Голова приятно гудела. Лукавый сидел на пассажирском сиденье с закрытыми глазами. Из автомагнитолы лилась монотонная музыка.
– Как ты можешь слушать эту чушь? – спросил он.
– Так же, как ты своих «Линков» каждый день мучаешь, – ответил старший брат.
– Эй! – Лукавый повернул голову, открыл глаза, прищурился. – Не сравнивай мою любимую группу с дерьмовой попсой, окей?
Дэн засмеялся.
– В следующий раз я тоже напьюсь до неприличия, и вот тогда ты меня повезешь домой. Поймешь, какое это удовольствие – тебя забирать.
– У меня еще прав нет!
Дэн затормозил на светофоре. Машину вело на льду. Мимо со свистом промчался спортивный автомобиль. Дэн покачал головой.
– Никогда так не гоняй, слышишь? Особенно зимой, – предупредил он брата и тронулся, когда загорелся зеленый. – Тебе не помешало бы проветриться, а то мама будет ругаться.
– Ты же меня отмажешь?
– Я не всегда буду рядом. Повзрослей.
Лукавый достал из бардачка диск любимой группы. Он потянулся за ним, дернувшись. Ремень болезненно впился в грудь. Лукавый отстегнул помеху.
– Щас послушаем настоящую музыку! – cо счастливой улыбкой он склонился к CD-приемнику.
Машина подпрыгнула на наледи. Диск слетел с пальца и упал на коврик в ногах.
– Блин, Дэн… – Лукавый подобрал диск, сдул с него грязь, выпрямился. – Ничего страшного, все в порядке… царапин нет.
– Пристегнись! – крикнул брат, ударив по тормозам. Завизжали шины.
Лукавого ослепило фарами. Машину тряхнуло – кто-то врезался слева. Лукавый потянулся за ремнем. Рука скользнула по бугристой ткани – в бампер въехал другой автомобиль. Лукавого бросило в лобовое стекло: он отлетел на тротуар, изрезанный осколками. Лежа на животе, он пытался вдохнуть. Все отдалялось: вопли сигналов машин, крики людей, шум.
Недавно выпавший снег стал красным.
Он хотел закричать, но не смог разомкнуть губ. Разжал веки, пошевелил глазами, вглядываясь в белый потолок. Затылок отозвался болью, поблизости что-то натужно запищало.
– Вра… …чнул…
Лукавый попробовал пошевелить рукой, но не почувствовал ее. Приподняться на локтях тоже не вышло. Слабость накатила на него ломящей волной, и он закрыл глаза. Чужие голоса обрывками забирались в уши. Он желал лишь одного: чтобы все замолчали и оставили его в покое.
Кто-то прикоснулся к его веку, раскрыл глаз и посветил фонариком.
– Поздр… …ел из комы, – сказал расплывчатый голос.
Лукавый не различал ни пола, ни возраста людей, что окружали его. Он видел размытые силуэты, а прикосновения к коже ощущались далекими зудящими покалываниями. Мысли потухли. Пустота, беспомощность и слабость навалились на него.
Он выныривал из тьмы, чтобы разглядеть потолок, а после закрывал глаза и проваливался в сон. В один из дней голос, прояснившийся и ставший знакомым, помог Лукавому не заснуть сразу после пробуждения. Он хотел повернуть голову, но у него не вышло.
Невысокая худая женщина склонилась к лицу сына. Лукавый видел, как в ее глазах появляются слезы. Они падали, скатывались по его щекам, впитывались в подушку.
– Ниче… не… Отдыхай… мы с пап… позаботимся…
Врачи и родители занимались с ним лечебной физкультурой, помогали восстанавливать речь.
Поначалу Лукавый едва мог шевелить пальцами, кое-как складывать их в кулак. Постепенно тело начало слушаться его, а звуки превратились в полноценные слова.
– Возвращаться всегда тяжело, – сказал ему медбрат перед очередным осмотром. – Но ты справишься. Ты парень сильный, у тебя почти все зажило.
– Почти?
– Когда тебя привезли, из твоего затылка торчал осколок. Хирурги его вынули, кожа заживает. Остались только шрамы, и волосы вокруг прорастают медленнее.
– Можно взглянуть? – спросил Лукавый. Медбрат достал смартфон, сделал несколько снимков и показал ему.
Лукавый присмотрелся: крупные некрасивые шрамы виднелись сквозь редеющие темные волосы. Он осторожно коснулся затылка.
– Отрастут? – уточнил он, глядя на медбрата через отражение в экране.
– Конечно. Пройдет немного времени, и… – его повезли по коридору.
Лукавый нахмурился. «Время» – это слово он ненавидел теперь больше других. Пока он лежал в коме, отголоски разговоров проникали в разум.
«Нужно время», «дайте ему время», «пройдет время».
Никто из окружающих не знал, что для человека в коме время становится тюрьмой.
Спустя два месяца упорных занятий Лукавый заговорил бодро, с редкими запинками. Иногда он забывал слова, но держал под рукой словарь, который ему привезли родители. Врач похвалил их выбор и посоветовал беречь зрение. Родители запретили сыну пользоваться смартфоном.
– Где Дэн? – спросил Лукавый, когда они пришли его навестить.
– Он в отъезде, – ответил отец.
– Все пять месяцев?
– Его отправили в командировку.
– Я бы его навестил в такой ситуации. – Отец не обратил внимания на упрек сына.
– Я тебе яблок принесла. Сейчас порежу. – Мать заботливо погладила Лукавого по волосам, не касаясь шрама, и достала антибактериальные салфетки. Запах спирта в палате усилился, когда она открыла пачку.
– Уже лето, – заметил Лукавый, – что с учебой?
Родители переглянулись. Мать потупила взгляд, разрезая яблоко.
– Ты пойдешь в школу. Мы все обговорили с директором и учителями.
– А домашнее обучение не вариант? – Лукавый взял фруктовую дольку.
– Врачи говорят, что тебе станет лучше в окружении людей.
– Но мне ведь нельзя нервничать.
– Отделяться от общества тоже нельзя, – голос отца стал строже. – Не волнуйся, в школе все учителя готовы тебе помочь.
– Я так не думаю.
Мать осторожно взяла Лукавого за руку, чтобы привлечь его внимание.
– Сынок, пойми: чем быстрее ты вернешься к людям, тем быстрее восстановится твой организм.
Лукавый взял следующую дольку.
– А что с моими друзьями? Что с Виком? Вы хотите, чтобы я учился без них? Об этом не подумали?
– Да, теперь они поступят в университет, но это не значит, что твоя жизнь закончилась! – вспылил отец.
Лукавый посмотрел на него с ненавистью. Они с отцом были похожи внешне, но из-за разных характеров часто ругались по мелочам.
– Сколько мне еще тут лежать? – Он перевел взгляд на мать.
– Сказали, что выпишут через неделю.
– Наконец-то. Меня уже достала эта палата. – Он отобрал у матери нож с яблоком. Лукавый долго терзал его: пальцы ныли, запястья напряженно болели, но он смог отделить дольку. – Я хочу домой.
Лукавый едва не выпал из автомобиля. Голова кружилась, перед глазами проскальзывали яркие пятна. Мать подхватила его под руку. Впервые за семнадцать лет его укачало в машине.
– Давай достанем кресло? – предложила мама.
– Нет. Я хочу идти. Сам, – увидев, как отец открывает багажник, настоял Лукавый. Он повернулся к подъезду и медленно поднял голову.
Они жили в высотном здании из двадцати этажей. Раньше он легко пользовался лифтом или лестницей, а сейчас мысль о подъеме пугала его так же, как резкие звуки и неожиданные прикосновения.
«Соберись, тряпка. Чего трусишь?» – подумал он, высвобождая руку из хватки матери, и спросил:
– На каком этаже мы живем?
– На… – запнувшись, она жалостливо взглянула на него и добавила: – На тринадцатом.
Врачи предупреждали семью, что возможны провалы в памяти, забывчивость, слабость и резкая смена настроения.
– Когда приедет Дэн? Вы не звонили Вику? – Лукавый посмотрел на мать. – Где мой айфон?
– Он сломался. Мы купим тебе новый. – Она погладила сына по плечу и улыбнулась.
– Черт, там же были все номера… А, точно. Зайду в «айклауд».
Двери лифта раскрылись, звякнул колокольчик. Лукавый отшатнулся, вскинув руки.
– Я не поеду, – его голос дрожал.
Узкое пространство сдавило голову. В ушах заскрежетало. Звук смешивался с визгом тормозов, сигналами автомобилей, со звоном разбитого стекла и с громким, отчетливым хрустом.
– В мозгах что-то происходит. Что-то не то, – выдохнул Лукавый.
– Не волнуйся, мы уже подобрали для тебя психиатра, – ответил отец.
Поджав губы, Лукавый повернулся к лестнице.
– Я пойду пешком. Можете ехать.
– Тебе еще нельзя нагружать тело! – воскликнула мать. Повернувшись к отцу, она попросила: – Дорогой, почему бы тебе не донести его до квартиры?
– Ты в своем уме? Он весит шестьдесят килограммов, а у меня больная спина!
– Всего разок. Мы будем делать перерывы на лестничных площадках.
Пока родители спорили, Лукавый преодолел несколько ступенек. Его отправят к психиатру. Раньше бы он посмеялся и сказал, что пойдет к специалисту только через собственный труп.
«Забавно, – подумал Лукавый, – после комы я и есть живой мертвец».
Когда родители спохватились, он уже приближался ко второму этажу. Стоя возле двери, Лукавый едва дышал: сердце колотилось, уши закладывало, а тело ломило, как при температуре.
– Скоро мы переедем в другую квартиру, – пообещал отец.
– Дай мне воды, – хрипло попросил Лукавый у матери.
Он лежал в постели и смотрел в потолок – такой же белый, как в больнице. Комната казалась чужой. Все предметы, которые он любил раньше, теперь казались однообразным мусором. Мать предложила Лукавому поиграть с отцом в приставку, но он отказался, отстранив «геймпад». Ему дали временный телефон с тремя контактами: отец, мать и Виктор.
«Они не добавили номер Дэна? Он что-то от меня скрывает?» – Лукавый позвонил Виктору.
– Эй, Вик.
– Кто это?
– Я. Ты че, за пять месяцев меня забыл?
– А-а-а, Лукавый! Господи, будто из ада вернулся! Рад слышать.
Лукавый прислушался: играла музыка, фоном говорили люди.
– Опять в клубе?
– Ну да. Присоединяйся.
– Я еще ходить толком не привык, какие клубы.
– Слушай, прости, что не навещал. Отец заставил на него работать. Давай я приду к тебе. В любое время!
– Завтра приходи, хочу увидеть твою наглую рожу. – Лукавый усмехнулся.
– А предки не против?
– Они сами дали мне твой номер. Хватит отмазываться.
Прежде Лукавый любил играть и делал это так часто, как только мог. Его любовь к шутерам сделала из него профессионального игрока. Он ездил на турниры, где брал призовые места. Но после аварии Лукавый чувствовал тошноту при взгляде на монитор. Все, что ему нравилось, опротивело, и он не знал, как с этим бороться.
Он потянулся к пульту и включил телевизор. Шли вечерние новости. Рассказывали о без вести пропавшей школьнице. Лукавый закрыл глаза, вслушиваясь в женский голос.
– Уже больше пяти месяцев родители ищут Еву Новикову. Ей семнадцать лет, она была одета в…
Лукавый открыл глаза, прищурился, фокусируя взгляд на фотографии, показанной в углу экрана. Девчонка с милой улыбкой и густыми вьющимися волосами. Он смотрел на нее, пытаясь сохранить образ, но лицо расплывалось и исчезало из памяти. Разозлившись, Лукавый выключил телевизор.
«Как мне стать прежним, если от собственного мозга одни проблемы?»
Лукавый подолгу смотрел на снимки в рамках, заботливо расставленные матерью по комнате, и ненавидел себя за то, каким стал. Раньше его знали как жизнерадостного парня, теперь он напоминал угрюмый манекен.
– К тебе пришел Виктор. – Мать заглянула в комнату.
– Пусти его.
Еще до того, как друг зашел, Лукавый почуял резкий запах его парфюма. Вик никогда не менял туалетную воду и душился так, что у людей слезились глаза.
– Здарова, Лукавый! – Вик сел на кровать, протянул ему руку.
– Прости, руки плохо слушаются, – ответил Лукавый, не шевельнувшись. – Отлично выглядишь.
– Батя подогнал костюм от «Гуччи». Прикол, да? – Вик улыбнулся.
В нем все осталось как прежде: ровные белые зубы, тонкий нос, мутно-зеленые глаза и темно-русые волосы.
– Ты сменил прическу? – спросил Лукавый.
– Да уж давно. А, точно, ты же не видел, – Вик замялся. – Я подумал, раз тебе трудно шевелиться, давай я тебя покатаю на своей тачке? Поедем куда-нибудь, развеемся. И не в клуб, ты не думай.
– Я никуда не хочу, – ответил Лукавый, отводя взгляд. Некоторое время он ковырял одеяло. – Все поменялось, Вик.
– Что?
– Все. Я не тот, кем был… до комы. Мир кажется другим, даже ты какой-то не такой.
– Я-то? – Вик громко засмеялся. – Я такой же! Скоро очухаешься, и все станет как прежде.
– Хотел бы я в это верить. – Лукавый вытащил из пододеяльника край одеяла. – Куда поступишь?
– Я, ну… Отец записал меня на юридический. Буду прокурором, потом, может, стану судьей. Ты же знаешь, это у нас семейное. Мне нельзя отклоняться от курса, все дела.
– Рад за тебя. А я снова пойду в одиннадцатый класс. Представляешь? Мне снова придется весь год учиться.
– Эй, не переживай! У нас не все в универы поступают. Помнишь Коляна? Он завалил экзамены и уходит в армию на целый год, прикинь!
– Лучше так, чем наверстывать упущенное из-за комы. – Лукавый скомкал пододеяльник. – Не говори, что это не так. Я знаю, что прав.
Вик дернул одеяло, вырвав его из рук друга. Тот хмуро взглянул на него.
– Я не собирался подтирать тебе сопли, но что-то не припомню, чтобы раньше ты винил других в своих трудностях. Ты уже пережил кому, сам ходишь, говоришь. Многим выжившим и это не дано. Не заставляй меня толкать эти тупые мотивационные речи. Легче бежать[1], чем бороться.
Слова Вика напомнили Лукавому о том, по чему он скучал все эти долгие месяцы.
– Спасибо, Вик.
Позже Лукавый достал из шкафа футляр с гитарой. Она осталась такой же, какой он ее помнил: красная, блестящая, с черным грифом. Лукавый провел пальцами по струнам, осторожно подкрутил колки.
– Черт, тебя же надо включить. – Он потянул на себя шнур.
Подключив гитару, перекинул ремень через плечо и взял ее: пальцы не слушались, руки затекали после длительного перерыва. На звуки музыки в комнату пришли родители.
– О, ты уже играешь! – Мать захлопала в ладоши.
– Так держать, сынок. Скоро снова будешь выступать на сцене, – добавил отец.
Они говорили что-то еще, но Лукавый не слушал их. Яркое будущее, о котором он мечтал, накрывалось черной пеленой. Он не чувствовал себя счастливым или печальным. Он не чувствовал совершенно ничего.
После разговора с Виком об универе и одноклассниках, выпустившихся из школы, Лукавый полез в интернет. Он открыл страницу Вика во «ВКонтакте», открыл альбом «Самый лучший выпускной» и долго смотрел на стоп-кадр из видео. На нем друг счастливо улыбался и обнимался с их общими друзьями.
«Я должен был быть вместе с ними», – Лукавый обреченно покачал головой и выключил браузер. У него не хватило смелости увидеть жизнь, которую он упустил.
Следующим утром Лукавый вытащил из «айклауда» номер Дэна и внес в список контактов. Он подготовил рюкзак, с которым обычно ходил в поход с братом, и сунул туда бутылку воды. Лукавый увидел внутренний карман, прикрепленный к задней стенке, и в задумчивости уставился на него. Так прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил, чего ему не хватает.
Лукавый открывал ящик за ящиком у компьютерного стола. Он искал диск с автографом Честера Беннингтона – чтобы получить его, он покупал ВИП-билеты и ездил практически на каждый концерт. Не обнаружив коробку, Лукавый осмотрел комнату. Плакаты Linkin Park исчезли.
– Мам, куда ты их дела? – спросил он, заглядывая в кухню.
– Что?
– Плакаты!
– А, – она неловко кашлянула, – мы с папой решили, что они тебе больше не понадобятся.
– Там же были автографы всей группы! Как вы могли выбросить их, не спросив меня?!
– Ты лежал в коме. Я продал их, чтобы оплатить твое лечение, – произнес отец, вытирая голову полотенцем.
– Ты хоть знаешь, чего мне стоило собрать коллекцию? – Лукавый сжал кулаки. – Черт! А диск остался?
– Какой диск? – Мать обернулась.
– Альбом «Метеора»!
– Тот, что ты везде с собой таскал? – уточнил отец. Лукавый кивнул. – Ты взял его с собой в машину…
– Неважно, – одернула его мать, – мы купим тебе новый.
– Новый мне не нужен. Это был раритет! – Лукавый провел рукой вверх по лбу. – И хватит вздрагивать каждый раз при моем появлении. Я не ранимая принцесса, я знаю про аварию. Не надо устраивать дома цензуру!
Он забрал из комнаты рюкзак и двинулся в прихожую.
– Куда ты? – окликнула его мать, выглянув из кухни.
– Прогуляюсь. Я справлюсь, мне нужно приучать организм к нагрузкам.
– У нас же есть комната с тренажерами, занимайся на них.
– Тренажеры не выделяют свежий воздух. Я взял воду и телефон. Уже полгода прошло, хватит переживать о каждом моем вздохе. – Лукавый поцеловал мать в щеку, кивнул отцу на прощание и вышел из дома.
До аварии он часто ходил с Дэном в походы. Они болтали о всякой ерунде, обсуждали учебу и девчонок. О последних они любили говорить больше всего. Лукавый рассказывал брату о девушках из клуба, Дэн делился впечатлениями о студентках, пока не встретил Катю.
В ближайшем парке Лукавый сел на скамейку в тени деревьев. Ходьба давалась ему с трудом, словно он каждый раз выходил в открытый космос. Лукавый достал телефон из кармана, выбрал номер брата.
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Вы можете оставить голосовое сообщение после сигнала.
Лукавый прочистил горло.
– Эй, Дэн! Я тут типа из комы вышел. Может, вылезешь из своей норы и позвонишь мне? Буду ждать.
С братом они часто дрались, пока Лукавому не исполнилось тринадцать. С подросткового возраста он начал понимать Дэна, и вскоре они стали лучшими друзьями. Дэн забирал его из клубов, когда он напивался и едва мог говорить. Он защищал его перед родителями и подкидывал денег, стоило Лукавому попросить. Дэн говорил, что молодость прощает безрассудство.
– Что, блин, происходит в этой семье? – пробормотал Лукавый.
Он несколько раз посещал психиатра. На последнем приеме ему сказали, что он здоровый человек, но еще пара сеансов для профилактики не помешает. Потом ему рекомендовали грамотных психотерапевтов, работающих с посттравматическим стрессовым расстройством[2]. Психиатр говорил, что в его ситуации панические атаки, псевдовоспоминания и другие вещи «вполне естественны» и что после положенной терапии «это пройдет». Лукавый чуть не проболтался на приеме, что считает себя никому не нужным. Одиночество противным червем точило сердце. Родители уверяли его, что ничто не изменилось, но боялись просить его даже о помощи по дому. Мать сама ходила за продуктами и до последнего сжимала в руках пакеты. Отец не звал его доклеивать плитку в ванной – он отшучивался и говорил, что ремонт заменяет ему спорт.
Лукавый не привык к тихой жизни. Бывало, Вик звонил среди ночи и просил его приехать. Тогда Лукавый брал машину Дэна и ехал через весь город. Он никогда не боялся рискнуть ради друзей или родных. Теперь же их боязнь ворваться в его жизнь сделала его изгоем.
Лукавый очнулся на скамейке в парке. Сверху послышалось голубиное курлыканье. Птица сидела у него на голове, царапая когтями кожу сквозь тонкую шапку. Лукавый попробовал схватить голубя, но тот лениво отлетел на дорогу.
– Кыш отсюда! – Лукавый замахнулся. Птица невозмутимо взглянула на него, наклонилась и стала клевать асфальт.
– Ты всегда спишь на улице?
Лукавый повернулся на голос и приложил ладонь ко лбу козырьком. Силуэт незнакомки утопал в лучах солнца. Когда глаза привыкли к яркому свету, Лукавый рассмотрел ее лицо. Она показалась ему знакомой.
– Нет, – буркнул он, отвернувшись.
– В этом нет ничего плохого. – Она села рядом. Краем глаза Лукавый заметил плиссированную светло-розовую юбку. – Я однажды спала в машине. Родители уехали, а я перепутала ключи от дома с мамиными ключами от авто!
Лукавый вздрогнул и отсел на край скамьи:
– Что… Зачем ты мне это рассказываешь?
– Ты здесь совсем один. Я подумала, что тебе нужен собеседник. Незнакомцам всегда проще рассказать о своей жизни, а у тебя явно есть какая-то история.
– Я не хочу. – Лукавый прижал руку к виску. – Слушай, просто иди, куда шла.
– С тобой все будет в порядке, – незнакомка склонила голову, и он заметил ее внимательные глаза, – если я вот так уйду?
– Я тебя знаю? – спросил Лукавый.
– Не уверена. Кажется, мы встретились впервые. Меня зовут Ева. – Она протянула руку.
– Новикова! – Он подскочил и ткнул в нее пальцем. – Я видел тебя по телевизору! – Глаза Лукавого зажглись интересом. – Ты – та пропавшая девчонка.
– Пропавшая? Я не терялась, – возразила Ева.
Уверенность Лукавого сникла.
– Правда? Черт… Это не мог быть твой двойник. – Он отвернулся, скрывая неловкость. И, повернувшись, увидел пустую скамью. – Что за?..
Дома было ужасно скучно. Лукавый не знал, чем себя занять. Он названивал брату, оставлял гневные сообщения, угрожал разбить его машину, но Дэн не отвечал. Сидя за компьютером тайком от родителей, Лукавый искал в интернете диск с автографом Честера Беннингтона. Он надеялся перекупить его и готов был отдать любые деньги. На одном сайте ему приглянулись фотографии товара, а видео окончательно убедило его.
– Отличная замена, – пробормотал Лукавый, скользя взглядом по описанию диска. – Когда у них там ближайший концерт?..
Он собирался открыть новую вкладку, когда заметил надпись. Лукавый потер глаза, несколько раз моргнул, надеясь, что наткнулся на чью-то злобную шутку.
«Последний диск с автографом покойного Честера Чарльза Беннингтона».
– Какого черта? Что случилось? – Пальцы забегали по клавиатуре, и вскоре Лукавый уже читал одну за другой новости о кончине солиста любимой группы.
Новость резанула по сердцу и на несколько дней выбила Лукавого из жизни. Когда он наконец вспомнил про диск и зашел на сайт, чтобы купить его, то обнаружил, что товар закончился.
До сентября Лукавый ходил в парк, снова и снова прослушивая треки Linkin Park. Он проводил много времени в одиночестве, иногда подкармливал голубей. Чтобы не сойти с ума, Лукавый начал присматриваться к родителям: делал заметки, когда они отводили взгляд или переходили на шепот. Стараясь скрыть подробности аварии, они лишь сильнее заинтриговывали его.
Лукавый открыл браузер и написал в поисковике запрос: «Февральская авария». Он нашел статьи, упоминающие количество жертв. Погибло четыре человека, восемь получили ранения, один впал в кому. Лукавый менял формулировки запроса, но информации оказалось ничтожно мало. Из последних новостей Лукавый нашел заметку о том, что он вышел из комы, и увидел прикрепленную фотографию с самим собой в коляске. Закрыв браузер, он потянулся к телефону и случайно ответил на звонок.
– Эй, кто у нас здесь? Неужели созрел сгонять в клуб? – зазвучал голос Вика в динамике.
– Нет, я по другой причине звоню. Помнишь что-нибудь про аварию?
– В смысле?
– Что угодно. Любые детали. Я искал в инете, но там ничего нет.
Вик ответил не сразу, задумчиво помычав в трубку. Лукавый представил, как он прикладывает палец к подбородку и закатывает глаза. Он слишком хорошо знал привычки друга.
– Ну, там вроде как погибли люди. Не знаю, кто именно… Шумихи особо не было. Следственный комитет разбирался, но ни к чему не пришел.
– А ты помнишь, что было с моим братом? Как он перенес аварию?
– Они тебе не сказали? – Вик замялся. Лукавый представил, как тот смущенно почесал бровь. – Знаешь, я думаю, что такие вещи нужно узнавать от родителей.
– Скажи мне.
– Ты ведь не возненавидишь меня из-за этого? Слышь, поклянись.
– Да чем угодно клянусь, говори уже.
– Дэн погиб в аварии.
Лукавый втянул воздух со свистом. Грудь свело от боли. На глаза навернулись слезы. Он промокнул их, выдавил:
– К-как?
– Блин, я не знаю. Авария была страшная. От водительского места осталась груда металлолома.
– Не могу поверить.
– Твои предки не выбросили машину. Проверь гараж. – Вик вздохнул. – Мне жаль, что ты услышал это от меня. Для твоих родителей это больная тема. Твоя мать чуть не покончила с собой, когда ей сказали, что у тебя мало шансов.
– Ты там был?
– Нет, я разговаривал с твоим отцом, он мне все рассказал. Мои родители не остались в стороне, помогли твоим предкам оправиться.
– Спасибо. Не думал, что отец будет втягивать тебя и твою семью в наши проблемы.
– Он тогда сильно выпил из-за нервов, его аж трясло.
– Мне… нужно все обдумать. Спасибо, что рассказал правду. Я… перезвоню. – Лукавый бросил мобильник на кровать, закрыл лицо руками.
Он заорал что было сил, но быстро выдохся и свернулся на кровати.
«Из-за меня… из-за меня Дэн погиб, из-за меня, из-за меня погиб», – он до крови расчесал запястье.
Лукавый, пошатываясь, дошел до тумбы. Открыл ящик, взял пистолет. Проверил патроны, взвел курок. Он нажал на спуск, не расслышав скрежета ключа.
Прогрохотал выстрел.
Мать с криками вбежала в комнату. Лукавый сидел на полу, а пуля застряла в стене.
– Что ты делаешь?! – Мать подскочила к нему, отобрала пистолет трясущимися руками. – Не смей!
Он не ответил.
Пока она в слезах звонила отцу, Лукавый лежал на кровати и смотрел в потолок.
Когда-то давно дед Вика учил их стрелять. Они каждые выходные выезжали в лес и подбивали жестяные банки или мишени из пенопласта.
– Задержи дыхание перед выстрелом, – подсказал Виктор Сергеевич, стоя возле Лукавого, – тому тогда было девять.
– Зачем?
– Руки дрожать не будут.
Рядом бахнул выстрел. Вик в сердцах пнул мыском кроссовки траву.
– Ну сколько можно? Я уже устал! У меня ничего не получается! – Он чуть было не кинул пневматический пистолет на землю, за что получил подзатыльник от деда.
– Не ной, Виктор! – рявкнул тот.
Лукавый сосредоточился, задержал дыхание и выстрелил. Пуля пробила «яблочко».
– Посмотри на него. – Виктор Сергеевич указал на Лукавого. – Он, между прочим, левша. Ему стрелять гораздо труднее, чем тебе. Но ведь захотел и попал!
Вик потом еще полгода жаловался Лукавому, что дед любит его сильнее родного внука.
Пуля в стене не была случайностью. Если бы он хотел, без труда застрелился бы.
Лукавого остановила мысль о несчастных родителях, вынужденных хоронить второго, и последнего, сына. Рука сама отвела пистолет, но нажать на спуск было необходимо. И он нажал, вложив в выстрел всю боль: от собственной потерянности после комы, из-за смерти брата и суицида любимого солиста.
Пуля застряла в стене, а боль никуда не делась.
Перед началом учебного года Лукавого таскали по специалистам. Ему поставили депрессию. Лукавый молчал, отказываясь говорить о причине своего поступка. Отец отобрал пистолет и сказал, что он ни за что не получит его назад.
– Заведи новых друзей, – велел он. – Не застревай в прошлом. Понял меня, щегол? – Лукавый кивнул. – Сам до школы доберешься?
– Тут идти две минуты.
– Тогда ступай. Больше не доводи мать до нервного срыва.
Лукавый махнул отцу, вышел из квартиры и пошел на улицу. Они еще не переехали: возникли проблемы с бумагами. С тех пор как Лукавый узнал правду, он не мог не думать, что переезжают они вовсе не из-за его немощности. Родители хотели сменить квартиру из-за Дэна.
После того как Вик рассказал ему о смерти брата, Лукавый подолгу смотрел на мать. Теперь он заметил ее исхудавшее лицо, поникшие плечи, трясущиеся без причины руки; замечал, как она тайком вытирала слезы и тут же хватала лук, будто глаза щиплет из-за него. Отец словно совсем не изменился, будто не терял старшего сына. Но из холодильника пропало пиво, он стал носить рубашки и галстуки и брился каждый день. Смерть Дэна сильно подкосила родителей, а Лукавый думал только о том, как плохо ему.
Он перешел дорогу, миновал несколько светофоров и очутился в школе. Ученики выпускных классов неторопливо брели на уроки. Когда кто-то приложил к турникету пропуск, Лукавый понял, что у него пропуска нет. Полгода назад вход был условно свободным, и ученики проходили мимо крупногабаритной вахтерши. Теперь же у входа поставили охранную будку: один охранник сидел у окна, другой с раздражением выслушивал от школьников просьбы пройти «зайцем».
Лукавый почесал затылок, задев шрамы под шапкой. Толпа учеников оттеснила его ко входу. Охранник не сводил с него взгляда.
Переборов чувство потерянности, Лукавый подошел к охранной будке:
– Я без пропуска. Мне его еще не сделали.
– Новенький, что ли? Давай-ка паспорт.
– Я его не взял. Зачем паспорт в школе?
Они еще долго обменивались бы взглядами, если бы к ним не подошел староста класса.
– Я его заберу под свою ответственность, – заявил парень.
– Левицкий, предупреждай заранее. Ты же знаешь правила, – отчитал его охранник.
– Хорошо, извините.
Левицкий отвел Лукавого в сторону, вручил ему пропуск.
– Меня зовут Константин, я староста одиннадцатого «Г» класса, в котором ты будешь учиться, – объяснил он, протянув руку.
Лукавый пожал ее, осмотрел пропуск.
– Костя, значит? А меня Лукавым зовут.
– Я знаю твое реальное имя.
– Кличка лучше. Она уже под кожу въелась. – Они двинулись к лестнице. – Староста. Сам вызвался им быть?
– Никто больше не хотел. – Левицкий жестом показал направление и повел его по длинным коридорам.
Костя был выше Лукавого на полголовы. Жилистый, правильно одетый, с сосредоточенным лицом и аккуратной стрижкой. В его походке скользило напряжение: он шел прямо, широким шагом, но торопливо, будто куда-то опаздывал.
– Помедленнее, я не успеваю, – сказал Лукавый.
Костя замешкался. Его взгляд забегал по сторонам, над губой появилась испарина. Он взглянул на наручные часы.
– Нам лучше не опаздывать.
– Не парься, для меня они сделают исключение. Я теперь местная знаменитость, – хмыкнул Лукавый. – Свалишь всю вину на меня, тебя никто не тронет.
Староста коротко представил Лукавого перед классом, тот поздоровался с одноклассниками и учителем. Затем занял свободное место за последней партой. На ее поверхности кто-то нацарапал сердечко, а внутри приписал: «Е + Л». Стул рядом так никто и не занял.
Лукавый с удовольствием откинулся на стуле. Он оделся свободно – в футболку и джинсы, на голову нацепил шапку. В школе так и не ввели единую форму. На переменах к нему не приставали с вопросами. Он ожидал большего оживления вокруг себя и теперь загрустил из-за обманутых надежд.
На большой перемене в столовой Лукавый решил ничего не есть, да и аппетита не было. Вместо этого он пошел в туалет. В голову закралась мысль о сигарете, но он покачал головой. Он бросил курить еще до аварии. Внешняя дверь в туалет не закрывалась еще с прошлого года.
«Поставили пропускные турникеты, а дверь починить не могут», – подумал Лукавый, разглядывая покосившуюся деревяшку. Вздохнув, он потянулся к ручке, но замер, услышав голос:
– Мы так не договаривались. Давай плати налог на свою сраную скрипку.
– Это моя скрипка, с чего бы мне за нее платить? – ответил другой голос, показавшийся Лукавому знакомым.
– Так она тебе не нужна? Отлично. Пацаны, бросайте ее в окно на фиг. – Щелкнула оконная ручка, звуки улицы стали громче.
– Стойте! Ладно… Сколько?
– Полторы тыщи гони.
Лукавый засучил рукава. Настроение испортилось: в туалет не пропустят как свидетеля, а уйти и притвориться, что он ничего не слышал и не видел, он не мог. Дернув дверь, он переступил порог и спросил:
– Четверо на одного? Вы чего, парни? – затем прислонился к дверному косяку, стараясь выглядеть расслабленно. Он рассчитывал на мирный исход, поэтому не проявлял агрессии.
– Тебе какое дело? – огрызнулся накачанный коротышка. Если бы они стояли рядом, он едва бы доставал Лукавому до груди. – Не лезь.
Лукавый огляделся и заметил Костю, держащего в руке купюры. В его взгляде он прочел непонимание и удивление. Затем Лукавый осмотрел других парней: один тощий как шпала, с грязными волосами, другой рыжий, в прыщах и третий совершенно обычный, на какого никогда не подумаешь, что он трясет с кого-то деньги.
– Вообще-то этот чел староста в моем классе. А старост нельзя бить. Они как-никак заслужили место в обществе в отличие от вас, кретинов.
Вся шайка накинулась на Лукавого. Он вцепился в футляр со скрипкой, прижал его к себе и свернулся на полу. Напоследок кто-то обматерил его и оплевал. Посмеиваясь, хулиганы пригрозили старосте увеличением налога и ушли. Костя подошел к Лукавому и склонился, упершись руками в колени.
– Зачем ты влез? – спросил он.
Лукавый сел, ощупал лицо. Ему разбили губу и бровь, а на щеках и под глазом скоро проступят синяки.
– А ты как думаешь? – Он вернул футляр старосте, и тот помог ему встать.
Лукавый подошел к раковине, омыл лицо холодной водой, вытер его бумажными полотенцами.
– Не знаю. Ты псих? – тихо спросил Костя.
– Не люблю, когда давят количеством. Да и платить за собственную скрипку тупо. Я бы дрался насмерть, если бы у меня попытались отнять гитару. Ты должен дать им отпор.
– Ты не знаешь всего, – голос старосты стал резким. – Впредь не лезь в мои дела. Просто пройди мимо.
Костя вышел, а Лукавый посмотрел ему вслед. Раньше он игнорировал чужие проблемы, но в этот раз зов совести оказался сильнее.
– Ты мне еще спасибо скажешь, – пробормотал он, выходя из туалета.