У Саши была только одна мечта: скорее поехать в Витебск. Он еще надеялся, что мама и сестры живы и ждут его. С вокзала в Витебске Саша почти бегом поспешил на свою улицу. Но вокруг был только разрушенный город, и от его улицы ничего не осталось. С тяжелым предчувствием он пришел в горсовет, там его приветливо встретил председатель:
– Как их фамилия? Липовские? – Он порылся в каких-то бумагах: – Такие в списках жителей не значатся.
– Как не значатся? Мы прожили здесь всю жизнь: моя мама Софья Абрамовна и две сестры – Рахиль и Сара.
Услышав еврейские имена, председатель удивленно посмотрел на Сашу: он не мог сопоставить в уме сына-героя и мать-еврейку.
Потом спросил:
– Так они что, евреи что ли?
– Ну да, евреи.
Напрашивался вывод: значит, и ты еврей. Но он постеснялся произнести эти слова, только объяснил:
– Так ведь всех витебских евреев убили еще в сорок первом году: согнали в лес, заставили рыть ров и расстреляли прямо на краю. И документов никаких не осталось.
– Всех?
– Ну да, всех до одного, и даже детей.
Значит, еще один жуткий удар судьбы! Теперь Саша окончательно уверился, что на всем свете остался из семьи в живых он один. И тогда этот мужественный человек заплакал прямо в кабинете чиновника.
– Знаете, я надеялся… Где это место в лесу, есть там памятник?
– Место известно, но памятника пока нет. Все думаем поставить, да средствов не хватает.
Саше дали машину, он съездил в лес, нашел только поляну, густо заросшую кустами и травой. Долго стоял, представляя себе ужасную картину – маму и сестер в последние мгновения их жизни. И плакал, проливая слезы на траву над их костями.
Обратный путь Саши проходил через Ригу, и он решил остановиться там на день. Ему хотелось вновь увидеть город: в августе 1939-го, во время так называемого «добровольного присоединения» Латвии, Литвы и Эстонии к Советскому Союзу он был там со своим дружком Сашкой Фисатовым.
Бродя по красивым улицам, он вышел на большую Советскую площадь, раньше она называлась Ратушная. Саша огляделся и вспомнил, что был здесь тогда и даже заходил в большой универмаг под названием «Зика». Магазин поразил его своим богатством и красотой. Он даже разговаривал с его хозяином, которого так и звали Зика. Саше запомнилось его приветливое лицо, и он решил: «Хорошо бы разыскать его, если он жив». Ему мучительно хотелось увидеть хоть кого-нибудь, с кем он был знаком раньше, чтобы поделиться своим горем.
Универмаг стоял на месте, теперь над ним красовалось название: «Универсальный магазин “Рига”». Оформление внутри было намного бедней, а товаров явно меньше, чем тогда, в 1939 году.
Саша ходил и озирался. Появление человека со звездой на груди привлекло внимание пожилого продавца. С профессиональной готовностью он подошел к Саше и спросил (в речи явственно ощущался акцент):
– Что Вы хотите купить, товарищ герой? У нас широкий выбор товаров.
Саша застенчиво сказал:
– Спасибо, но мне ничего не надо. Я вот хочу спросить. Когда-то давно я виделся здесь с прежним хозяином этого магазина, его звали Зика. Кто бы мог сказать, жив ли он, и если жив, как его найти?
– Зика? Да, Зика жив. Его имя Израиль Соломонович Глик. Он заведует снабжением нашего магазина. Пройдите в подвал, там его и найдете.
За столом в кабинете сидел пожилой лысый человек и говорил по телефону.
Увидев входящего Сашу, удивился:
– Вы ко мне, товарищ?
– Извините за беспокойство, наверное, к вам. Вы Зика?
– Да, так меня зовут все мои знакомые. А вы кто?
– Я Саша Фисатов, я видел вас только один раз – в августе 1939 года. Я тогда был красноармейцем, и мы присоединяли Латвию. Я пришел в ваш магазин. Помните?
– Нет, не могу припомнить, много лет прошло.
Саше очень хотелось заставить его вспомнить:
– Ну как же? Как раз тогда у вас был знаменитый еврейский актер Михоэлс из Москвы. Я вам указал на него. Теперь вспоминаете?
– Да-да-да, что-то вспоминаю. Садитесь, товарищ герой.
– Зовите меня просто Сашей.
– Хорошо, а вы зовите меня просто Зикой. Так это вы познакомили меня с Соломоном Михоэлсом?
– Нет, извините, я вас не знакомил, я его и сам не знал, только фотографию видел, мне покойная мама показывала ее в журнале «Огонек». Я только указал на него.
– Да-да, конечно! Так все и было. А знаете, мы ведь с ним оказались родственниками, правда, дальними. – Зика улыбнулся: – Все евреи родственники. Но Михоэлса убили в сорок восьмом году, уже после войны.
– Как убили после войны? Кто, почему? Такого человека! – Саша опять ничего не мог понять.
– Сталин приказал убить его, потому что он был слишком знаменитый еврей. Я ездил на похороны, читал кадиш на панихиде и на кладбище.
– Извините, что такое кадиш? Я вырос без веры.
– Вы еврей?
Саша смутился, он привык выдавать себя за русского, потупился:
– Да как вам сказать… Еврей, по маме.
– Ну, раз ваша мама еврейка, то по еврейским законам вы еврей. А кадиш – это еврейская молитва, обязательная после окончания жизни. Ее должны читать десять мужчин.
– Да? Если бы я знал, я бы собрал десять человек и прочитал бы ее на месте, где фашисты убили мою маму и сестер.
Взгляд Зики был полон участия, и Саша понял, что может поговорить с этим человеком о маме, найдет у него так нужное ему сочувствие. Ему, проведшему двенадцать лет в лагерях, бывшему много раз на грани смерти, по-детски хотелось поделиться тоской о семье.
– Их расстреляли фашисты, в лесу под Витебском. Это было в 1941 году, а я только недавно узнал об этом.
– Я ваше горе очень понимаю: мою семью тоже расстреляли фашисты, здесь, под Ригой, жену, родителей и двух маленьких сыновей.
– Я очень сочувствую. Извините за вопрос, а как вам удалось уцелеть?
Зика вздохнул:
– Ох, это долгая история. Меня оставили в живых случайно, всю войну я провел в немецких концлагерях, в самых страшных.
Саша сам провел всю войну в плену, но не в концентрационных лагерях, и теперь он воскликнул:
– Неужели всю войну в лагерях?!
– Да, в пяти. Но, как видите, выжил. А вы успешно воевали – Герой Советского Союза. Можно спросить: как получилось, что вы только недавно узнали о гибели мамы и сестер?
Саша вздохнул:
– Видите ли, я тоже был в плену, хотя не в таких страшных лагерях, как вы. Ну а после войны я был заключенным в советском лагере. И ничего не знал о маме и сестрах.
Зика, будучи вдвое старше и много повидавшим, поразился:
– Вы были в немецких и советских лагерях? Когда же и как вы успели совершить подвиг?
И Саша вкратце рассказал ему свою историю. Так два исстрадавшихся человека узнавали судьбу друг друга.
Закончив рассказ, Саша спросил:
– А вы, Зика, извините за вопрос, вы где были?
– В самом пекле еврейского ада – в Магдебурге, Бухенвальде, потом в Доре, Освенциме и Биркенау.
– Неужели во всех? Я слышал, что это были самые страшные лагеря смерти.
– Да, самые. Там убили миллионы людей, больше всего евреев. Ни один народ не пострадал от фашистов так, как пострадали евреи: уничтожено шесть миллионов евреев из всех европейских стран. Шесть миллионов! И мне порой кажется, что я был свидетелем чуть ли не половины этих страшных смертей. Я работал в бригаде так называемых зондеркомандо, нас еще называли «тотенкомандо» – похоронная команда. Мы выносили из газовых камер трупы и несли их в крематорий на сжигание. Каждый день. Знаете сколько? После войны комендант Освенцима признался на суде, что там травили газом до десяти тысяч людей в день. А мы переносили их на своих плечах.
Саша смотрел на него с ужасом. Он впервые видел человека с историей, тяжелее его собственной. Каких только ужасов не перевидал он в немецком плену, каких испытаний не пережил, какие мучения не перенес, но человека, который выносил трупы из газовой камеры смерти и отправлял их в печь крематория, он никогда не видел. Он просто не мог себе представить, что сидевший напротив него делал это, и смотрел на Зику расширенными от ужаса глазами.
– Вы, вы выносили трупы?
Зика объяснил:
– Представьте, нам в «тотенкомандо» приходилось делать эту невероятную работу, чтобы не быть убитыми самим. Но потом немцы все равно убивали и наших. Я выжил, потому что принял участие в восстании и сбежал из лагеря. Правда, меня все равно поймали и собирались казнить, но тогда уже пришли русские солдаты. Меня спас и выходил один киевский еврей, Михаил Цалюк. Теперь он доктор, живет в Москве.
– Откуда, откуда в вас была эта сила и решимость?
– Очень хотелось выжить. Я закрывал глаза, хватал обвисшее, еще теплое тело, взваливал себе на плечо и бегом нес в крематорий. Но чего я не мог заставить себя делать, это выносить трупы детей. Каждый раз, когда я видел убитого ребенка, я вспоминал своих двух сыновей. А чтобы охранники не ругали и не били меня, я взваливал себе на плечи по два взрослых трупа. Мне пришлось перетаскать на своих плечах тысячи убитых евреев. Тысячи! И думать было некогда – работа была мучительно тяжелая. Но по ночам, когда наступал короткий перерыв на сон, я не мог спать, я думал о судьбах тех людей, которых нес на плечах: кто они были? Ведь все эти евреи жили своей счастливой семейной жизнью, росли, учились, работали, растили детей… За что, за что выпали евреям такие страдания? И за что судьба заставила меня быть свидетелем их мучительного конца?..
Саша сидел бледный, тяжело дышал, по щекам катились слезы:
– Зика, вот вы говорите, что я герой. Нет, это вы – настоящий герой!
– Не думаю. Я не считаю себя героем, я ничего не совершил, просто хотел любыми средствами спасти свою жизнь.
– Но спастись в тех условиях – это ведь и был подвиг героя.
– Да, спастись было не просто. Может, вы и правы, вы-то знаете это на своем опыте. Главный наш с вами подвиг в том, что мы оба сумели выжить.
– Да, да, и я тоже так считаю, что остаться в живых – это самый главный подвиг.
Собираясь прощаться, Саша спросил:
– Извините за беспокойство, Зика, но я хочу спросить: вот вы были здесь раньше хозяином магазина, миллионером. Вам не тяжело теперь работать простым служащим в своем прежнем магазине?
– Нет, не тяжело. Я все еще считаю его своим, слежу за ним, жду, когда оккупанты уйдут. Тогда это будет опять мой магазин.
– Какие оккупанты?
– Да советские оккупанты, какие же еще? Те, что пришли в тридцать девятом вместе с вами.
Для Саши эти слова прозвучали странно и даже дико, про себя он подумал: «Неужели этот умный человек рассчитывает, что Советский Союз уйдет из Латвии?»
Зика понял его растерянность и улыбнулся:
– Что вы удивляетесь? Латвия и вся Прибалтика – это оккупированная территория. Ведь Америка, например, и другие страны Запада не признали так называемое «присоединение» Прибалтики законным актом. Поверьте мне, придет время и Россия вынуждена будет отказаться от этого захвата. А может быть, еще и от многих других захватов. Например, от закавказских республик – Грузии, Армении и Азербайджана. Ведь Советский Союз не вечен, как не вечны были все прежние империи, включая Римскую. Я надеюсь, что еще доживу до этого. И тогда магазин опять станет моим. Знаете, для делового еврея, как я, в Советском Союзе нет места. Дайте деловым евреям волю – они станут миллионерами. Я наведу в своем магазине порядок, а вы приезжайте тогда снова.
Впервые Саша услышал такое определение будущего своей страны, это его огорошило, он не в состоянии был понять этих мыслей.
В Москве Саша сразу пошел к Бергам и поделился с Павлом и Марией своим горем:
– Их убили, убили, я все окончательно узнал, убили мою маму и сестер. Их расстреляли вместе с сотнями других евреев. Я был на том месте в лесу, там даже памятника нет. Это все так ужасно. Дядя Павел, тетя Мария, вы ведь теперь единственные мои близкие на всем свете.
Немного успокоившись, он рассказал о встрече с Зикой Гликом.
– Знаете, что он мне сказал? Что в будущем Советский Союз распадется. Дядя Павел, вы большой ученый, историк. Неужели возможно, чтобы Советский Союз распался?
Павел, конечно, много думал о том, прочен или нет союз столь разных народов под контролем России, и пришел к заключению, что вечно этот насильственный союз держаться не сможет. Но он понимал, что наивному Саше переварить такую мысль не под силу. А потому сказал осторожно:
– Что ж, прошлое мы знаем, но предсказать будущее почти невозможно. Все империи распадались. Возможно, и советская распадется.
– Как, распадется?
– Дело в разности национальных характеров. Они способны устоять в искусственно соединениях под напором русского нажима. Народы остаются самими собой и стремятся к независимости. Именно поэтому великие империи всегда распадались: один лишь захват территорий не создает условий для замещения характера завоеванных народов характером завоевателей. Такое может произойти и с советской империей. Этот твой знакомый Зика – очень проницательный человек, если говорит об этом с большой уверенностью, умный еврей.