– Что-то я не въезжаю, – говорит моя дочь, глядя на огромное аляповатое полотно, висящее на стене перед нами. – Я так в детстве малевала, а ты вешала мои рисунки на холодильник всем напоказ.
Я вынуждена с ней согласиться, но, учитывая, где мы находимся, тщательно подбираю слова.
– Это называется современное искусство, – шепчу я. – В него не все въезжают.
– А ты? – спрашивает Молли – на мой взгляд, по-прежнему слишком громко. – Точнее, тебе оно нравится?
Несколько человек, стоящих поблизости, переводят сосредоточенные взгляды с картин на нас.
– Молли, надо говорить тише, – снова шепчу я, не отвечая на ее вопрос. – Художественные галереи, как библиотеки, – людям неприятно, когда их там беспокоят.
Молли скрещивает руки на груди.
– Вообще-то в библиотеке берут книги на дом. А вот кому придет в голову тащить домой эти синие кляксы, а, мам?
Я открываю рот, уже готовая согласиться, но тут слышу авторитетный женский голос.
– На самом деле это полотно – один из самых популярных экспонатов нашей галереи. Никакое другое не может похвастаться таким количеством открыток, репродукций и сумок с принтом в нашем сувенирном магазине.
Я смотрю на женщину, стоящую возле нас. Время от времени я встречаю ее в городе – в ярких шарфах и в разномастной, плохо подобранной одежде.
– А вы, наверное, здесь работаете, – вежливо откликаюсь я. – Мне кажется, я вас видела в Сент-Феликс.
– Я один из кураторов галереи, – важно произносит она, – отвечаю за новую выставку Уинстона Джеймса. Вы, я полагаю, пришли на ее открытие?
Она окидывает нас взглядом, точно пытаясь решить, не ошиблись ли мы дверью.
– Именно так, – я достаю из сумочки приглашение.
Женщина берет его и внимательно изучает.
– А, – понимающе произносит она, – местный бизнес? Ясненько.
– Да, – говорю я, забирая приглашение, – мне принадлежит магазинчик «У Кейт». – В ответ на ее недоуменный взгляд я поясняю: – Мы продаем товары для рукоделия и творчества.
– Гм. – Женщина быстро теряет к нам интерес, потому что в дверях появляются новые посетители. – Начало экспозиции там, – она машет в сторону больших стеклянных дверей. – Приятного вечера. – И затем устремляется к крупному мужчине в длинном черном плаще и фетровой шляпе с зеленым перышком. – Джулиан! Как замечательно, что вы пришли! – она рассыпается в любезностях и манерно целует его в обе щеки.
– Пойдем, – говорю я Молли, которая с интересом смотрит на эксцентричную компанию, следующую за Джулианом. – Чем скорее мы покончим с осмотром, тем быстрее отправимся домой.
Чуть позже, когда мы с Молли неловко стоим, попивая бесплатные напитки и разглядывая окружающих, – в одних сразу можно опознать жителей Сент-Феликса, другие же вовсе не похожи на туристов, зато превосходно вписываются в атмосферу картинной галереи, – меня окликает молодая женщина:
– Кейт!
– Поппи! – приветствую я знакомую хозяйку магазинчика с нашей Харбор-стрит. – Как дела? Давно не виделись.
– В последнее время я мало бываю в цветочной лавке, – морщится Поппи и, похлопывая себя по животу, поясняет: – Токсикоз.
– Ты опять беременна? – радостно спрашиваю я. – Как здорово!
– Да, опять! – довольно отвечает Поппи. – Надеюсь, что теперь, когда три месяца позади, мне, как и в прошлый раз, станет лучше. Привет, Молли! – она замечает мою дочь. – Как тебе тут?
– Нормально, – пожимает плечами Молли.
– Ты как моя падчерица Бронте. В твоем возрасте она говорила то же самое, когда родители тащили ее в подобное местечко.
Молли смущенно смотрит на Поппи.
– Замечательно, что у тебя будет малыш, Поппи, – говорю я. – Я и не знала, что ты снова беременна.
– Мы с Джейком никому не говорили, чтобы не сглазить. Но, думаю, Джейку просто требовалось время, чтобы привыкнуть к мысли, что он снова станет папочкой.
– У него это будет… четвертый ребенок, да?
– Ага, и второй наш общий. Двое старших уже выросли. Бронте двадцать, а Чарли – двадцать два.
– Бронте ведь в художественном колледже? По-моему, она как-то забегала к нам за альбомом для рисования, но наш скудный ассортимент ее, кажется, не впечатлил.
– На всех не угодишь, – резонно замечает Поппи. – Магазинчики в Сент-Феликсе в основном крохотные. Тебе еще повезло, что удалось занять дополнительные помещения на цокольном этаже. Уверена, Бронте нашла в твоей лавке что-нибудь подходящее – она все время рисует. – Поппи наклоняется ближе. – И у нее выходит гораздо лучше, чем бо́льшая часть так называемого «искусства», которое висит тут. Напоминает… детскую мазню, правда?
– Пожалуй, но тут еще получше, чем в других залах. Там вообще ощущение, что на холст краску пролили. А тут, по крайней мере, что-то, похожее на картины.
– Это верно, – соглашается Поппи. – Вообще-то я пришла только затем, чтобы поддержать галерею, а ты? Здорово, что она снова заработала после ремонта. Когда ее открывают, тут всегда наплыв посетителей. Похоже, многим нравится современное искусство, одна я вот не ценитель.
Я улыбаюсь. Поппи не из тех, кто ходит вокруг да около, и ее прямота меня восхищает.
– Приятно сознавать, что скоро посетителей станет больше. Но не мне об этом судить – когда открылся мой магазин, галерея уже была закрыта.
Поппи задумывается.
– Пожалуй, да. Я и забыла, как долго она не работала. Ты приехала сюда… год назад?
– Полтора. Как раз перед моим приездом в галерее начался ремонт.
– Боже мой, так давно? Как время летит.
Слышится звяканье ложки о бокал, и в комнате воцаряется тишина, когда все посетители оборачиваются на звук.
– Дамы и господа! – Это давешняя особа. – Пожалуйста, минуточку внимания. – Она ждет, пока все замолчат. – Спасибо. Как многие из вас знают, меня зовут Офелия Фитцпатрик, и я являюсь главным куратором галереи «Лайл». Как известно, наша прекрасная галерея только что открылась после длительного и, если можно так выразиться, эпохального ремонта, поэтому, я уверена, некоторые из вас здесь впервые. Конечно же, вы все согласитесь с тем, что ремонт себя оправдал, и сегодня галерея выглядит еще изумительнее, чем прежде. – Она поводит руками, слышатся жидкие аплодисменты. – Знаю, вы также поддержите меня в том, что архитектурное великолепие – не главное в галерее, важнее то, что у нее внутри, и, как вы успели сегодня убедиться, в нашей постоянной экспозиции есть потрясающие произведения искусства.
– Потрясающие – не то слово, – шепчет Поппи, и Молли одобрительно ей улыбается.
– Но особенно отрадно то, – продолжает Офелия, – что наша первая персональная выставка в галерее «Лайл» посвящена местному художнику, который жил и творил здесь, в Сент-Феликсе, в пятидесятых годах прошлого века. Уверена, вы все уже успели насладиться и восхититься его работами, которые мы с гордостью представляем здесь, а тем из вас, кто был занят другими делами, я настоятельно рекомендую наверстать упущенное и поддаться их очарованию до окончания вечера. Но прежде чем вы ринетесь на осмотр, я с огромным удовольствием хочу представить вам того, кто может рассказать гораздо больше об этих чудесных полотнах и о самом художнике. Приглашаю на сцену того, кто знал Уинстона Джеймса лучше многих, – его сына Джулиана!
Офелия энергично хлопает в ладоши, присутствующие поддерживают ее со сдержанным энтузиазмом, а тем временем на крохотной импровизированной сцене возникает мужчина, которого мы видели раньше в плаще и шляпе, теперь он облачен в сшитый на заказ темно-синий костюм, голубую рубашку и галстук в горошек. Он экстравагантно целует Офелию в обе щеки, а затем решительно берет из ее цепких ручек маленький микрофон.
– Спасибо, Офелия! – говорит он, жестом выпроваживая ее со сцены и давая всем понять, что теперь его пять минут славы.
– Приветствую вас, друзья! – бодро обращается он к публике.
Я украдкой смотрю на Молли, но она уже улыбается и поднимает выше телефон, чтобы заснять видео.
Я закрываю рукой объектив.
– Мама!
Я качаю головой. Она неохотно опускает телефон.
– Могу я называть вас друзьями? – вопрошает Джулиан, и его утонченные черты омрачаются выражением беспокойства. – Мой отец на протяжении стольких лет был неотъемлемой частью Сент-Феликса, что я считаю всех вас его семьей и друзьями, а значит, и моими тоже.
Поппи фыркает и тотчас, желая скрыть свое веселье, делает глоток апельсинового сока.
Джулиан, похоже, чувствует скептическое отношение толпы и встревоженно глядит в нашу сторону. Он вдруг посылает мне обезоруживающую улыбку.
Я вежливо улыбаюсь в ответ.
– Это твой шанс, – бормочет Поппи, толкая меня локтем.
– Не думаю, – кривлюсь я. – У меня высокие запросы.
– Зато он при бабле, – весело шепчет Поппи. – Теперь, когда папаши больше нет, все денежки должны быть его. Если сможешь игнорировать растительность на лице и вкрадчивый голосишко – он твой.
– Хватит! – шиплю я, стараясь не расхохотаться.
– На протяжении многих лет Сент-Феликс был неотъемлемой частью жизни моего отца, – продолжает Джулиан, – и потому он любил рисовать его в своей собственной уникальной манере. – Он указывает на полотно у себя за спиной. – Поэтому я знаю, он пришел бы в полный восторг, узнав о том, что все его городские пейзажи выставлены этим летом в галерее «Лайл», чтобы вы, его жители, и все гости Сент-Феликса могли ими любоваться. – Мы поднимаем руки для аплодисментов, но Джулиан продолжает: – Более того, я уверен, что благодаря этой выставке в скором времени многие из вас, владельцев малого бизнеса, будут благодарить моего отца за еще больший приток посетителей нынешним летом. Поэтому я прошу вас поднять бокалы в знак признательности гению, каким был и остается мистер Уинстон Джеймс!
– Он меня почти убедил, – говорит Поппи, когда мы без энтузиазма поднимаем бокалы, – но потом он заявил, что нам следует быть признательными, и хотя я согласна, что туристы нам всем на пользу, но какой-то он напыщенный, не находишь?
– Он кажется очень самовлюбленным, – говорю я, оглядываясь по сторонам в поисках Молли, которая, похоже, куда-то ускользнула.
– Помпезность так и прет из него, – с присущей ей прямолинейностью говорит Поппи. – Ой, извини, Кейт, я только что видела Риту. Мне нужно поговорить с ней насчет поставки цветов на свадебный банкет в «Веселой русалке». Я мигом.
Поппи машет Рите и пробирается сквозь толпу посетителей, многие из которых теснятся вокруг Джулиана.
Куда запропастилась Молли, снова думаю я, глядя по сторонам. Сбегать – это на нее не похоже.
На самом деле нужно признать, что в последнее время это стало на нее похоже. С тех пор как несколько лет назад у Молли начался подростковый возраст, она изменилась – не физически, она по-прежнему маленькая и худенькая, а иначе. Теперь она носит джинсы, тяжелые ботинки и футболки с вызывающими принтами. И дело даже не во внешнем виде, главное, что она становится все более независимой.
Понимая, что глупо стоять столбом, когда рядом никого нет, я поворачиваюсь к ближайшей картине и делаю вид, что внимательно ее изучаю.
Поппи права: на первый взгляд его стиль напоминает детскую мазню. «Гавань Сент-Феликса на закате» значится на бирке внизу.
Хм… а что, пожалуй, думаю я, присматриваясь к холсту. Без труда узнается примечательная городская гавань с маячком вдали, а на переднем плане побеленные каменные домики, которые и сегодня стоят там, правда, сейчас в них преимущественно обосновались магазинчики, кафе и гостиницы, а не семьи рыбаков, как это было в пятидесятые. Но перспектива кажется нарушенной – возможно, намеренно? Кроме того, художник использовал в своей работе базовые линии и мазки, и благодаря этому в ней угадывается детский взгляд на рыбацкую деревушку, которую я сегодня называю своим домом.
– Эта одна из моих любимых, – слышится у меня за спиной низкий, хорошо поставленный голос.
Я разворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Джулианом Джеймсом – от такой близости мне становится некомфортно. Он стоит с бокалом красного вина, которое медленно потягивает в ожидании моего ответа.
– В самом деле? – вежливо осведомляюсь я и снова поворачиваюсь к картине. – И почему же?
– Разве не очевидно? – Джулиан наклоняется ближе к полотну и ко мне.
– Может, вы меня просветите?
Запах дорогого лосьона и красного вина бьет мне в ноздри, между тем как я ожидаю услышать пространные рассуждения о качестве освещения, мастерских мазках, глубине и настроении.
– Это один из его бестселлеров! – смеется Джулиан, и я поворачиваюсь к нему. – Эта красотка дала больше мерча, чем все другие его картины.
– Мерча?
– Брендовой продукции, – он потирает большим пальцем об указательный. – А где мерч, там деньги! Куча денег!
– Понятно, – говорю я и ловлю себя на мысли, какой же неприятный тип этот Джулиан. – Уверена, ваш отец не задумывался о продажах, когда писал свои полотна. – Я снова смотрю на картину. В свете столь явного прагматизма она вдруг кажется чистой и невинной. Человек, создавший такое наивное произведение искусства, не мог быть настолько корыстным, чтобы предвидеть большой барыш.
– Вы шутите? Папаша был экстравагантным и безрассудным мотом, каких свет не видывал. Он обожал сорить деньгами. Чем больше, тем лучше – таков был его девиз.
– Неплохой у вас выходит портретец, – сухо говорю я.
– А! – Джулиан грозит мне пальцем. – Ясненько, зачем вы здесь. Вы – умная птичка, да?
– Вроде того, – вежливо отвечаю я, мечтая о том, чтобы кто-нибудь пришел и дал пинка мне или Джулиану, тем самым избавив меня от его общества. Может, кому-нибудь приспичит потолковать с ним прямо сейчас? Несколько минут назад к нему было не пробиться.
– Так что же привело вас сюда? – спрашивает Джулиан. – Насколько мне известно, среди сегодняшней публики местные бизнесмены и, разумеется, бизнес-леди, – добавляет он, делая изящный взмах в мою сторону. – Вы из числа вышеупомянутых?
– Да, у меня бизнес на Харбор-стрит, – гордо заявляю я. – Магазинчик рукоделия и творчества «У Кейт».
– Как мило, – перебивает Джулиан, которому ничуть не интересно. – У вас собственный бизнес.
– И я им горжусь.
– Не сомневаюсь. Вот, – Джулиан проворно сует руку в карман, – держите визитку. Возможно, вам захочется мне позвонить. Мы могли бы поболтать о бизнесе и о чем-нибудь еще… – он многообещающе подмигивает, и меня едва не тошнит. – Я часто бываю в Корнуолле. У меня здесь загородный дом и роскошная вилла на юге Франции, – он продолжает перечислять свою недвижимость, точно это дело обычное. – Плюс квартира в Южном Лондоне, только вряд ли вы много бываете в Большом Смоге[1]. Все же приличное расстояние.
– Нет, – говорю я, забирая визитку. Мне хочется еще много чего добавить, но я прикусываю язык – не стоит устраивать сцену. – Я и на юге Франции редко бываю. Мой предел – Тонтон в Сомерсете, а дальше у меня джетлаг[2].
– Жаль, – весело продолжает Джулиан, не особо прислушиваясь к моим словам. – Путешествия – это моя страсть… О! Очень остроумно! Джетлаг – я это запомню.
– Джулиан! – кричит Офелия, которая, к моему огромному облегчению, спешит в нашу сторону. – Вот вы где. Вам непременно нужно познакомиться с… А, это снова вы, – произносит она, даже не пытаясь скрыть презрение в голосе при виде меня. – Ну что, вечер… удался?
– Еще как, – это прекрасная возможность их разыграть, и я отвечаю нарочито радостным тоном. – Я увидела чудесные картины и только что получила приглашение погостить на роскошной вилле на юге Франции, чтобы потолковать о бизнесе… – я небрежно постукиваю по ладони визиткой Джулиана, чтобы Офелия могла ее разглядеть, и посылаю в его сторону свою самую ослепительную улыбку. – Так что можно смело сказать, что вечер удался!
– Будем на связи! – кидаю я напоследок самодовольному Джулиану и пользуюсь возможностью удрать от этой парочки. – Пока, Офелия. Спасибо за поистине уникальный вечер.
Ошеломленная, она тупо смотрит на меня. А я поворачиваюсь и делаю ноги. Да уж, скучать я по ним не буду, а вероятность моей «связи» с Джулианом примерно равняется шансам на то, что этим летом чайка не украдет корнуоллский пирожок у зазевавшегося туриста.