– Пусть войдет, – величаво разрешила госпожа Гоам.
Сурри тут же приободрилась. Шаманку велели разыскать еще накануне – госпожа Гоам хотела узнать, что судьба приготовила ее дочери. Дело обычное. Дома хозяйка едва ли не раз в месяц приглашала местную гадательницу больше из желания послушать добрые предзнаменования, чем опасаясь дурных вестей.
Да и не могло быть плохих новостей для семьи Гоам. Беды будто обходили их стороной. Сыну уже исполнилось двадцать шесть лет и, хоть он еще не женился, впереди его ждало только светлое будущее. Прежний господин Гоам, почивший осенью, получил свой удел во владения на три поколения, а это означало, что от Дашана не требовалось даже стараний в учебе и сдачи императорского экзамена. Земли свои и доходы он не потеряет и проживет жизнь спокойную и привольную. Сурри выросла истинной красавицей, и через нее семья могла породниться с кем-нибудь более значимым. Да и сама госпожа Гоам была пышущей здоровьем женщиной и не боялась заждаться внуков. О смерти же мужа она не особо печалилась. Как и ее дети…
Ляна вздохнула и опустила голову, всем своим существом опасаясь, что госпожа Гоам поймает ее взгляд и по нему что-нибудь поймет.
Отец всегда казался Ляне крепким, как дерево. С ранних лет она видела его седины и морщины, но не считала его стариком, ведь двигался и говорил господин Гоам легко и свободно. Даже хвори его не трогали. И тем внезапнее оказалась его смерть.
Всего за три дня горячки и бреда господин Гоам из мощного и сильного мужчины превратился в дряхлого старца. И уже не выкарабкался.
Сразу после смерти отца Дашан, как все и ждали, рыдал у ложа, умоляя господина вернуться обратно. Но Ляна видела, что слезы не настоящие. Брат просто следовал традиции, требовавшей трижды воззвать к душе человека, уговаривая ее возвратиться в тело.
Совершив требуемое, брат передал отца в руки слуг, а уже те омыли и облачили почившего в лучшие одежды. А дальше потекли тяжелые муторные дни, во время которых вся ближайшая родня находилась в одном помещении и раз за разом просила Небо принять душу своего господина. То и дело в дом являлись разные люди, желая поклониться умершему и выказать свои соболезнования молодому хозяину.
Ляне позволили последовать обычаю: облачиться в белое платье из грубой ткани и распустить косы. Но Сурри мачеха приказала не скорбеть так же сильно, поэтому в поминальный зал сестра явилась в траурном белом платье, но с аккуратно убранными в аккуратную прическу волосами. И спать сестра ушла к себе, чтобы не простыть на полу без обуви.
Перед похоронами в дом вызвали шамана. Брат не поскупился на оплату его услуг. Красной краской шаман долго вычерчивал на крышке и стенках толстого лакированного гроба заклинания, призванные не дать умершему переродиться в монстра. После этого шаман до рассвета бдел у тела, читая заклинания и махая руками, чтобы заверить родных в надежности своих действий.
К месту погребения господина несли на носилках, украшенных траурными лентами и бумажными цветами. В процессии участвовали все родственники, а специально нанятые люди тащили повозки, в которых были сложены погребальные дары и многочисленные сопровождающие для отца – бумажные куклы, внешне похожие на домашних слуг семьи Гоам. Умельцы сделали их в самый короткий срок, ведь, как известно, и после смерти человек должен получить привычные ему заботу и комфорт. Шаман шел впереди, чтобы отгонять от процессии злых духов. Дашан и госпожа Гоам наняли и танцоров, и певцов, и музыкантов. Даже плакальщиков.
Но не прошло после погребения и недели, а в доме все вернулось к привычному распорядку. Даже Сурри, ластившаяся к отцу при каждом удобном случае, быстро позабыла о печалях и радостно слушала очередную порцию хвалебных заверений шаманки-гадательницы всего через десяток дней после похорон.
Шаманка, явившаяся на постоялый двор, оказалась довольно молодой женщиной с темной от загара кожей, хитрым взглядом и лукавой улыбкой. Сухое тело мягко облегали синий, красный и зеленый халаты, густо украшенные вышивкой бисером и мелкой монеткой. Из-под подола выглядывали чуть истоптанные темные сапожки с загнутыми носами, вышитые по голенищу алым бисером. Голову женщины покрывал алый платок, поверх которого лежал широкий серебряный обруч, украшенный серебряными кругляшиками, как подвесками. Рукава от запястий и до локтей были перемотаны алыми лентами с нанесенными на них краской рунами. Широкую талию опоясывали в несколько слоев синие и зеленые ленты с вышивкой, нарисованными руническими знаками и крохотными подвесками-бубенчиками. И даже на сумке, которую женщина опустила на пол, красовались многочисленные знаки.
– Добрый день, госпожа, – с глубоким поклоном сказала шаманка мягким бархатистым голосом.
Госпожа Гоам довольно улыбнулась, видя, как перед ней пресмыкаются. Сурри с интересом посматривала на незнакомку, больше интересуясь ярким обликом, чем предстоящим действом. Обычно Ляна мало интересовалась гадательницами, но эта привлекла и ее внимание.
От женщины исходил странный холодок, какого Эмилянь не ощущала в присутствии других шаманок. Да и руны, нанесенные на одежду и вещи гадательницы, Ляна, в отличие от мачехи и Сурри, без труда разобрала и пришла в недоумение.
«Вот так дела? – подумала девушка. – Но почему?..»
Обычно руны на одежде шаманов и даянов должны были защищать от злых духов и других темных созданий, но заклинания на одежде этой женщины отличались от тех, которые Ляна видела у гадательниц из родного уезда.
Разглядывая шаманку, Эмилянь пропустила часть беседы, очнувшись лишь тогда, когда шаманка, присев на край возвышения, принялась с льстивыми речами рассматривать ладони Суррель. В этот момент, вновь взглянув на незнакомку, девушка подумала, что, возможно, впервые видит не просто шаманку, а самую настоящую шулмас.
Определить разницу, как гласила молва, способен только сильный маг, а его шулмас обойдет стороной.
Будучи обычным человеком, Ляна о шаманах и магах знала не больше других. Больше всего сведений она почерпнула из рассказов учителя, из подслушанных сплетен да многочисленных страшных сказок, которыми любил развлекать округу глуховатый сказитель, днями и ночами обретавшийся у винной лавки недалеко от резиденции семьи Гоам.
Из сказок Ляна знала, что шаманами и шаманками становились те, кому посчастливилось родиться с крупицами магических сил, но кому не суждено было стать даяном. Но порой за шаманов выдавали себя люди и вовсе бездарные, уповая на смекалку и ловкость. Большинство шаманов были так слабы, что могли лишь гадать да проводить обряды. И некоторые, желая увеличить свою силу, прибегали к противоестественным методам. Совершив десять черных грехов, шаман или шаманка обретали темную силу, становились шулмас, но рисковали не переродиться после смерти или переродиться ужасным темным созданием. Эмилянь всегда думала, что это выдумки, и никто не рискнет собственной душой ради величия. Но прямо сейчас она всем существом чувствовала, что перед ней именно ведьма, хотя и не могла объяснить природу собственной уверенности в этом.
– Светлая судьба, долгая жизнь, – приговаривая и улыбаясь, гадательница ловко извлекла из рукава мешочек с монетками и встряхнула его.
Сурри чуть подалась вперед, желая узнать, что же выпадет ей на этот раз. Монетки мягко звякнули, когда шаманка чуть ослабила горловину и легонько тряхнула мешочек.
Трижды шаманка встряхивала мешочек, позволяя Сурри не глядя выбрать монету, и трижды возвращала монетку обратно. В конце даже госпожа Гоам подалась вперед, нетерпеливо ожидая слов гадательницы.
Ляна смотрела за происходящим со стороны, в какой-то степени даже восхищаясь ловкостью шаманки. Та столь аккуратно и умело перемешивала девять монеток в мешочке, что Сурри просто не могла вытащить цифры, знаменующие дурное.
– Счастье! Счастье! Счастье! – радостно проговорила шаманка. – Тройное счастье! На весеннем ветру распускаются цветы. Нет места тревогам, страхи бессмысленны, ведь вам сияет свет луны, что вскоре приведет к возлюбленному даже через тысячу миль!
Госпожа Гоам довольно заулыбалась, Сурри зарделась и прикусила губу. Эмилянь не удержалась от беззвучного смешка.
Чего и стоило ожидать. Гадательница ожидаемо предрекла Сурри все то, чего хотела и сама девушка, и ее мать. Весна всегда была символом плодородия и счастья. Ветер означал скорые перемены в жизни. Луну же всегда связывали со страстью и томлением. Всего несколько образных фраз, а сколько денег они принесут женщине, их произнесшей!
– Прекрасно! Прекрасно! Поздравляю, госпожа. Поздравляю, молодая госпожа! Радость! Какая радость! – хором заговорили служанки, услаждая слух женщин.
– Вы помолвлены, молодая госпожа? – спросила гадательница с льстивой улыбкой. – Вам не о чем переживать. Ваш жених или вот-вот влюбится, или уже влюблен в вас.
Ляна из-под ресниц взглянула на шаманку, но промолчала. Если мачехе хочется слышать желаемое, то не Эмилянь разрушать ее мечты. Шулмас же, наверняка, подслушала разговоры слуг, прежде чем пришла на постоялый двор. Каждый зарабатывает, как может.
– Не желаете ли погадать и второй дочери? – заискивающе спросила шаманка. Мягко, ненавязчиво, явно стараясь угодить клиенту.
Госпожа Гоам хмуро взглянула на Ляну и чуть презрительно поджала губы.
– Я возьму половину за вторую девушку, – предложила гадательница. – Разве вы не желаете узнать…
– Когда она наконец покинет мой дом? – докончила за шаманку госпожа Гоам и едва не смахнула тонкие чашечки со стола. – Что ж… Это стоит узнать. Ляна, подойди!
Эмилянь похолодела и на миг сильно зажмурилась. Ситуация ей не нравилась. Что бы ни сказала шаманка, вряд ли мачехе понравится услышанное.
Монетки Ляна тянула негнущимися пальцами, сознательно выбирая не те, что лежали внутри мешочка у самой горловины, а дальние. Гадательница чуть цокнула языком, заметив маневр девушки, но не стала ничего предпринимать.
«Если уж мне суждено через это пройти, то не хочу слышать расхваливания в свой адрес. Шаманка не знает всей подоплеки, а радостные предзнаменования лишь обозлят госпожу Гоам», – подумала Ляна.
– Ох… – вздохнула шаманка, когда Эмилянь вытянула последнюю монетку и увидела на ней цифру.
– Что там? – полюбопытствовала Сурри. Гадали не ей, но девушке всегда нравилось все таинственное.
– Луна прибывает и округляется, – нараспев начала шаманка. – И засохшие ветки также расцветают вновь. Ждет широкая дорога на чужбину. Нужно лишь поднять взор, чтобы увидеть голубое небо.
Стоило гадательнице договорить, и в комнате повисла тягостная тишина. Госпожа Гоам хмурилась, Сурри вопросительно округлила глаза, а служанки растерянно помалкивали.
– И что все это значит? – подождав немного, спросила госпожа Гоам.
Прежде она позволяла гадать только себе и своим детям, и всегда слышала радость в голосе шамана, по ней определяя направленность предсказания. Сейчас же шаманка говорила тихо и хмуро, будто ей и самой не очень нравилась выпавшая комбинация цифр.
– Юную госпожу ждут большие перемены в жизни. Их не остановить. Они свершатся, хочет она того или нет. Но юная госпожа достаточно сильна, чтобы справится со всем, что ей предначертано, – деликатно пояснила гадательница.
– Перемены? – переспросила Суррель. – Так Ляна тоже покинет дом? Она выйдет замуж?
Голос девушки мягко прозвенел по комнате, и она неуверенно улыбнулась.
– Не говори глупостей, – одернула дочь госпожа Гоам. – Кому она нужна в жены? Мы не дадим за ней и грамма серебра! Разве что наложницей… Как ее мать.
Слова упали, точно камни. Ляна прикусила губу, чтобы не ответить мачехе. Раз за разом та пыталась задеть девушку, унижала и критиковала.
– Сурри, разве ты забыла? – стараясь не злиться, обратилась Эмилянь к сестре. – Отец оставил мне небольшое наследство, распоряжаться которым я смогу через год, по достижении девятнадцати лет. Через год я покину дом Гоам и перееду жить в другое место.
Госпожа немного отвернулась, игнорируя Ляну. Как и много раз до этого, обсуждать последнюю волю мужа она не горела желанием. Лишь в первые дни после его похорон госпожа яростно ругалась и порывалась отхлестать Ляну по щекам, считая, что та не заслужила хоть крохи нажитых семьей богатств. Даже хотела как-то запугать и отнять причитающееся, но выяснилось, что господин Гоам оформил свою волю письменно еще за три года до этого и передал бумаги на имя младшей дочери одному своему знакомому, повлиять на которого вдова не смогла бы при всем желании. Теперь мачехе оставалось лишь кусать кулаки и доставать Ляну придирками. А та терпела и ждала, зная, что совсем скоро сможет переехать в собственный маленький дом, получить небольшую, но приятную сумму и впервые перестанет зависеть от кого-либо.