сурри. – Не порть мне представление.
– Не буду, – согласилась Ляна. – Прости.
Сестра подняла руку и, загородившись ото всех рукавом, показала Эмилянь язык.
– Ты мне все испортишь, – добавила Сурри, удерживаясь от смеха. – Думаешь, так просто произвести впечатление?
– Не просто, – согласилась Ляна. – Совершенно не просто.
Госпожа Гоам, устроившаяся за столиком перед ними, обернулась и хмуро окинула девушек взглядом. Сурри и Ляна мигом прикусили языки, но уже через несколько секунд Эмилянь спросила:
– И кто из них… он?
Сурри обвела гостей взглядом и пожала плечами.
– Узнаем, когда все рассядутся, – сказала она. – Сын князя должен занять ближайшее место по правую сторону от него.
Ляна взглянула на столик, о котором говорила сестра. Тот выделялся на общем фоне, давая понять, что предназначен не простому гостю, а княжескому наследнику – красное дерево, инкрустированное золотом и серебром, вместо ножек столешницу подпирают выгнувшие спину резные рыси.
– Нас посадили довольно близко, – отметила Ляна. – Не у входа.
Сурри самодовольно кивнула и сказала:
– А как иначе? Его светлость князь Дальси был в дружеских отношениях с батюшкой. Не удивительно, что нас отметили.
Постепенно собравшиеся гости разошлись по своим местам, и Ляна смогла как следует рассмотреть каждого. Всего князь позвал около трех десятков своих вассалов со всей провинции. Они же прибыли на торжество вместе с кем-то из детей, с женами или наложницами. Среди глав семейств, столики которых в два ряда выстроились вдоль алой ковровой дорожки, Дашан был одним из немногих молодых людей. Всем остальным давно минуло пятьдесят, а то и шестьдесят лет.
– Уже скоро, – пробормотала Сурри.
Ляна кивнула, наблюдая за тем, как слуги наполняют чаши гостей вином или чаем.
Вскоре в зал вошел и занял свое место сын князя, и Эмилянь впилась в молодого человека взглядом, словно надеялась разглядеть не только внешность, но и душу.
– Ляна, не пялься, – едва слышно велела Сурри.
Эмилянь предпочла не услышать. Они сидели в третьем ряду, позади Дашана и госпожи Гоам, и прямо сейчас все взгляды собравшихся были сосредоточены на молодом господине Дальси.
Девушка ожидала, что сын князя окажется страшным, рябым, излишне худым или, наоборот, непозволительно широким в талии. Она боялась, что по одному облику юноши увидит его недобрую натуру. Но молодой человек казался просто молодым и хорошо вышколенным представителем благородной семьи. Разве что внешне младший господин Дальси казался совершенно непримечательным. Мимо пройдешь – не запомнишь.
– Он… ничего, – пробормотала Ляна, добавив про себя: «Ничего особенного».
Сурри довольно улыбнулась. Эмилянь передумала высказывать по поводу молодого человека, заметив реакцию сестры, и наполнила ее пиалу чаем.
Будь она на месте Суррель, непременно попыталась бы узнать о младшем представителе княжеской семьи побольше, прежде чем связывать с ним свои мечты и планы на будущее. Но то была Ляна, она не могла и не хотела навязывать сестре свое мнение. Пусть Сурри и относилась к ней достаточно тепло, Ляна очень рано осознала, что единокровная сестра дочь своей матери и семейная иерархия для нее не пустой звук. Младшая сестра, да еще и дочь наложницы, могла просить, спрашивать, отвлеченно высказывать свое мнение, но не указывать старшей на ошибки.
Через некоторое время один из слуг объявил приход князя, и на возвышение, подметая его полами расшитого темно-зеленого кафтана-халата, взошел высокий жизнерадостный мужчина с сильной проседью в редковатых волосах под богато украшенной драгоценными камнями шапочкой. Гости, следуя этикету, поднялись и отвесили господину Дальси глубокий поклон, сложив ладони вместе.
– Не стоит! Не стоит, – рассмеялся князь. – Не стоит мне так низко кланяться. Не стоит.
Все знали, что несоблюдение этикета князь подданным не простит, как знали и то, что он не может не играть радушного хозяина. Обычное дело.
«Вся наша жизнь – сплошное подчинение правилам. Каждый шаг расписан. И нет места искренности, – подумала Ляна, мельком взглянув на собравшихся. – Сколько из тех, кто улыбается князю, его ненавидят и желают убить? А сколько тех, что на самом деле питает теплые чувства?»
Из рассказов отца Ляна знала, что князь Дальси был не тем добродушным дядюшкой, каким предстал перед своими гостями. Как и любой власть имущий он был строг, но не жесток, терпим, но не мягок. Он мог наказать, но мог и помочь. И, конечно, он был добрее к тем, кто входил в его ближний круг.
За своими размышлениями Эмилянь едва не пропустила момент, когда князь позволил всем сесть, но все равно замешкалась, придерживая оступившуюся Сурри под локоть. Когда девушка садилась, она чувствовала на себе пристальный взгляд, но удержалась от желания поднять голову.
– Сегодня здесь собрались наши добрые друзья, – тем временем говорил князь, опустившись в резное кресло и приняв из рук слуги чашу с вином. – Наступает очередной год и милостью Неба, Земли и нашего великого императора он принесет всем нам лишь хорошее.
– Здоровья и процветания императору! – хором ответили вассалы, поднимая чаши. – Долгих лет! Здоровья и счастья князю!
Князь довольно улыбнулся и отдельно кивнул своему сыну. Выпив, он продолжил:
– Годы щадят нас всех. Мой сын уже взрослый, а я еще полон сил. И, как я вижу, у многих из вас отменное здоровье.
Вассалы нестройно закивали, соглашаясь с речами господина Дальси.
– Жаль лишь, что мой дорогой друг Дар Гоам уже покинул нас, – подбавив в голос скорби, сказал князь. – В последние годы он не бывал в Городе Трех Ветров, мы не виделись, и у меня не было возможности попрощаться с ним. Надеюсь, его сын, молодой господин Гоам, станет достойным преемником своему отцу.
Слова были сказаны как бы вскользь, но каждый в зале знал, чего ожидает князь. Дашан мигом поднялся и, ступив на алый ковер, низко поклонился князю, заверяя его в своей верности императору и лично князю. Слушая речь молодого человека, князь Дальси мерно кивал и улыбался. А потом и вовсе отдал чашу слуге, спустился вниз и, подхватив Дашана под локоть, заставил выпрямиться.
– Вижу, что мой дорогой друг сумел воспитать достойного наследника, – заявил он, отечески похлопав молодого человека по плечу. – Я познакомился с Даром Гоамом много лет назад, когда мы вместе прибыли в столицу империи. Он был старше меня, и я искренне считал его своим старшим другом. Он доблестно проявил себя, и был включен в ряды защитников дворца. Мне же довелось послужить при дворе, прежде чем я вернулся в Город Трех Ветров и занял место своего отца. Те далекие годы я вспоминаю с огромной теплотой. Я тогда обрел не просто друга, но брата.
– Мой отец часто рассказывал о вас, – с почтением ответил Дашан, еще раз поклонившись, но на этот раз не столь глубоко. – И всегда называл вас своим другом, ваша светлость.
– О, как чудесно, – ответил князь.
– Вы можете положиться на меня, я никогда не подведу вас, – продолжил Дашан.
Весь этот обмен любезностями был частью этикета, данью вежливости. Ляна лично несколько раз слышала, как брат в подпитии недобро высказывался в адрес князя. И вряд ли сам князь питал такую уж глубокую симпатию к молодому человеку, которого видел всего несколько раз в жизни. Но каждый из них осознавал важность сладких речей и заверений.
– Прекрасно, прекрасно, – довольно ответил князь и взглянул сначала на госпожу Гоам, а после – на Сурри и Ляну.
Эмилянь остро захотелось повернуть голову и рассмотреть князя вблизи, но, хоть Ляна и считалась второй молодой госпожой, сейчас она сидела сбоку от столика и исполняла роль служанки. В ее нынешней роли девушке полагалось сидеть, опустив голову, и смотреть перед собой, а не на князя или высоких гостей.
Князь высказал свои соболезнования и госпоже Гоам, заверив ее, что отношения семей никак не изменяться, а после умело и мастерски сменил тему так, чтобы ему без проволочек представили Суррель.
– Прекраснейший цветок, – отметил князь, когда зардевшаяся Сурри поднялась и склонилась в поклоне.
Прислушиваясь к разговору и вникая в интонации, Ляна отметила явный интерес князя. Похоже, он и сам пришел к выводу, что юная и прекрасная молодая госпожа семьи Гоам может стать достойной женой его сыну. Сурри, также подметив мягкие интонации князя, чуть зарделась, стреляя глазками в стоявшего вполоборота Дашана.
– Если мне не изменяет память, у моего дорогого друга была еще одна дочь, – внезапно вспомнил князь.
– Да, ваша светлость, – подавив раздражение, ответила госпожа Гоам. – Сегодня вместе с нами прибыла и Ляна, дочь моего покойного мужа.
Эмилянь, следуя правилам, тут же повернулась и склонилась в поклоне.
– Не менее прелестный цветок, – вежливо похвалил князь Дальси. – Обе ваши сестры уже вошли в брачный возраст, молодой господин Гоам. Вам нужно поспешить и выдать их замуж.
– Да, ваша светлость, – с поклоном ответил Дашан.
Обменявшись еще парой фраз с госпожой Гоам, князь вернулся на возвышение и предложил тост за нового главу уезда, молодого господина Гоама.
А потом начался пир. Слуги принялись выносить легкие закуски, сладости, фрукты. В чаши то и дело подливалось вино или чай, и гости поднимали тост то за князя, то за кого-то из присутствующих. Ляна очень хотела послушать новости, которые сообщали вассалы из разных уголков провинции Эмнэд, но она то и дело чувствовала на себе странный и слишком внимательный взгляд, от чего из головы улетучивались все мысли, и остро захотелось втянуть этот пустой сосуд в плечи. Чем дольше тянулось празднование, тем больше Ляна опускала подбородок, не смея осмотреться и узнать, кто же так пристально ее изучает. Казалось, что знание не принесет ей ничего хорошего.