Ткнувшись со всей силы в каменистый берег носом, лодка, как показалась Лизе, даже всхрапнула, как норовистая лошадь, которую дернули за поводья. Хитроглазый лодочник по-обезьяньи вскарабкавшись на нос своей лошадки, ловко вытянул ее на мелкие камни, накинул веревочную петлю на криво торчавшее из воды бревно, подтащил корму к суше.
– Ну, вылазь, мужик. Тягай бабу свою, мне с вами возиться недосуг, у меня еще одна ездка. Щас провожатый подтянется, задержался чуток, колченогий. Ты, как там тебя, девку-то потеплей закутай, в пещерах зябко, как в могиле. Тянет смертным холодом, насквозь хреначит, идти недалече, а кони кинешь. Шарф ей на ухи повяжи, а то с того платка, как решето, толку ноль. Башку застудит, бегай с ней потом. Ишь, фря.
Лиза хотела было подумать, что уж очень он похож на пса, прямо вот вылитый, особенно, когда вот так трясет длинными ушами меховой шапки, да и шапка, как собачья голова – встрепанная, да мохнатая. Да не успела оформить свои мысли в четкую картинку, мпарень отвязал свою лодку, с силой толкнул ее немаленькой ногой в сапоге с меховой отделкой, прыгнул, хищно глянул по сторонам, цвекнул комком белой слюны, рванул мотор и был таков.
– Слушай, Вить. А вдруг этот провожатый не придет. Мы ж окочуримся здесь, темнеет уже.
Виктор стянул с Лизы ее тоненький платок, а с себя пушистый шерстяной шарф, плотно намотал его Лизе на голову, проверил хорошо ли застегнуты верхние крючки ее шубки. Потом поднял капюшон, завязал ворот Лизиным платком, зябко поежился, натянув кожаные перчатки, хмыкнул.
– Чего-то мать упустила, прямо. Нет, сказать, чтобы оделись потеплее, тулупов в доме полно, валенки есть. Сейчас бы горя не знали. Холодно тебе, маленький?
От этого давно забытого слова у Лизы слезы навернулись на глаза, а ведь совсем недавно это раздражало ее, казалось пошлостью и примитивом.
– Вить, зачем опять? Не береди…
Виктор вдруг резко развернул Лизу к себе лицом, впился взглядом, ловя ее взгляд, жарко прошептал.
– Ты что думаешь? Я тебя разлюбил? Дура! Этого не может быть ни-ког-да, я в могилу унесу эту любовь к тебе! Но ты! Ты же не любишь меня, Лиза! Ты никогда меня не любила, я вот, дурак, понял только это не сразу. Ребенка от меня хотела родить без любви. Страшный ты человек, безжалостный, равнодушный. Пользуешься только людьми, а любить не умеешь. Не дано!
Лиза с ужасом и удивлением смотрела на Виктора, такого жара, такой боли, такого отчаянья она не ожидала, в ее, давно погасшей душе, никогда не цвели такие огненные цветы, муж, наверное, прав – не дано.
– Послушай, мы с тобой уже большие ребятки, нам жить надо спокойно и мирно, зачем нам это дурь? Какая любовь? Мне за сороковник, тебе и того больше. Я к тебе отношусь, как к родному, маму твою ценю. Что ты еще хочешь от меня?
Виктор опустил руки так бессильно, как будто это перебитые крылья, тихо сказал
– Нет, Лиза. Мне подачек не надо, мне нужна ты полностью или не нужна совсем. Прости.
Он отвернулся, долго смотрел на тускнеющую к закату воду, молчал. Потом, чуть повернув голову спокойно, ровно и равнодушно бросил
– Не придет провожатый, значит здесь останемся, пока лодочник не вернется. Костер разведем, вон сухостоя сколько валяется. Не бойся, все будет хорошо.
Провожатый возник, как привидение, как будто материализовался из темнеющего воздуха – большой, бородатый, в тулупе и неуклюжих валенках, с здоровенной керосиновой лампой в руке, в которой тлел неяркий огонек. Бронзовый, до блеска начищенный корпус отливал оранжевым в сгущающейся темноте, и от лампы шел не только свет, но и тепло. Потоптавшись, как медведь на одном месте, мужик дождался, пока Лиза с Виктором встанут, ткнул лампой куда-то вбок, и медленно пошел вперед. Виктор, резво сунув руку в карман рюкзака, вытащил фонарь, щелкнул и яркий свет лед-лампы осветил дорогу.
– У вас, что там, даже фонарей нет? С керосинкой ходишь! А свет есть в ските? Или вы там с лучинами сидите?
Провожатый обернулся на мгновение, дернул уголком рта, изображая улыбку, и Лизе вдруг она показалась странно знакомой. Как будто она видела эту чуть кривоватую усмешку узковатого сильного рта, может во сне, может в кино, а может и сама придумала в девичьих мечтах.
– Все у нас там есть. А фонарям я не доверяю, сломается в неподходящий момент. А в пещерах без света шутки плохи, там ходов, как у крыс в норах, не туда зайдешь, там и останешься.
Голос у мужика был настолько хриплым, что трудно разбирались оттенки, то ли он шутит, то ли всерьез, но Лиза на всякий случай поспешила вперед, встав между мужчинами, чтобы не дай Бог не потеряться.
Провожатый, прихрамывая на правую ногу, поковылял дальше, и вдруг остановился, подняв руку с лампой. Виктор осветил белесую стену перед собой. Внизу, у самого берега зияла узкая черная щель страшная, как ход в преисподнюю.
– Сядете на пятые точки сначала, потом откинетесь на спины и сползете. Смотрите, как это сделаю я. Там дальше широко, не бойтесь, это только вход такой. И не тормозить. Все делать быстро и четко.
Лиза вдруг подумала, что для такого медведя, выросшего в глуши, у него слишком правильная и грамотная речь, но додумать снова не успела, мужик исчез в расщелине, как будто его слизала языком эта белая гора.
– Давай, Лиз, не бойся, он там поймает тебя. Садись.
Лиза села на край щели, и Виктор буквально столкнул ее вниз. Зажмурив глаза от ужаса Лиза провалилась в этот ад, уже приготовившись со всего маху ляпнуться на дно жуткого каменного мешка, но сильные руки ее поймали, аккуратно поставили на ноги.
– Отойдите немного, а то ваш муж вас придавит. Не ушиблись? Ну и славно. Меня зовут Никодим. Запомните? Не совсем светское имя, ну уж как есть.
Лиза кивнула, и, с облегчением дождавшись приземления Виктора, крепко вцепилась в его руку.
Дальше они шли вереницей. Пещеры оказались довольно просторными и почти не страшными, Виктор освещал их своим мощным фонарем, разрывая на клочки их таинственный мир. Небольшие ручьи прорывали камни то здесь, то там, и от ледяной воды поднимался холодный пар, оседая каплями на стенах. Кое-где над головой нависали тяжелые карнизы, тогда приходилось наклоняться, протискиваясь в низкие ходы, но самым неприятным было проходить в узких и очень тесных коридорах между пещерами. Камни давили, лишали возможности дышать, и Лизе казалось, что она возьмет и упадет плашмя в одном из этих каналов, и вытащат ее из него уже недвижимую, саму как этот холодный камень.
Пещеры кончились вдруг – неожиданно, как будто их обрубили топором. Просто раз – и вокруг возникло огромное ночное небо, усеянное звездами и белый простор искрящейся снежной долины. Лиза задохнулась от хрустального воздуха и закашлялась.
– Выбрались, спасибо Всевидящему. Вон, смотрите – за сосновым бором светятся окошки. Это наш скит. Осталось немного. Пошли.