Кучка китайских туристов прошла мимо, крикливо обмениваясь впечатлениями. Один из них, с тоннелями в ушах, безнадёжно перемазался томатной пастой, дожёвывая Маринару. Странное зрелище, если подумать: Гвидо привык, что китайцы повсюду, даже в Италии, рвутся к своему рису и острым соусам.
Девушка-китаянка загляделась на витрину – на ряд браслетов с кораллами. Гвидо вскочил, будто услышав беззвучную сирену. Если он опять, как в четверг, упустит клиентку, отцу это очень не понравится.
– Buongiorno, signorina! – сказал Гвидо, вырастая перед слегка оробевшей девушкой. Она была крошечной и хрупкой, точно фарфоровая статуэтка; на голову ниже его. Парень с Маринарой оглянулся и окликнул подругу. Что-то вроде Хунь Чжян… А может, и нет. Китайский Гвидо знал ещё хуже английского – то есть не знал совсем. – Good afternoon, mam! All is by hand. Exclusive! Hand made![9]
Девушка, прикусив губу, повернулась к коробке с тонко расписанными ракушками. Красные, синие, зелёные полоски и ромбики блестели на круглых выгибах, на шипах и отверстиях, по непонятной прихоти сотворённых морем.
Никогда этой китаянке не узнать, сколько бессонных часов Гвидо с отцом провели над каждым узором (когда другие мастера были заняты) и сколько приходится каждый месяц спускать на контактные линзы… Потому что, во-первых, громоздкие очки отпугивают покупателей. По крайней мере, так считает мама – а её жилку маркетолога никто в семье не посмеет отрицать. А во-вторых – ну смешно это, очки с толстенными стёклами. В школе с ума сойдут.
Гвидо даже в свои восемнадцать больше всего на свете боялся, что его поднимут на смех друзья.
Ну, или почти больше всего.
– Синьорина? Я могу Вам помочь? – он повторил снова, по-итальянски и по-английски, мысленно молясь, чтобы девушка поняла хоть что-нибудь за его жутким акцентом. Нет, за английский нужно браться всерьёз – иначе “Marina” до обидного скоро разорится.
Девушка посмотрела на Гвидо в упор, а потом вдруг тихо ответила. Глаза у неё были чёрные, точно грифель карандаша, а в итальянской речи (как такое возможно?) лишь едва-едва слышался акцент.
– Да, спасибо. Я ищу подарок для подруги, которая не может ходить. Вы не подскажете что-нибудь радостное?
Радостное… В их магазине всё радостное. Гвидо всегда так казалось – и он растерялся от боли, которую увидел в этих глазах. Другой парень-китаец, шедший рядом с поедателем Маринары, тоже окликнул девушку, но реакции не добился.
Гвидо раскрыл двери шире.
– Конечно, синьорина. Прошу Вас. Браслеты? Ловцы снов? Большие напольные ракушки?
Гвидо повторял заученный текст, а сердце почему-то колотилось, как сумасшедшее. Он только что заметил, что на девушке чёрные джинсы и футболка со значком пацифизма. Она застенчиво осматривалась, сцепив руки в замок.
Что-то словно хрустнуло в воздухе – среди створок раковин раскрылась ещё одна. Гвидо смотрел на туристку из Китая и знал, что происходит нечто важное, неописуемо важное, важное навсегда. Важнее даже, чем его нежелание всю жизнь провести за прилавком “Marina”, чем жажда выбраться из вездесущих соррентийских лимонов, жары и скуки в «тихий сезон».
Друзья девушки ввалились следом. Гвидо сглотнул слюну.
– Есть шкатулки и статуэтки из ракушек… Вот эти – с перламутром, по десять евро. А здесь всё по семь. Жемчуг…
– Жемчуг, – девушка улыбнулась, и на бледных щеках проступили ямочки. – Ей нравится жемчуг. Я могу посмотреть?