– Ты так в этом уверена, – с долей раздражения отметила госпожа Гоам, и Ляна вздрогнула, чувствуя легкую угрозу за этими словами.
– Что вы имеете в виду, госпожа? – стараясь не злить мачеху, тихо спросила девушка, не поднимая взгляда.
– Этот год ты зависишь от нас, – напомнила госпожа Гоам и кивнула дочери, чтобы та наполнила для нее чашку. Гадательница тихонько собрала монетки и незаметно отодвинулась, с неприкрытым интересом прислушиваясь к беседе.
Эмилянь похолодела. Она и сама знала, что до следующей весны прикована к уезду Гоам и к семье, большая часть представителей которой ее откровенно недолюбливали. Знала и надеялась, что госпожа на этот год забудет о ее существовании. Ради этого Ляна была готова на многое, почти на все. Но теперь вдруг осознала, что мачеха вовсе не ждет истечения срока, чтобы навсегда избавиться от неугодной дочери мужа.
– Матушка, – мягко позвала Сурри, – о чем вы говорите?
– А о чем я говорю? – хмуро удивилась госпожа Гоам. – Наша семья дала этой девчонке так много, а она собирается взять еще больше. Мой муж много лет назад привел волка в дом. Кормил и поил. А теперь я не могу получить шкуру?
Ляна вздрогнула и прикусила язык, боясь, что может против воли что-нибудь сказать, поддавшись эмоциям.
«Ничего необычного, ничего необычного, – напомнила она себе. – Госпожа Гоам не первый раз говорит подобное».
Это было истиной. И прежде мачеха не раз и не два попрекала Ляну за каждую чашку чая, за каждое зернышко риса. Ничего не изменилось. Правда прежде упреки Эмилянь слушала не каждый день, а лишь тогда, когда попадалась госпоже на глаза. Теперь же мачехе не приходилось оглядываться на мужа и опасаться его гнева.
– Матушка, не стоит так волноваться, – попросила Сурри. – Вы же знаете, что батюшка хотел обеспечить Ляну…
– Что мне до твоего отца?! – не удержалась госпожа Гоам, хотела еще что-то сказать, но потом заметила присутствующую в комнате шаманку и нахмурилась. Служанки, уловив свою ошибку, тут же засуетились, спеша расплатиться и выпроводить постороннего человека.
Дождавшись, когда за гадательницей закрыли дверь, госпожа повернулась к дочери и сказала:
– Твой отец мертв. Ему нет до нас дела. А нам еще жить! Говоришь, он хотел обеспечить ее? О да! Он заботился об этой девчонке больше, чем о тебе.
Сурри потупилась и хотела было возразить, но мать прервала ее взмахом руки – широкий рукав едва не ударил девушку по лицу.
– Заботился! Думал ли он о моих чувствах, когда привел в дом ее мать? Когда привел в мой дом ребенка? – вопросила госпожа Гоам.
Ляна низко опустила голову, стараясь выглядеть подавленной и смиренной. Ей это не нравилось, но лишь так она могла поступить в нынешних обстоятельствах. Госпожа Гоам разошлась, теперь ее никто бы не смог увещевать. Следовало подождать и дать ей выговориться.
В детстве Ляна думала, что обида мачехи вызвана ревностью, но через некоторое время она поняла, что виной всему стала задетая гордость женщины. Госпожа Гоам происходила из достопочтенной и весьма уважаемой семьи. Ее предки прославились ученостью и на протяжении нескольких поколений служили императорской семье, занимая пусть и не самые высокие, но значимые должности. Но потом так уж вышло, что у отца госпожи Гоам кроме нее самой не было других детей. И не было других родственников, чтобы поддержать девушку, когда ее отец погиб по неосторожности. В итоге позаботиться о будущем дочери младшего министра попросили лично императора, а тот, глянув вокруг, выбрал для нее в качестве мужа одного из верных вояк дворца, капитана Гоама. Невесте едва исполнилось восемнадцать, жених же был доблестным военным, верным принцу, заслужившим и уважение, и земли. Никого не волновало, что мужчина едва ли не в три раза старше своей будущей супруги. Брак был договорным, скрепляли не людей, а фамилии и благосостояние.
Молодая госпожа Гоам не любила мужа, но ни разу не возразила, приняв повеление императора со всем положенным почтением. Но она была гордой молодой женщиной и прекрасно осознавала, что происходит из необычной семьи и достойна уважения. Именно уважения она ждала от мужа. А он даже не предупредил ее, решив взять наложницу, тем самым унизив ее перед всеми слугами и домочадцами.
Этого госпожа Гоам не могла забыть мужу даже многие годы спустя, хотя ее муж был не первым и не последним, кто обзаводился наложницами, но высказывать свое недовольство женщина предпочитала Ляне, зная, что та не обладает в доме хоть каким-то влиянием и не сможет отбиться.
– Теперь его нет, а я должна смотреть на его поросль в моем доме, – хмуро сказала госпожа Гоам.
Эмилянь сжалась еще больше. Подвески почти коснулись колен.
– Я скажу это только один раз, Ляна, – отчеканила мачеха. – Ты зависишь от моей милости, от милости Дашана. И я прямо сейчас могу выгнать тебя на улицу! Нет! Еще хоть раз услышу от тебя столь наглые речи и велю выпороть! Свой дом? Свободная жизнь? Думаешь, раз мой покойный муж тебе это обещал, то можешь смотреть на меня своими наглыми глазенками? Кем ты себя возомнила? Госпожой? Тебя лишь называют второй молодой госпожой семьи Гоам, но от этого ты не перестаешь быть отродьем наложницы, безродной девки без семьи. Моя бы воля, ты бы не жила в моем доме или жила на правах служанки, а то и рабыни! Мой муж дал тебе дом, дал все то, что ты имеешь, но его нет. Ты должна у меня в ногах валяться и благодарить. А ты смеешь говорить в моем присутствии!
Ляна не поднимала головы и старалась не вздрагивать всякий раз, когда госпожа Гоам повышала голос.
– Матушка! – взмолилась Сурри, пересела поближе и, взяв чашку обеими руками, подала матери. – Не волнуйтесь. Не волнуйтесь. Выпейте чаю.
Госпожа Гоам громко выдохнула, взяла чашку и шумно глотнула. Лана беззвучно всхлипнула. Повод для претензии был мелким, но девушка знала, что из-за последних переживаний мачеха была готова воспламениться и по менее значимой причине.
– Поправьте молодой госпоже прическу! – велела госпожа, а потом поднялась и, сопровождаемая парой служанок, вышла из комнаты.
– Ох… – вздохнула Суррель. – Матушка сегодня разбушевалась.
Ляна не ответила, но чуть расслабилась и выпрямилась.
– Не обижайся на нее, – попросила единокровная сестра, отмахиваясь от служанок и подходя к Ляне. – Ты же ее знаешь.
– Я не обижаюсь, – мягко ответила Эмилянь. – В словах госпожи есть истина. А на истину нельзя обижаться.
Сурри покачала головой и присела рядом с единокровной сестрой.
Хоть Сурри и следовала во всем за матерью, но к Ляне она относилась без злобы, а в моменты радости и вовсе была по-сестрински нежна и заботлива. Но в присутствии служанок жаловаться на госпожу Гоам Ляна не осмелилась бы никогда в жизни. Донесут.
– Ты рада? – спросила Сурри Ляна. – Ты хочешь этого?
– Замужества? – уточнила девушка и улыбнулась. – Конечно! А ты разве не хочешь? Ты правда хочешь переехать в какой-то дом и жить одна?
– Хочу, – призналась Ляна.
– Странная ты, – вздохнула Сурри. – Разве можно не хотеть замуж? Ты понимаешь, что не сможешь потом передумать, если начнешь жить одна? Ни одна семья тебя не примет. Все решат, что ты…
Сестра не договорила, но Эмилянь и так знала, что Сурри хочет сказать. Своим домом жили лишь вдовы и сироты. Все остальные зависели от отцов, братьев, сыновей и внуков. И если крестьянка могла пройти по улице одна, то благородная дама рисковала навлечь пересуды. Даже наличие служанки не оберегало от шепотков. Не сложно было догадаться, что будут думать все вокруг, если Эмилянь, совсем еще молодая девушка, надумает жить своим домом.
– Все будет хорошо, – заверила сестру Ляна. – Я справлюсь. Отец не стал бы покупать для меня землю, если бы считал, что я не смогу.
Сурри помолчала, а потом кивнула.
– Да, он не стал бы, – согласилась она. – Он всегда видел, что ты странная. – Сестра хихикнула. – Училась не меньше Дашана, любила побродить… Мы отличаемся.
– Верно, – согласилась Ляна. – Но разве это плохо? Но… Ты точно хочешь замуж? Ты ведь даже не видела этого… княжеского сына. Да и не известно… Зная Дашана…
Сурри вновь хихикнула.
– Да, Дашан не так уж силен в дипломатии, но матушка хорошо его пропесочила, наказав постараться, – убежденно проговорила единокровная сестра. – Ну, если брат не сможет, то я сама постараюсь очаровать молодого господина Дальси. Не забывай, пока ты учила руны, я занималась более полезными для девушки науками.
Ляна искренне улыбнулась. Она никогда не спорила, когда Сурри называла стремление Эмилянь к получению образования блажью. Девушка и сама знала, что никто и никогда не оценит ее стараний, никто не допустит ее до сдачи экзамена. Все же это мужская привилегия. Но Ляна не жалела, ведь училась не для кого-то, а для самой себя.
В обычной школе образование получали только мальчики, но дети главы уезда, конечно, не могли сидеть за одним столом с детьми менее привилегированных представителей общества.
Дашана учили дома. Как и Ляну с сестрой. Учитель был не слишком рад тому, что ему приходится учить девочек, но жизнь в богатом доме и полное содержание как-то примиряли этого пожилого мужчину с ситуацией. Но он в любом случае пытался выпроводить Сурри и Ляну из учебной комнаты как можно скорее. Он был строг с ними настолько, что Сурри начинала ныть уже через пару часов сидения на занятиях. Тогда учитель с чистой совестью позволял нянюшке увести сестру. Ляна же…
Она видела отца едва ли час в день, а все остальное время находилась на попечении слуг. Ну а те, в свою очередь, подчинялись ее мачехе. Слишком плохо с ней обращаться не дозволялось, конечно, но и именовать Эмилянь второй молодой госпожой не при хозяевах никто не пытался.
Маленькой Ляна не очень разбиралась в ситуации, а когда подросла, то быстро смекнула, что ее будущее зависит не от кого-то постороннего, а лишь от нее самой. Зная это легко уразуметь и то, что уроки – прямая дорога к более светлому будущему. Книги вполне способны заменить уважение и любовь окружающих.
Сурри лишь посмеивалась над попытками Ляны освоить не только грамоту и счет. Оно и понятно. Сестру в будущем ждал договорной брак. Ей предстояло украсить дом мужа, родить ему наследника, а для ведения хозяйства в любом уважаемом доме есть управляющий.
Лянино будущее настолько спокойным и распланированным не выглядело. Да и сама девушка не хотела чего-то подобного и сообщила свое мнение отцу. Поэтому на занятиях она внимала наставлениям даже больше брата, хотя обучение было суровым, даже немного жестоким.
С часа белого быка и до самого вечера с перерывом на обед они сидели за отдельными столиками в специальной учебной комнате, тратя недели и месяцы на каждую науку.
Первым делом учитель научил Ляну и Сурри читать и писать. После был счет. На этом Суррель бросила учебу, переключившись на музицирование и вышивку, а Ляна продолжила заниматься, хотя учитель явно не желал видеть девочку на уроках.
Надеясь избавиться от Ляны, он учил ее по программе для мальчиков, искренне считая, что она не выдержит. Но Ляна была упорна.
Несколько лет, следуя плану учителя, она только и делала, что заучивала известные труды знаменитых мыслителей, древние поэмы и трактаты императоров и министров прошлого. Без знания этих работ никто во всей империи не считался образованным. В дальнейшем именно по всем этим известным и классическим работам молодые люди, претендующие на звание признанно образованного человека, сдавали экзамены.
Заучив известные труды, Ляна приступила к изучению рун. Знать их было не обязательно, но учитель избрал их, как способ отделаться от слишком настырной ученицы. Руны учили лишь те, кто хотел получить самое широкое образование. Ну и даяны, все заклинания которых записывались исключительно рунами.
Ляна и сама не горела желанием учить руны, но потом ее заворожили причудливые знаки, состоящие из черточек. А после оказалось, что эта наука далась девушке даже проще всего остального. И уж тем более легче, чем Дашану.
К пятнадцати годам она знала и могла без труда воспроизвести больше шести тысяч рун, каждая из которых означала отдельное слово. Ее прогресс поразил даже учителя, и тот впервые за десять лет похвалил трудолюбие Ляны, присовокупив к этому, что не знает, как ей пригодятся руны. Но Ляну все устраивало. Она уже поняла, что превзошла брата, мужчину, и заслужила похвалу отца. О невозможности сдать экзамен Эмилянь не жалела.
Когда Дашану исполнилось семнадцать, отец позволил ему попытаться сдать экзамен. Всем молодым людям, которые хотели чего-то добиться в жизни, предстояло за отведенный промежуток времени по заданной теме написать вольное сочинение, опираясь на тексты древних мудрецов. Брат экзамен сдал, но с огромным трудом, получив низшую степень. Отправлять сына на другой экзамен, который бы позволил брату получить звание ученого, господин Гоам не стал, осознавая, что провал неизбежен.
Вечером, после празднования сыновнего успеха, отец выпил чуть больше, чем обычно, и пустился в воспоминания. Он рассказал, как сам когда-то держал испытание на ученую степень. И как смог получить ее лишь с третьей попытки. Не помогло ему ни происхождение из благородного рода, ни денежная поддержка отца.
Образование всегда было в Аталийской империи той областью, где желаемое нельзя было получить через связи или за деньги. Лишь истинная образованность имела значение. Ее превозносили, она становилась пропуском наверх. Пусть за участие в экзамене предстояло заплатить довольно внушительную сумму, зато сданный экзамен означал для образованного человека дальнейшее благосостояние на всю его жизнь. Образованный человек мог получить высокую должность. Чем более значимый экзамен был сдан, тем выше оказывался статус человека.
Но была и обратная сторона у такой политики в империи. Получив свою должность после выдержанных экзаменов, мужчина мог легко передать ее своему сыну и внуку. От них великой учености уже не требовалось, пусть многие чиновники и подходили к обучению детей ответственно. Один сданный экзамен мог на три поколения обеспечить семье статус знати, но нередко даже в отдаленные уголки империи доходили слухи о том, что министры упрашивают императора отменить принятый закон. Ляна не раз слышала, как бедные люди посмеивались, услышав об этом. Говорили, мол, те, кто познал богатство, бояться потерять свои земли и деньги в случае, если следующий отпрыск семьи не сумеет подтвердить ученость своего рода.
Сурри не приходилось переживать из-за образования. Ее всю жизнь готовили к браку по расчету. Она знала, что это однажды произойдет. И, как оказалось, хотела этого.
Всю жизнь Сурри провела на женской половине дома, из посторонних мужчин видя лишь учителя и гостей отца на официальных приемах. Она жила чувством долга, правилами приличия и обязанностями, а потому именно в этом видела радость и счастье. Часто Ляна не могла понять, как Сурри способна верить, что именно в нарядах, сплетнях, ожидании своего брака можно видеть самое главное.
Как можно ненавидеть мир за стенами дома?
Ляна не могла принять мировоззрение сестры, но и не могла жить жизнью мужчины. Ей нравился простор, нравилось наблюдать за людьми, слушать их истории, что-то делать, учиться. Она не очень понимала, почему должна всегда думать о каких-то правилах, почему должна держать спину, даже спать в той позе, которая пристойна для девушки. И не могла понять, почему не может общаться с мужчинами или читать книги, где рассказываются истории о любви.
Эмилянь хотелось быть собой. И ни от кого не зависеть. Мало кто это понимал, но отец понял и принял.
– Ты превосходно играешь на музыкальных инструментах, умеешь поддержать беседу, – вернувшись к беседе, сказала Ляна. – Любой мужчина будет тобой очарован, но…
– Но? – спросила Сурри, отмахиваясь от служанок, пытавшихся расправить ее платье.
– Ты не думаешь, что выходить замуж нужно… за конкретного человека, а не вообще? – осторожно спросила Эмилянь.
– Ты о чем? – не поняла Сурри.
– Ну… а если сын князя окажется тебе неприятен? – осторожно сформулировала Ляна. – Как человек…
Суррель вздернула бровь и фыркнула.
– Молодой господин Дальсиполучил прекрасное образование, – напомнила она. – Он воспитан, талантлив. Он обладает всеми качествами, которые должны быть у молодого человека.
– А внешность и характер? – спросила Ляна.
Сурри вновь непонимающе на нее воззрилась.
– А при чем здесь это? – с искренним недоумением спросила она.
– Разве тебе не хочется, чтобы тебя с мужем связывала взаимная симпатия?
– Так и будет, – убежденно ответила Сурри. – Я войду в столь значимый дом, стану верной женой, рожу мужу наследника. Буду уважать князя и его супругу. Стану почитать мужа, а он – меня.
– А наложницы? – спросила Ляна. – Он ведь может взять себе наложницу…
– И что же? – пожала плечами Сурри. – Ничего необычного в этом нет. В империи у всех знатных мужчин не только жены, но и наложницы.
– Кроме магов, – поправила Эмилянь.
– Кроме них, да, – кивнула Сурри. – А я… Я ревновать не буду. Это неприлично.
– Неужели тебе не хочется влюбиться? – не зная, зачем настаивает, спросила Ляна.
– Любовь? – вздохнула Сурри. – Разве она принесет счастье? Нет. Мне не нужна любовь. Знатная семья, благосостояние, уют и уважение – вот ради чего стоит выходить замуж. Не из-за любви. Не ради любви.