С трех часов Марийка сидела на окне в коридоре и выглядывала во двор – не идет ли Саша.
«А вдруг он забыл про альбом, а вдруг он не найдет цветной бумаги, а вдруг Тараканиха его куда-нибудь услала?»
Она увидела Сашу, как только он вошел в ворота, и со всех ног побежала ему навстречу:
– Сашенька, принес?
Саша издали помахал ей альбомом.
Альбом был темно-красный коленкоровый, уголки Саша обтянул кожей. Страницы все были из розовой, желтой и зеленой бумаги. Марийка никогда еще не держала в руках такого красивого альбома. Уж теперь не стыдно идти на именины.
На первой страничке Марийка написала: «Дорогой Вандочке на добрую память от Марии Внуковой». Потом она начала наряжаться. Она надела накрахмаленное ситцевое платье-татьянку[22], чистые белые носки и ярко начищенные ботинки.
– Что ж, одета как дай бог всякому, – одобрительно сказала Поля, со всех сторон осмотрев дочь. – Смотри же веди себя как воспитанная, за столом не жадничай и ни с кем не дерись…
– Уже половина шестого! – испугалась Марийка. – Побегу Лору торопить…
Лора стояла в спальне перед зеркальным шкафом и любовалась своим нарядным батистовым платьем, которое все было обшито воланчиками. Через плечо на шелковом шнурке у нее висел вышитый карманчик с крохотным кружевным платочком.
Марийка побежала обратно в кухню.
– Мама, – закричала она еще с порога, – а платочек?
– Какой тебе еще платочек?
– У Лоры в карманчике лежит, и мне тоже нужно. Ведь на именины же…
– Ну, поищи в столе, там лоскуток белый лежал под полотенцем.
– Да не годится лоскуток! Ванда увидит сразу, что это тряпка.
– Вот наказание! Ну ладно уж…
Поля вытащила из сундучка новенький батистовый платочек, обшитый кружевцами.
– Ну, так и быть – бери. Потеряешь – выпорю! Да смотри – груши или вишни будешь есть, рот не обтирай: пятна-то фруктовые не отмываются.
– Марийка, иди скорей! – закричала Катерина. – Лорочка уже давно одемшись, а эта принцесса все никак не вырядится!
Катерина выпустила девочек через парадную дверь. Лора шла впереди, держа обеими руками коробку с чайным сервизом. Она шла очень медленно, потому что боялась споткнуться и уронить коробку. Розовый бант в ее волосах качался, точно пышный цветок. От Лоры пахло духами. Марийка шла позади с альбомом под мышкой и посапывала носом. Она думала, что если очень сильно тянуть в себя свежий горьковатый запах Лориных духов, то хоть часть его перейдет к ней.
Когда они проходили через двор, Володька из 35-го номера, сидевший на заборе, стал дразнить Марийку:
Кучерявый баран,
Не ходи по дворам!
Там волки живут,
Твои патлы оборвут…
Машка, тащившая через двор ведро с водой, остановилась и с завистью посмотрела на Марийку.
Марийка на минутку отстала от Лоры:
– Маш, понюхай, хорошо от меня пахнет?
Машка поставила ведро на землю и приложилась носом к Марийкиной шее.
– Пахнет керосином, – сказала она.
– Это мне мама вчера голову керосином мыла. А духами еще не пахнет?
– Может, и пахнет, да керосином перешибает.
– Ну, я пойду… – сказала Марийка.
– Эх ты, а еще воробья собиралась со мной хоронить!..
– Марийка, что ж это ты? Мы опоздаем! – закричала Лора.
Она стояла на крыльце парадного подъезда № 3 и дожидалась Марийки.
– Завтра, Маша, все расскажу, что там будет! – крикнула Марийка и побежала вприпрыжку.
Ей казалось, что она сейчас очень красивая и нарядная. Ей хотелось прыгать, кричать, выдумывать разные игры. Но она чинно, «как воспитанная», поднималась по лестнице следом за Лорой.
Когда девочки вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице, Марийку от страха даже затошнило и ладони у нее вспотели. Она сунула альбом под мышку и помахала руками в воздухе, чтобы скорей высохли.
Лора приподнялась на цыпочки и позвонила. Дверь у Шамборских была коричневая. Медная дощечка, ручка, звонок и даже жестяная марка с надписью: «Страховое о-во Саламандра» – все блестело, как золотое.
Дверь девочкам открыла сама Ванда. Она была в голубом шелковом платье, белобрысые волосы ее были завиты в трубочки – по четыре трубочки на каждом плече.
– Лора пришла! – закричала она. – Теперь не хватает только Сережи и девочек Добрышиных…
– Дорогая Вандочка, поздравляю тебя с днем твоих именин и желаю тебе всего-всего хорошего, – сказала Лора и протянула Ванде коробку с сервизом.
Ванда тут же, в передней, вынула из коробки чайничек и крохотную сахарницу.
– Ах, какая прелесть! Какие малюсенькие чашечки! – закричала Ванда. – Они гораздо меньше тех, что мне подарила в прошлом году мама…
Марийка шагнула вперед и молча протянула Ванде свой красный альбом с уголками, но та была так занята сервизом, что ничего не замечала.
– Возьми, – сказала Марийка, ткнув Ванду альбомом в бок, – это тебе.
Ванда оглянулась.
– Ах, альбом!.. Это сегодня уже четвертый! Спасибо большое.
Она положила альбом на столик и снова занялась чайничком и его голубой крышечкой, которая была не больше двадцатикопеечной монеты.
– Ну, что тебе еще подарили? Покажи! – сказала Лора.
– Идемте.
И девочки побежали в комнаты.
В большой комнате с хрустальной люстрой было много детей. Марийка никого не знала, кроме толстого Мары, который сидел на диване и что-то жевал. Одна щека у него была надута, точно от флюса.
Игры еще не начинались. Дети чинно сидели вдоль стен и разглядывали друг друга. Мальчиков было всего двое – толстый Мара и еще один, незнакомый. Остальные были девочки.
Все они были очень нарядные, в кружевах, воланчиках и бантиках. У одних банты торчали в волосах, у других на плече, у третьих были шелковые кушаки с бантами, а у одной девочки было целых шесть голубых бантов: один большой на голове, два поменьше на плечах, один огромный на поясе и два совсем маленьких на лайковых туфельках.
Марийка оробела. У нее не было ни одного банта, и только сейчас она заметила, что башмаки у нее хотя и ярко начищены, но слишком велики и грубо сшиты, а платье гораздо длиннее, чем у всех девочек. Оглядываясь по сторонам, она искала исчезнувшую куда-то Лору и, не найдя ее нигде, присела в уголке, между волосатой пальмой и большой вазой, которая стояла на тумбочке. На вазе были нарисованы страшные змеи с закрученными хвостами и косоглазые люди в пестрых халатах.
Из столовой вышла шумная толпа мамаш и гувернанток.
– Дети, – сказала черная вертлявая дама с большим ртом и с красной розой в прическе, – мы сейчас устроим маленький концерт. Просим дорогую именинницу продекламировать стишок.
Все захлопали в ладоши.
Ванда вышла на середину комнаты и, дергая кушак своего платья, пролепетала что-то себе под нос об ангеле, который летел по небу и тихую песню пел. Один за другим дети выходили на середину комнаты. Читали они быстро и очень неразборчиво.
В особенности отличился мальчик Гога.
Гога был сын той самой вертлявой дамы, которая устраивала концерт. Дама непременно хотела, чтобы Гога прочитал детям стихи Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы». Такое длинное стихотворение не всякий-то мальчик запомнит!
Но Гога долго отказывался. Он мычал, мотал головой, отворачивался лицом к стенке, а все гости хлопали в ладоши и кричали:
– Ну, Гога! Гога! Ну!!!
Наконец Гога вышел на середину комнаты. Он был одет в темно-синюю шерстяную матроску, очень длинную и собранную внизу на резинке. Коротенькие штанишки почти совсем не были видны из-под матроски, и Марийке сперва показалось, что Гога вовсе без штанов.
Марийка фыркнула и даже привстала от удивления. Нет, все-таки штаны были, только очень-очень коротенькие.
Несколько минут Гога стоял и молча теребил на своей матроске галстук. Марийка внимательно смотрела ему в рот. Уж этот-то скажет что-нибудь замечательное!
– Ну, Гогочка, не огорчай маму! – стонала дама с розой.
Наконец Гога раскрыл рот и начал говорить стихи. Марийка опять привстала. По-каковски же он это говорит? Она не понимала ни одного слова.
– Та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та. Ту-ту-ту, ту-туту, ту-ту-ту, ту… – доносилось с середины комнаты.
Марийка успела пересчитать все хрусталики на люстре, а Гога все татакал и тутукал. Можно было подумать, что во рту у него лежит горячая картофелина и он никак не может ее проглотить.
Марийка закрыла глаза. Она была уверена, что Гога это делает нарочно за то, что к нему так приставали.
Дети зевали, и только взрослые слушали, склонив голову к плечу и сладко улыбаясь. Наконец Гога кончил.
– Молодчина! Прелестно прочел! Какая память!.. – слышалось со всех сторон.
После Гоги выступила Ляля Геннинг и прочла французскую скороговорку. Наверно, Ляля никого не боялась. Она улыбалась, смотрела по сторонам и кончиками пальцев придерживала свою юбочку, точно собиралась танцевать.
– Бонжур, мадам Сан-Суси!
– Комбьен кут сэ сусиси?
– Си су! Си су сэ сусиси?
– Се тро шер, мадам Сан-Суси!
Марийке эти стихи понравились больше, чем Гогины. Здесь она поняла хоть одно слово – «мадам», а там не поняла ни одного.
Не успела Ляля кончить, как раздался звонок и пришли новые гости – шестилетний Сережа Ветвицкий со своим отцом. Сережа принес Ванде большой резиновый мяч в красной шелковой сетке с кисточкой.
– Отдай Вандочке свой подарок, – сказал Сереже отец.
Но Сереже так нравился мяч, что он никак не мог с ним расстаться.
– Стыдись, Сережа, ведь это куплено для Вандочки… Отец присел возле Сережи на корточки и долго шептал ему что-то на ухо – то ласково, то сердито.
Но Сережа не хотел ничего слушать. Когда отец снова попытался отнять у него мяч, он поднял отчаянный рев. Он лег на пол, прикрыл мяч животом и кричал:
– Не дам, не дам! Дураки!..
Так Ванде и не пришлось получить свой подарок. Сережа вскоре запросился домой и унес мяч, положив его в свою шапку.
Начались игры. Марийка все еще сидела в углу за пальмой. Она смотрела, как девочки и мальчики, взявшись за руки, топчутся в хороводе и поют:
Как у Ванды на именинах
Испекли мы каравай
Вот такой широты,
Вот такой высоты…
Каравай, каравай,
Кого любишь, выбирай!
Ванда стояла посреди хоровода и думала, кого бы ей выбрать. Вдруг она увидела, что Марийка сидит за пальмой и от нечего делать щиплет волосатый ствол. – Я выбираю Марийку, – сказала Ванда.
Она привела Марийку за руку и поставила на свое место.
Хоровод завертелся вокруг Марийки.
– …Ка-равай, ка-равай, кого любишь, выбирай! – пели дети.
Марийка выбрала крохотную двухлетнюю девчушку, которая с трудом поспевала за хороводом на своих кривых ножках.
– Не хочу больше играть в «каравай»! – вдруг закричала Ляля, выходя из круга. – Это игра для малышей. Давайте лучше играть в фанты!
Гости расселись на стульях, и Ванда начала обходить их по очереди. Прежде всего она подошла к Гоге.
– Барыня прислала сто рублей. Черного и белого не покупайте, о желтом даже не вспоминайте, «да» и «нет» не говорите, что хотите покупайте, головою не мотайте, смеяться тоже нельзя, – выпалила Ванда скороговоркой.
Гога запыхтел от удовольствия, что его спрашивают самым первым, и приложил палец к губам, боясь, как бы не выронить лишнего слова.
Ванда внимательно осмотрела Гогу с ног до головы и спросила:
– Какого цвета у вас носки?
– Зеленые.
– Не врите, они у вас белые.
– Ванделька, что за выражение! – воскликнула дама с розой.
– Гы-ы… – засмеялся Гога.
– Штраф, с тебя фант! – закричала Ванда.
Гога вытащил из кармана перочинный ножик. Марийка сидела посередине длинной шеренги гостей и с нетерпением ждала, когда дойдет до нее очередь. Уж она-то не сдастся так скоро!
Наконец Ванда подошла к ней:
– Какого цвета у вас носки?
– Сиреневые, – ответила Марийка.
– Вот и не сиреневые, а белые! А какого цвета у вас лицо?
– Синее.
– Ха-ха-ха!.. Синее! Вы что, разве утопленница?
Ванда никак не могла заставить ее отдать фант. Она злилась и задавала глупые вопросы:
– Какой у вас нос?
– С двумя дырочками.
– Нет, а какого он цвета?
– Телесного.
Ванда так разозлилась, что даже ногой топнула. Марийке стало неловко – ведь все-таки Ванда была именинница. Она решила на первый же вопрос ответить нет и отдала обрадованной Ванде фант – батистовый носовой платочек, который ей дала мать.
Ванда сложила все фанты в вазу, не в ту огромную, с китайцами, а в другую – маленькую, с цветочками. Ванда вынимала из вазы то ножик, то гребенку, то бант и опрашивала: что делать этому фанту?
Дама с розой в прическе завязала себе глаза шарфиком, уселась в кресло и стала назначать, какому фанту что делать:
– Этому фанту три раза проскакать на одной ноге вокруг рояля.
– Этому фанту пропеть что-нибудь хорошенькое.
– Этому фанту протанцевать с именинницей польку.
Наконец Ванда вытащила из вазы маленький носовой платочек.
– Владелец этого фанта должен подойти к господину Шамборскому, – медленно проговорила дама, – и сказать ему приветствие на французском языке.
«Это мне, – подумала Марийка. – Как же так? Я ведь не умею по-французскому…»
Ляля засмеялась и захлопала в ладоши.
– Не отдавайте вещи, пока каждый не исполнит, что ему назначили, – сказала она со злорадством, поглядывая на Марийку.
Поднялся ужасный шум. Лора кричала, что она не хочет петь, девочка в кружевном воротнике плакала и требовала обратно свою брошку, потому что воротник висел у нее на плече и ей было очень неудобно. Только Гога весело скакал на одной ноге вокруг рояля. А Марийка спряталась опять за пальму.
«Не пойду, – думала она. – Я же не умею по-французскому, ни за что не пойду. Вот как только Ванда отвернется, я выхвачу из вазы свой платочек. Пусть тогда заставят!»
Но Ляля точно отгадала Марийкины мысли. Она схватила вазу со стола и отнесла ее даме с розой в прическе.
– Нина Петровна, возьмите вазу! Я боюсь, что все фанты растащат…
Марийку вытащили на середину комнаты и стали уговаривать, чтобы она подошла к отцу Ванды и сказала ему: «Комман ву портэ ву, мосье?» Это значит: «Как вы поживаете?»
– Попробуй, Марийка, ничего! – сказала Лора.
– Ну, повторяй за мной, ведь это очень легко, – приставала Ляля. – Комман ву портэ ву…
Марийке было ужасно стыдно. Все гости смотрели на нее и смеялись. Ей очень не хотелось повторять за Лялей французские слова, но она вспомнила о том, как мать наказывала ей беречь батистовый платочек, и шепотом, про себя, несколько раз повторила: «комман» и «портэ».
Что ж, это и вправду не трудно. «Портэ» – похоже «портрет».
– Ну ладно, а где говорить-то? – спросила Марийка.
– В гостиной! Станислав Стефанович в гостиной! – загалдели кругом.
– Идемте!
Марийку повели в гостиную. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через столовую. Там уже был накрыт огромный стол. На твердой накрахмаленной скатерти стояли закуски, пироги и хрустальные вазы с фруктами. На дворе еще не стемнело, но все лампы были зажжены, и Максимовна, наряженная, как барыня, в синее шерстяное платье, вынимала из буфета стеклянные вазочки для мороженого.
«И вправду уж сделаю, как они хотят, – подумала Марийка, – а то еще Ванда рассердится и не позовет есть мороженое “тутти-фрутти”».
Дети остановились у высоких дверей, завешенных зелеными портьерами. За портьерами разговаривали и смеялись взрослые.
«Вот сейчас… Сейчас… – подумала Марийка. – И зачем только я пришла на эти именины! Лучше бы воробья с Машкой на дворе хоронила. Ох! Убежать бы!..»
Ей стало страшно, как тогда на лестнице.
– Ну, чего же ты стала? Какая смешная! – сказала за ее спиной Ляля Геннинг.
Кто-то легонько подтолкнул Марийку. Она споткнулась, переступила через порог и остановилась, зажмурившись от яркого света.
Гостиная была полна народу. Дамы в шелковых платьях, военные, какие-то старики в чесучовых[23] пиджаках, горничная с большим подносом, уставленным чашками, – все это замелькало в глазах у Марийки, точно карусель.
Все разговоры смолкли. Стало так тихо, будто Марийке в уши напихали ваты. Только и было слышно, как в углу за карточным столом кто-то из мужчин щелкает картами, распечатывая новую колоду. В этом углу стоял зеленый стол, и возле него сидел сам Шамборский и еще какие-то важные старики. Один был толстый, краснолицый, в военном мундире с эполетами[24], обшитыми серебряными «макаронами». А других стариков Марийка от страха и не разглядела.
Шамборский сидел к ней спиной. Марийка видела его розовый затылок и белобрысые напомаженные волосы, которые блестели, как мокрые.