"Дорогой Кирилл!
Я получил твое письмо, и оно, честно сказать, меня озадачило. После нашей с тобой последней встречи, когда я предлагал тебе подписать контракт, прошло почти два года. Я, как ты, наверное, знаешь, уже не командую полком, выдвинут на повышение. Мой преемник – человек своеобразный, ты с ним не знаком и вряд ли найдешь общий язык. Изменилась и ситуация в самом Таджикистане, теракты и убийства наших военнослужащих стали привычным делом. Но не это, пожалуй, самое главное.
Если я правильно понял, тобой движет вовсе не мальчишеское стремление нацепить на себя камуфляжную форму, перепоясаться пулеметными лентами, взвалить пулемет на плечо и пойти в засаду. Забавами такого рода мы с тобой насытились под завязку еще в Афгане, войной и смертью тебя не удивишь и, тем более, не прельстишь. Я помню встречу с твоим другом Борисом, который многое рассказал о тебе, и я теперь понимаю, что ты собрался в Таджикистан не только для того (точнее – не столько), чтобы послужить Отечеству. Мне трудно подыскать подходящее определение тому делу, на которое ты подрядился в наши недобрые края, но хочу предупредить: остановись, трезво и спокойно оцени свои силы и возможности, сойди с небес на землю и подумай о своем будущем. Поверь, что все это не стоит того, чтобы ты рисковал жизнью. Я помню тебя по Афгану: ты был храбрым воякой, но в то же время умел беречь своих солдат. Мне очень хочется, чтобы это качество проявилось снова, и ты сберег сам себя. Предоставь заниматься грязной и опасной работой тем, кто в ней более компетентен.
Надеюсь на твой светлый разум и холодную голову. Крепко обнимаю!
Твой ЛОКТЕВ."
Я сложил письмо и сунул в нарукавный карман, хотя его следовало бы выкинуть. Четвертый или пятый раз читаю, выучил почти наизусть. Больше десяти лет назад мы с Локтевым служили в одной разведроте в Афгане. Он был командиром, я – старшиной. До сих пор не понимаю, как он выжил. Люди, у которых напрочь отсутствует чувство страха, обычно ловят пули столь же целеустремленно, как теннисная ракетка мячи.
Вся надежда была на Локтева. Без его помощи и поддержки я вряд ли смогу найти доказательства.
Я вспомнил, как Валера Нефедов произнес это слово по слогам: до-ка-за-тель-ства, и при этом хлопал ладонью по полированной поверхности стола, давая мне ясно понять, что это самое главное, фундаментальное, базисное понятие в уголовном розыске и службе безопасности.
Мы встретились с ним вчера в полдень на Лубянке. Валера изменился только внешне – раздобрел и полысел. В Афгане он был офицером особого отдела дивизии, мы часто встречались на рейдах, прочесывая "зеленку". Какую задачу особист выполнял в цепи разведчиков – я не знал, но не спрашивал. Быть может, по причине своей нелюбознательности я и стал симпатичен Нефедову, и мы подружились – насколько могли дружить старлей из особого отдела и старшина разведроты.
После Афгана мы встречались несколько раз – в Москве, на годовщину вывода ограниченного контингента, когда в парк Горького съехались ветераны двести первой дивизии, и у меня в Судаке, куда Валера приезжал в отпуск. Года два назад Нефедов перешел на службу в ФСБ.
"Ну что? – двусмысленно сказал Валера, вскидывая руку с часами. – Через час я освобожусь, и мы посидим в каком-нибудь кафе… Ты в отпуске или как?"
"Я к тебе по серьезному делу, Валера," – ответил я.
Нефедов понял, что в столицу меня привело отнюдь не желание кутнуть с бывшими сослуживцами. Он слегка нахмурился, по старой привычке пригладил пальцами черные усики.
"Я понял. Поговорим у меня. Сейчас я выпишу тебе пропуск. Жди у третьего подъезда."
Валера провел меня в свой кабинет, усадил с торца Т-образного стола, сам сел во главе него, и я сразу пожалел, что не согласился на кафе, где было бы намного уютнее.
"Ну давай, выкладывай, – сказал он, надевая очки и сцепляя пальцы, будто сидел в стоматологическом кресле, готовя себя к боли. – Какие у тебя проблемы?"
"У меня есть сведения, – начал я, ужасаясь своему неожиданному косноязычию, – о связях калийского наркокартеля и московской мафии. Так называя фирма "Гринперос" занимается ни чем иным, как торговлей наркотиками и отмывкой денег за рубежом".
Мне показалось, что по губам Нефедова скользнула едва заметная усмешка. Я замолчал и вопросительно посмотрел на него.
"Нет, нет, продолжай," – торопливо сказал он, снимая очки и теребя дужку.
В течение получаса я рассказал ему о том, что видел и узнал в Приамазонии, как меня пытались подставить, о чеченской группировке, занимающейся переброской в Афган деталей для боевой техники, оружия и боеприпасов в обмен на прямые поставки наркотиков, про их контакты с пуштунскими наркоделами и стремлении перехватить основной поток наркотиков у московской группировки.
Когда я замолчал, Нефедов уставился на сверкающий полировкой стол, бесцельно переложил с места на место какие-то бумаги.
"Все это, конечно, хорошо, Кирилл, – сказал он, делая паузы между словами. – Только ответь мне на вопрос: откуда тебе об этом известно?"
Я хотел ответить, что многое видел собственными глазами, о другом слышал, как говорится, из надежных источников, но Нефедов перебил:
"Из газет? Телевидения? Из рассказов? А где доказательства?"
"Какие доказательства? – не сразу понял я. – Надо брать эту фирму и трясти ее."
Нефедов усмехнулся и покачал головой.
"Как у тебя все просто получается: брать, трясти. А если мы ничего не сможем доказать, кто тогда будет оплачивать нанесенный фирме ущерб? Я? Или ты? Кто даст нам право проверять коммерческую деятельность фирмы, основываясь лишь на информации из сомнительного источника?"
Я даже опешил.
"Это ты меня считаешь сомнительным источником? Ну, Валера, я не думал…"
"Не обижайся, – резко сказал он. – Мы с тобой прошли войну, я полностью тебе доверяю. Но я не могу начать дело, когда у меня под рукой нет ничего, кроме твоих слов. Нужны доказательства. Веские доказательства – документы, наркотик, склады с оружием и так далее. Пока же вся эта история годится разве что для киносценария о мафии".
В кабинете повисла тишина. Я встал.
"Мне стыдно, – с трудом произнес я, глядя на сцепленные в замок руки Нефедова. – Я думал, что я получу карт-бланш, ты мне поможешь, мы начнем действовать, а вышло, что я просто стукач…"
"Да брось ты! – усмехнулся Нефедов. – Не забивай голову. Сейчас я освобожусь, и мы выпьем по сто грамм. Ага?"
Я отрицательно покачал головой и подошел к двери.
"Будут тебе доказательства, Валера," – сказал я на пороге.
Он не стал меня провожать…
…Я опустил руку в сумку, нащупал бутылку с минералкой. Хотел по привычке открыть об угол, но сидение подо мной, куда я приложил горлышко, имело округлый край. Сосед, сидящий справа, человек зрелого возраста, с зачесанными назад седыми волосами, обратил на меня внимание и протянул складной нож.
– Служить? – спросил он, разглядывая мою камуфлированную форму.
Я кивнул и присосался к бутылке. Этот человек был мне не интересен, а для меня нет ничего более мучительного, чем вести пустые разговоры со случайными попутчиками. Бутылку я осушил в три глотка, и тотчас руки покрылись крупными каплями пота.
Сосед продолжал рассматривать меня, и я понял, что разговора с ним не избежать.
– Гурьев, – представился он и протянул руку. – Анатолий Александрович Гурьев.
Я потрогал его руку, кивнул и сразу же прикрыл глаза. Пусть думает, что я намерен вздремнуть.
– Простите, что отвлекаю вас. Дело в том, что я первый раз лечу в Таджикистан и, если можете, хотя бы в общих чертах, обрисуйте обстановку… Душа не на месте, не имею ни малейшего понятия, что ждет меня впереди. Все случилось так неожиданно, и не было времени разобраться во всем толком. Этот договор, эти сумасшедшие сборы в дорогу… Куда меня, старого дурака, понесло?
Самолет сделал крен, в иллюминатор брызнул солнечный свет, яркое пятно, словно круг от прожектора, заскользило по борту, раскачивающейся грузовой подвеске, по лицам пассажиров – сонным, хмельным или встревоженным, по ряду сумок, коробок, ящиков, выставленных посредине салона. Гурьев скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что происходит за мутным стеклом иллюминатора, ничего не увидел, кроме неба, но вставать не стал.
– Вот посмотрите, – сказал он, вытаскивая из сумки серую папку с надписью "Дело N" и развязывая тесемки. – Что это может означать?
Он надел очки в толстой желтой оправе под янтарь и зачитал мне с листа:
– "Организация обязуется обеспечить специалиста всем необходимым для работы и отдыха в пределах нормы, которая устанавливается в зависимости от результатов труда." – Гурьев поднял на меня глаза и снял очки. – Вы не можете объяснить мне, что это за норма, и кто будет ее устанавливать?
– Об этом вам надо было спросить у того, с кем вы подписывали договор, – ответил я.
– Да я все понимаю, – отмахнулся Гурьев. – Но когда все делается в страшной спешке… Или вот еще, послушайте: "Специалист не вправе прерывать контракт по своему усмотрению, равно как и покидать пределы рабочей территории без ведома администрации, вести какую-либо переписку или иными способами связываться с лицами, не имеющими отношения к настоящему Договору." Что это? – с нотками возмущения спросил он, будто именно я заставил его подписаться под этими словами. – Это же концлагерь какой-то! И мы еще смеем утверждать, что живем в демократическом обществе.
– А чего вы возмущаетесь? – пожал я плечами. – Вас разве насильно заставили подписать это?
Гурьев вздохнул и спрятал листы в папку.
– Да, вы правы. Но когда штат института сокращают ровно втрое, и тебя, как одряхлевшую собаку, выставляют за порог, подпишешь что угодно.
Во мне шевельнулось слабое любопытство.
– А кто вы по специальности?
– Химик! – Гурьев зачем-то развел руками в сторону. – Бывший сотрудник института фармакологии при министерстве здравоохранения СССР. А теперь, значит, лечу неизвестно куда, неизвестно зачем, и одному Богу известно, чем я буду заниматься. Жадность наказуема! – добавил он философски. – И в истинности этих слов мне, кажется, придется убедиться очень скоро.
– Вам пообещали хороший заработок?
– Хороший? – Он как-то странно посмотрел на меня. – Хороший заработок я имел в институте. Ну, естественно, до перестройки. А тут, – он постучал ладонью по папке, – мне предложили просто фантастические деньги! – Гурьев ближе придвинулся ко мне и негромко сказал: – Пять тысяч долларов. В месяц. Плюс бесплатное питание и проживание.
И выжидающе посмотрел на меня.
– Ну что ж, вам можно только позавидовать.
– Да бросьте вы! – махнул Гурьев рукой. – Вы искренне верите, что мне заплатят такие деньги?
– Смотря чем вы будете заниматься.
– Да в том-то и дело, что я не знаю, чем буду заниматься.
Я искренне удивился.
– Даже приблизительно не знаете? Рыть котлованы или продавать бижутерию?
– Насчет бижутерии вы, конечно, утрируете, – усмехнулся он. – Работать я буду по специальности. Как ни как, а двенадцать лет руководил кафедрой.
– Значит, вы будете работать на медицину.
– Возможно, возможно, – пробормотал он. – Но такие деньги! Конечно, я подмахнул договор, особенно не вчитываясь в него. За пять тысяч долларов можно и за колючей проволокой поработать, правда? – Он рассмеялся, промокнул платком лоб.
– А организация, с которой вы подписали договор, – это что же, какое-нибудь государственное учреждение или фирма?
Гурьев отрицательно покачал головой.
– Что вы, голубчик! Какое госучреждение в наши времена отвалит вам такую зарплату? Это какая-то малоизвестная коммерческая фирма.
– И она специализируется на производстве лекарств?
– Полагаю, что да, – кивнул Гурьев.
– На территории Таджикистана?
– Выходит, что так, раз меня отправили туда.
Самолет лег на правое крыло, и солнечный свет брызнул нам в глаза. Пошатываясь, через сумки и коробки переступал краснолицый солдат. Он искал в огромной утробе грузового "Ила" туалет и никак не мог его найти. Дружки, похохатывая, указывали ему то на рампу, то на входную дверь, то на пилотскую кабину.
Гурьев, полагая, что исчерпал тему разговора, стал запихивать папку с договором в сумку, но я тронул его за руку.
– Вы позволите мне почитать?
Гурьев кивнул, охотно вытащил папку и протянул ее мне. Я развязал тесемки, вытащил лист договора, отпечатанного на принтере. Вверху слева – логотип в виде пальмы, ветвь которой закручивается буквой "Р". От нее на всю страницу вытягиваются слова, дрожащие, как в знойном воздухе: "Российско-перуанский коммерческий союз "Гринперос".
Я посмотрел вторую страницу. Внизу – печать. В ее середине – все та же пальма, по окружности – надписи на русском и испанском. Еще ниже фамилия генерального директора, Луиса Маркеса, и размашистая подпись.
– Вы один летите? – спросил я, еще раз просматривая бланки договора.
– Вообще-то, нас было трое, кто вместе со мной подрядился на эту работу, но те парни летят через два дня гражданским бортом, а мне удалось сесть на военный.
– Вас будут встречать?
– Надеюсь! Очень надеюсь! В Душанбе у меня нет никого. А ночевать в городе, где идет война – сами понимаете… Что вы там увидели?
Я оторвал взгляд от логотипа и протянул листы Гурьеву.
– Где-то я уже слышал об этой фирме, – расплывчато сказал я.
– Надеюсь, хорошее? – спросил Гурьев, заталкивая папку на прежнее место.
– Да, – ответил я, задумавшись. В мыслях кружилось имя убитого под Ялтой Сержа Новоторова, генерального директора российско-перуанской фирмы "Гринперос". Совпадение? Мало ли наплодили российско-перуанских фирм? – Да, – повторил я. – Надеюсь, что это хорошая фирма, и вас не обманут с заработком.
Самолет пошел на снижение. Гурьев боялся полета, и теперь лицо его стало еще более напряженным. Он постоянно вытирал платком лицо и шею, словно хотел отполировать кожу до блеска. Солдаты, не вставая со скамьи, стали разбирать свои выгоревшие на солнце зеленые рюкзаки и закидывать их за плечи.
На выходе я немного отстал от Гурьева, хотя он, спускаясь по рифленой рампе, которая словно от высотного холода покрылась металлическими пупырышками озноба, все время оборачивался, но уже не мог различить меня среди толпы солдат, одетых в камуфляж. Я не спускал с него глаз, когда он сошел на бетонку, от которой тянуло доменным жаром, поставил сумку у ног и стал смотреть по сторонам, выискивая встречающих. Смешавшись с шаркающим пыльными сапогами строем солдат, я шел к крытым брезентом грузовым машинам, курсирующим между аэропортом и штабом дивизии. Если его не встретят, подумал я, придется забрать его с собой.
Солдаты начали грузиться в кузов. Я не спешил, хотя старший машины поторапливал, и водитель уже завел мотор. Гурьев топтался у рампы, изнемогая от жары. Не встретят, почти уверенно подумал я, закинул свою сумку в кузов и хотел уже было бежать к самолету, как увидел подкативший к рампе серебристый микроавтобус "Ниссан". Смуглый, с бритой головой человек вышел из машины, подошел к Гурьеву, что-то спросил. Тот с готовностью вытащил папку и протянул человеку договор. Человек кивнул и показал на машину. Через полминуты серебристый "Ниссан" беззвучно развернулся и помчался по рулежке куда-то в сторону.
Встретили, подумал я и ощутил странное чувство скрытой тревоги.