После замечательного, в кавычках, утра и половины дня Мидзуки, наконец, отправилась домой. Она приняла душ и переоделась, с наслаждением отправив вещи в корзину с грязным бельём.
Посидев в тишине некоторое время, Богданова поняла, что это бесполезно. Спать? Нет, после того сна, ближайшее время она точно не уснёт. Работа? Сосредоточиться на чём-то было выше сил. А вот поесть, правда, не мешало.
Буквально через полчаса Мидзуки, подхватив сумочку, поправив гоглы на шляпке, вышла неспешно на улицу. Около ближайшей продуктовой лавки она замедлила шаг, рассматривая абрикосы и апельсины.
– Иса, ты представляешь, вчера какой-то мерзавец напугал мою Даниэлу, – раздался рядом старческий голос.
– Да кто же посмел-то? – ответила собеседнице крепенькая седовласая дама.
– Я сама видела, промелькнула тень, глаза горят, как факелы, только и видела.
– Мария, да ты бы меньше сангрию за ужином со своим дедом пила, тогда бы и не мерещилось.
– Творец видит, чудище какое-то было. Не иначе как студиозусы балуются. На каникулы приехали, житья от них теперь не будет.
– Скажи ещё, что они и намагичили. У Николлеты внук маг, ты знаешь, как за ними строго следят. Будут баловать, так сразу скажут кому надо.
– Я ещё не совсем ослепла!
Дальнейший разговор Мидзуки слушать не стала.
Неприметная лавка Витторио Манрике затерялась среди других зданий, и если не знать, где её искать, то рискуешь пройти мимо. Впрочем, владельца этот факт нисколько не заботил. Его постоянные клиенты всегда находили дорогу.
Вот и сейчас, Витторио, а вернее Виктор Владимирович Черский, услышал, как звякнул колокольчик, и вышел к клиенту.
– Мидзуки?
– Дядя Витя, – девушка замерла у входа, посмотрев на мужчину.
Он повернул ключ, закрывая дверь, потом шагнул к ней и притянул к себе.
– Ты в порядке? Я читал в газете это нелепое предположение, что это ты виновата в смерти Скортера, – мужчина перешёл на роский.
– Я этого не делала, – она зажмурилась и уткнулась лбом в плечо Виктора. – Но у меня нет доказательств и алиби.
– Я верю тебе, девочка. Пойдём со мной, ты мне всё расскажешь, и мы подумаем, что можно сделать.
Богданова вздохнула и выпрямилась. Дядя Витя, родственник по отцу, сколько она себя помнила, всегда приглядывал за ней, несколько раз ездил с ними в экспедиции, а потом решил осесть в Малаке, говоря, что здешний климат благотворно влияет на… то, что не положено было тогда знать приличной молодой барышне.
– Вот такой сон мне сегодня приснился, а потом ещё и этот разговор…
Мидзуки рассказала ему всё, что знала.
– Может, конечно, это и совпадение или просто ничего не значащий факт, но…
– Это крупный порт, – усмехнулся Виктор Владимирович, – при желании провести можно все что угодно, были бы деньги. Тут два варианта: первый – это кто-то просто свёл счёты с ней. Обычный человек из плоти и крови и умеющий обращаться с оружием, и кого она, скорее всего, знала, раз подпустила так близко. А второй, что это действительно зверь. Но я тебе сейчас не скажу, кто это может быть. Надо поискать и поговорить. Приходи завтра, думаю, я смогу тебя чем-нибудь порадовать.
Вечер встретил девушку волной удушливой жары, от которой не спасал даже бриз налетающей со стороны моря, как и не помогала и «завеса» на летней веранде кафе, даря посетителям лишь мимолётное облегчение.
Дмитрий Савельевич Богданов всегда говорил, что если день пошёл не так, то он будет так идти до конца. Когда девушка уже допивала кофе-глясе, в кафе появился Марио. Мидзуки на пару ударов сердца понадеялась, что тот её не заметит.
– Добрый вечер, свет моего сердца, – черноволосый мужчина лет тридцати галантно припал к руке Богдановой.
– Я бы не сказала, что он такой уж добрый, – отозвалась она, вытаскивая свою ладонь из его цепкой хватки.
– А что случилось? – казалось, он не был в курсе произошедшего.
– Вот не поверю, что ты не читаешь газет? – Мидзуки очень внимательно изучала его лицо, ища что-то.
– Дорогая моя, это я читал. И признаться, что очень удивлён, увидев тебя здесь и сейчас.
– Почему удивлён?
– Потому что я подозреваю, что это твоих рук дело.
Мидзуки на миг замерла, ей показалось, что она ослышалась.
– Ты это сейчас серьёзно? – только мамино воспитание позволило удержать лицо, продолжая вежливо улыбаться.
Кимико Такеда всегда говорила дочери, что показывать чувства на людях недопустимо приличной девушке. А то, что внутри, это никого не касается.
«И как я могла влюбиться в такого? Идиотка! Дура!» – пронеслось в голове Мидзуки.
– У меня только подозрения и нет доказательств. Я один, а вас двое. Это логично…
«Всё! Хватит! А то папино наследие возьмёт верх. Руки так и чешутся стереть эту усмешку с породистого лица», – продолжая мило улыбаться уже вслух она произнесла:
– Прости, Марио. Я вспомнила, что у меня есть неотложное дело.
Мидзуки встала, с шумом отодвинув стул.
Только когда закрылась за её спиной дверь в хранилище архива, Богданова позволила себе сделать то, чего никогда не делала: ударить кулаком в стену. Физическая боль помогает от душевной, говорили в народе. Ложь.
Напряжение, в котором Мидзуки была с утра, наконец снесло все заслоны: она сползла по стенке на пол и расплакалась.
– Мрр? – чёрная мурлыка подошла и начала бодаться.
– Ой, Катерина, прости, – сквозь слёзы прошептала она, – я не принесла тебе ничего поесть.
– Мяу! – в интонации кошки было столько возмущение: какая, мол, еда, если моя хозяйка сидит и сырость разводит.
– Катерина, я думала… я хотела верить, что Марио не такой… А он, как большинство мужчин… Самовлюблённый болван… Представляешь, он считает, что я причастна к смерти Анжелы. Да, у нас с ней были разногласия… Но пришли к соглашению… что Марио бабник и это не изменено. Так, ради него портить деловые отношения, особенно… когда нащупали кончик ниточки в перепутанных клубках…
Мидзуки почёсывала кошку за ухом, рассказывая ей всё, не замечая, как слезы падают на шерстку, та же в ответ только бодала головой.
«Вот же мартовский кот!» – думалось бы Катерине. – «Расцарапать его за такое!»
Тем же вечером Амелия снова отправилась на крышу. Сидя на парапете и свесив вниз босые ноги, она задумчиво смотрела на город, то и дело касаясь рукой металлического следящего браслета, который получила в полицейском участке. Сами эти оковы были унизительны, и девушка ждала момента, когда их с неё снимут. И непременно с искренними извинениями.
Состояние было подавленное. Мысли возвращались то к тому сержанту, который вёл допрос, то к намёкам Анжелы Скортера, то к тайне отца, которая так некстати свалилась на плечи Кюи.
О, она отлично знала, чем так провинился отец. Ещё в детстве девочка заметила, что его манеры сильно отличаются от остальных аристократов, да и фамилия у него необычная. Будучи совсем юной, она не раз приставала к отцу, чтобы он всё объяснил. И лишь когда ей исполнилось шестнадцать, тайна была открыта.
Оказалось, что Антон Кюи, ранее известный как Антонио Кюи, будучи достаточно молодым, бесшабашным и вспыльчивым, обесчестил близкую родственницу императора Эйтерии, а затем убил на дуэли ее жениха. Ему повезло, что ту девушку решили выдать замуж за дворянина не очень высокого сословия. Скандал быстро разлетелся по всем слоям общества, род Кюи отвернулся от Антонио, и тому не оставалось ничего другого, кроме как сбежать в империю Рос и скрыться там от преследования. Путь в родную Эйтерию ему был заказан.
Так появился Антон Кюи. Небогатый аристократ, стремящийся вести себя максимально незаметно.
И, как назло, Анжела Скортера откуда-то знала об этом скандале! О чем попыталась намекнуть Амелии, когда они оказались в архиве одни.
И всё же ситуация с убийством начальницы тревожила не меньше. Всё оказалась очень запутанным.
Амелия осторожно отклонилась назад и легла спиной на крышу, сложив руки на талии. Возвращаться домой в Рос категорически не хотелось. Там придётся успокаивать мать, отвечать, что с ней было в полиции, пытаться сопротивляться уверениям родителей, а также разговаривать с отцом. Придётся ему рассказать, что Скортера все знала и, возможно, могла кому-нибудь рассказать его тайну. Но сейчас девушка не была готова к таким разговорам.
Резко выдохнув, Амелия решительно села. Ей вдруг стало невыносимо оставаться в одиночестве. Уже через час, перекусив по дороге в кафе, она появилась на пороге архива.
* * *
Уже сделав заказ и ожидая его за столиком в уютном углу кафе у окна, Матильда задумалась, глядя на спешащих снаружи куда-то людей. Ледяная сангрия позволила расслабиться. О неприятном утре напоминал только браслет с рунами на руке. Она задумчиво провела по нему пальцем.
Анжела была, возможно, хорошей начальницей. Наверное. Девушка вздохнула и добавила себе вина.
Матильда, несмотря на свои двадцать три года, имела изрядную долю юношеского максимализма. Кто-то говорил, что это огрехи воспитания. Кто-то – что девчонку избаловали. Кажется, именно эти упущения в воспитании Анжела, стерва такая, как-то весьма громко обсуждала в рабочей столовой.
Да, начальница зажимала девушку, устанавливала драконовские правила, требовала скрупулёзные отчёты, постоянно заставляла «быть приветливой» юную подчинённую. Именно это и раздражало Рутголд. Матильда была зла на неё за это, а Анжела бесилась, что «эта мелочь слушает, кивает, но делает по-своему».
Когда Матильда убежала из дому и получила работу – в тот миг ей казалось, что вот она – свобода! Никто не указ, семье не дотянуться, не заставить, не… Не тут-то было. Матильду Рутголд преследовали постоянные шпильки от Анжелы. Девушку задевало то, что Скортера, как она думала, обсуждала свою сотрудницу где-то у вышестоящего начальства.
Окончательную ненависть к себе Хранительница Архива вызвала тем, что на прошлой Ферии, когда они с Матильдой представляли Малакский университе, начальница «любезно» всучила визитки Географического общества, и Рутголд, ненавидя себя, ходила, улыбалась, раздавала яркие бумажки прохожим. Ей казалось, каждый из мужчин так и норовил пощупать или погладить молодую девушку. Именно в этот момент Матильда отчаянно, до слепоты, возжелала проломить тупую голову Анжелы.
Блуждая по толпе, Матильда прекрасно видела, как начальница стояла у их столика и незаметно для публики пригубила сангрии. Модная шляпка, украшенная гоглами, видимо, не спасла голову той от перегрева. Анжела начала вслух критиковать подчинённую, советуя той, что и как лучше говорить, кому что предлагать, и больше и искреннее улыбаться. Какое-то время она молчала, так что Рутголд обрадовалась, надеясь, что больше начальница ничего не скажет. Но не тут-то было. Анжела внезапно добавила: «Может, наконец, найдёшь себе мужчину, выйдешь замуж!» – и рассмеялась.
Матильде казалось, что над ней смеются все: не только трое-пятеро праздных прохожих, замерших у стола географического общества, но и куда больше людей, целая площадь! Девушке в тот момент хотелось бросить всё, вцепиться в волосы Анжелы, толкнуть и скрыться, но бежать было некуда, поэтому, белая от ярости, Матильда натянуто улыбалась, делая вид, что это не о ней, что, видимо Анжела что-то перепутала.
«Фу… Гадкое воспоминание…» Раздалось покашливание и перед ней поставили паэлью, Матильда благодарно улыбнулась:
– Спасибо.
Затем девушка снова задумалась. Вероятно кто-то, кого эта стерва Скортера задела ещё больнее, чем её, свёл с той счёты.
«Пускай полиция ищет виноватых. А у меня завтрак-обед. И пусть вся Малака подождёт!» – с такими мыслями она принялась лечить себе нервы.
Ощутив сытость, Матильда довольно улыбнулась. Холодная сангрия и мир уже прекрасен! Что ж, определённо, можно и домой. Хотя…
Подумав, что никто из их конторы не догадается покормить Кэт – а где её коллеги, она понятия не имела, Матильда быстро зашла в ближайшую лавку, купила куриного мяса. Кошка должна поесть. Определённо.
А через двадцать минут Рутголд бодро цокала каблучками, направляясь в их кабинет. Где-то здесь должна быть хвостатая мурчащая подружка. Распахнув дверь, она позвала:
– Кисонька, ты где, я принесла поесть. Надеюсь, ты не успела оголодать до тощих рёбер?
Катерина любила охотиться, но вот есть свою добычу было выше ее достоинства.
Ответом была тишина и шелест бумаг. Мидзуки сидела за своим рабочим местом, продолжая заниматься переводом. Она уже привела себя в порядок после душещипательного разговора с кошкой. Та куда-то сбежала в недра здания.
Богданова настолько погрузилась с головой в перевод, что не услышала, как пришла Кюи, а затем и Рутголд.
– О!!! Вас тоже отпустили! А вы почему на работе? – она удивлённо посмотрела на Ми и Амелию. – Может, стоит пойти куда-то на набережную и просто подышать? А то нервы, они не каменные.
– Я предпочту остаться на ночь здесь. Подальше от чужих глаз, – мрачно ответила Кюи, готовя кофе.
– Если у тебя нет работы, можешь идти домой. Жалование нам платят не за то, что мы просиживаем штаны. Хотя, – Богданова посмотрела на вошедшую и позволила себя усмешку, – я склонна думать, что некоторые именно числятся, а работают в другом… месте.
Наследие Дмитрия Савельевича сейчас как никогда подняло голову. Она всего лишь хотела посидеть в тишине, помедитировать на Цзягувэнь18, привести мысли в порядок.
– Домо аригато годзеймас, Америя-сан19, – Мидзуки машинально перешла на яматский, чтобы погасить вспышку ярости, взяв чашку только что сваренного кофе.
Амелия лишь кивнула в ответ, подошла к Матильде и отдала ей такую же чашку, после чего, забрав свою, ушла в глубину стеллажей.
Медленно вдохнув и выдохнув, Матильда сощурила глаза, глядя на Мидзуки:
– Если у тебя плохое настроение, то незачем кусать меня. Видимо, я очень помешала, извините, пожалуйста. И за то, чем я занята в не рабочее время, тебе я отчитываться не обязана.
Поменяв в миске воду и положив мясо, девушка подхватила ежедневник с ручкой, рассудив, что в архиве работать удобней. Поэтому подхватила стопку книг и вышла, пнув дверь ногой, чтобы та открылась.
Необходимо было вернуть ненужные уже обработанные документы в подвал здания – самое лучшее место на земле. В географическом обществе так точно. В подвале нет никого кроме книг, а они, к счастью, не кусаются, как Мидзуки.
– Конечно, конечно, – Богданова посмотрела Матильде вслед.
На то, сколько штрафов та получала за пререкания с Анжелой-сенсей в последнее время, хорошо, что у неё на еду хватало. А нет же и туалеты, украшения, и от голода не помирает. Видимо, много свободного времени и много тех, кто оплачивает это свободное время звонкой монетой.
Вздохнув, Мидзуки вернулась к трактату, делая пометки на листе бумаги.
Открыв дверь в подвал таким же бодрым пинком, как перед этим она открыла дверь рабочего кабинета, Матильда уронила свою ношу на стол и рухнула на свободный стул, сползая по сиденью и расслабленно вдыхая сухой прохладный воздух, где пахло книгами – едва заметный сладковатый запах лигнина20, присущий именно старым изданиям.
Определённо эти намёки и шпильки Мидзуки допекли ее до живого. Болезненно чуткой Матильде не хватало еще и от «мантикор» насмешек, и так жизнь напоминала ей самой цирк и без их острых языков. Девушке хотелось что-то сделать: или вернуться и наподдать Богдановой, или пойти и «невзначай» рухнуть в море с высокой скалы. Примерно там, где обычно исчезали враги мэра.
Однако, любовь к жизни, присущая Матильде, убеждала, что первое будет лучшей идеей дня. Ещё, как вариант, можно было сесть на поезд и уехать в Гадес21. А оттуда быстро пройтись пешком до порта, купить билет на паром – и здравствуй, Синай или даже глубинка Ливии.
«Как там учат гувернантки в приличных родах знатных дочерей? Вдо-ох. Вы-ыдох.»
Есть ещё четвёртый вариант. Встав со стула, поправив юбки, и спрятав в один из карманов ежедневник и ручку, Матильда ринулась по лестнице вверх и вышла на улицу.