Угловой кабинет в здании прокуратуры округа Джексон был просторный, со многими окнами. Мягкая мебель была обита велюром: об этом позаботилась Келли, поскольку двое ее предшественников появлялись в кабинете редко, и им было все равно, как он выглядит.
В окружной прокуратуре работали двенадцать прокуроров и почти вдвое больше помощников. Если б Келли захотела, все дела вели бы ее подчиненные, а она сама могла бы отдыхать и заводить нужные связи. При условии, если бы ее переизбрали. Однако такой подход нисколько ее не устраивал. Не ради этого она работала здесь.
Келли начала работу прокурором по уголовным делам после того, как ушла из управления шерифа, и, в отличие от многих своих коллег, начинавших с дел о хулиганстве и нарушении общественного порядка, она с ходу взялась за тяжкие преступления. Во время собеседования Келли сказала тогдашнему окружному прокурору, что хочет заниматься именно обвинением. Защита ее не интересовала, о денежных спорах и прочих гражданских делах речь и не шла, поэтому для нее вопрос стоял так: или работа прокурором, или уход из юриспруденции. Ее тотчас же взяли на работу.
На столе перед Келли лежала утренняя газета. На первой странице были две большие фотографии. На одной она поднималась по лестнице в здание суда, рядом с ней было фото Арло Уорда. Заголовок гласил: «Дело Оборотня из округа Джексон раскручивается».
Келли страшно не нравилось прозвище, которое дали Арло Уорду криминальные журналисты. Оно придавало ему мистическую таинственность, приправленную чарами зла. Однако в действительности в Уорде не было ничего таинственного: просто человеческое отребье. Такое существо не должно было появляться на свет. Этот человек ничем не собирался улучшить мир, но отнял жизнь у тех, кто мог бы сделать это.
Сложив газету пополам, Келли посмотрела на мужчину, сидящего напротив. Джеймс Холден был ее первым заместителем. Блондин, с солидным брюшком и веснушками, придающими ему комический вид. К нему Келли обратилась за советом. Джеймс был прирожденным администратором, сама же она была лишена этого таланта; он брал на себя все вопросы управления и связей с общественностью, чтобы Келли могла полностью сосредоточиться на работе в суде.
– Ты правда собираешься добиваться высшей меры? – спросил Джеймс, указывая на папки с делом Арло Уорда, разложенные на столе. – Я хочу сказать, учитывая его шизофрению, присяжные виновным его признают, но с большой вероятностью не согласятся на смертный приговор.
– Мне все равно. Я не хочу его смерти; мне нужно лишь, чтобы он оставался за решеткой до конца своих дней. А присяжные, отбираемые в такие дела, если не приговаривают к смерти, то точно выносят пожизненный приговор.
– Это дело станет еще более громким, Келли, когда будут обнародованы все детали, – засунув в рот пластинку жевательной резинки, сказал Джеймс. – Пресса обожает жестокости и страдания, а ничего подобного уже давно не было. Не только здесь у нас, но вообще нигде. Ты точно готова к тому, что каждый твой шаг будут придирчиво рассматривать в увеличительное стекло?
– А почему бы и нет?
Подумав немного, Джеймс сказал:
– Когда я работал в округе Кларк, у нас было несколько громких дел со знаменитостями, которые привлекли внимание общенациональных средств массовой информации. Спортсмены и все такое. Такие дела совсем не похожи на обычные. Каждый твой шаг тщательно разбирается, вся твоя жизнь выкладывается на всеобщее обозрение. И главную роль приобретают уже не обстоятельства дела, а действующие лица. Быть может, лучше отказаться от высшей меры, предложить сделку со следствием, признав обвиняемого невменяемым, и упрятать Арло в психиатрическую лечебницу штата, до того как журналисты вонзят в него свои когти…
Открыв одну папку, Келли достала из нее большую цветную фотографию Эйприл Фоллоуз: лицо девушки обгорело в пламени костра, волосы по большей части сожжены, глаза – то, что от них осталось, – оплавившиеся и красные.
– Арло держал ее голову в костре до тех пор, пока она не задохнулась. Коронер считает, что она оставалась в сознании около трех минут. Представь себе три последние минуты ее жизни, Джеймс… а потом скажи мне, как я смогу упечь Арло Уорда в какую-нибудь лечебницу до тех пор, пока он снова не станет хорошим мальчиком и не выйдет на свободу.
На самом деле это было еще не все, однако пока Келли не была готова обсуждать такое с Джеймсом. Только ей и Хэнку Филипсу было известно об убийстве на Ангельском озере, и Келли хотела, чтобы еще какое-то время так оставалось и дальше.
Она встала.
– Я должна идти – пока никаких комментариев для прессы. Позвони общественному защитнику и скажи, чтобы она готовилась к предварительному слушанию, если только ее клиент не собирается признать вину и просить пожизненное без права условно-досрочного освобождения. Если она пойдет на такое, мы снимем вопрос о смертной казни.
– Будет сделано, – кивнул Джеймс, не отрывая взгляда от фото.
Взяв сумочку, Келли вышла из кабинета. Окружная прокуратура бурлила, и Келли, увидев сотрудников, которые стояли маленькими кучками и о чем-то перешептывались, догадалась, что они обсуждают это дело. В Сипио, административном центре округа Джексон, проживали шестьдесят тысяч жителей. Достаточно большой город, чтобы в нем изредка совершались особо жестокие преступления, и в то же время достаточно маленький, чтобы всем были известны все подробности.
Зайдя сегодня утром в кафе за булочкой, Келли услышала, как за соседним столом полицейские обсуждали, чуть ли не смакуя, жуткие детали убийств. Один из них сострил, что Эйприл Фоллоуз поджарили, словно маршмеллоу на палочке. Обернувшись к нему, Келли сказала:
– Отцу этой девушки пришлось зайти в морг и взглянуть на свою дочь, которую сложил из отдельных кусков коронер. Надеюсь, тебе никогда не доведется увидеть близкого человека в таком виде, после чего выслушивать дурацкие шутки за омлетом.
Сев в машину, Келли не стала включать навигатор – в этом не было надобности. За время ночных дежурств в управлении шерифа она выучила город вдоль и поперек. Знала, где кучкуются проститутки, знала основных торговцев наркотиками, знала дома, откуда за год поступало пять-шесть звонков о домашнем насилии. Иногда ей приходила мысль куда-нибудь переехать. В городе было слишком много мрачных мест, и порой это давило слишком сильно. Останавливал ее только страх потерять горящий в душе огонь. Подобно тому, как некоторые боксеры накануне важного боя перебираются в пустую заброшенную квартиру, чтобы ни на что не отвлекаться, поддерживая себя в возбужденном состоянии, Келли считала, что должна находиться в городе, который защищает.
В дороге ей позвонил ее бывший муж Трэвис, и она включила громкую связь.
– Привет, – сказала Келли.
– Привет. Извини, что донимаю в рабочее время…
– Все в порядке. Что тебе нужно?
– Я просто хотел в выходные увидеться с девочками, – сказал Трэвис.
– Предстоящие выходные не твои.
– Знаю, но я по ним соскучился – и хочу свозить их на одно представление в Лас-Вегас. Представление иллюзиониста с животными. Думаю, им очень понравится.
– Я подумаю.
– Ладно, – мягко произнес Трэвис. – Хорошо. – Помолчав немного, он спросил: – Ну а ты как?
– До свидания, Трэвис.
Дом, куда направлялась Келли, находился в безликом районе на восточной окраине Сипио. Всем было известно, что город делился на две части – западную и восточную. Восточная часть была застроена большими домами, в которых жили работяги, на западе селился средний класс. Город был разделен во всем, даже средних школ в нем было две – одна в западной части, другая в восточной, – и их соперничество в спорте было непримиримым.
Поставив машину, Келли поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Ей пришлось подождать несколько минут, прежде чем дверь чуточку приоткрылась. За ней стояла молодая девушка. Даже по прошествии нескольких недель ее лицо оставалось распухшим от синяков, одной рукой она опиралась на костыль, руки были покрыты заживающими ранами.
– Вы Холли Фоллоуз?
– Да, – едва слышно произнесла девушка.
– Можно войти? Я прокурор, ведущий ваше дело, и нам нужно поговорить о том человеке, который сделал с вами все это.