Бабушка Марианны Ротерхут по отцу служила хоффмаршалом в замке Вольфенбюттель. При ней в замке был абсолютный порядок: скатерти хрустели, под перинами – никаких горошин и всё – от ночных ваз до рейнского имело идеальную температуру. Челядь судачила о том, что фрау хоффмаршал была колдуньей, и безупречной работы всего замкового хозяйства добивалась магией, но у подобных слухов было вполне прозаичное объяснение – зависть. На самом деле магия состояла из двух компонентов: строгость к прислуге и тщательно продуманные должностные инструкции.
Герцог так высоко ценил фрау хоффмаршал, что пожаловал ей за верную службу свой охотничий домик в самой глухой чаще Оберхарца, куда и препроводил под почётным конвоем. Теперь, чтобы прийти в гости к бабушке, Марианне надо было на трёх постах охраны предъявить специальный аусвайс, подписанный самим герцогом. Марианна очень гордилась такой заботой правителя о бабушкиной безопасности.
На Оберхарц опустился вечер, стемнело, ветер колыхал серо-зелёные кроны дубов. Марианна поправила кружевную салфетку на корзинке с штрудлями, кюхенами и картоффельплацхенами и потянулась к шнурку. Справа от него висела привычная табличка «Для открытия двери потянуть за прилагающийся шнур». Ниже – ещё одна, с надписью «Не дёргать!». Ни тянуть, ни дёргать Марианна не стала: в узкую щель между дверью и косяком лился уютный мягкий свет. Она толкнула дверь и вошла в дом.
– Бабушка… – осторожно сказала она. Три кордона солдат герцога проверяли аусвайсы только у людей, а в лесах Оберхарца хватало и хищников.
Тишина была ей ответом. Где-то вверху лилась вода, и Марианна, на цыпочках, мимо бесчисленных дипломов и благодарностей в дубовых рамках, поднялась по винтовой лестнице на второй этаж. У двери бабушкиной спальни остановилась, прислушалась. Вода шумела там. Затаив дыхание, Марианна открыла дверь. Спальня тоже была пуста, в приоткрытой душевой стучали капли по эмали и незнакомый мужской голос напевал марш королевских егерей.
Марианна смутилась, отшатнулась к двери – голос умолк, затих шум воды. Не успела она выскользнуть из спальни, как распахнулась дверь в ванную. В проёме появился волк. Он небрежно опёрся передней лапой о косяк и оскалился. Оскал его, однако, был совсем не угрожающим, а каким-то дружелюбным и даже располагающим.
– Я, наверное, не вовремя… – пролепетала Марианна, делая ещё один маленький шажок к двери.
– Нет-нет, – поспешно ответил волк с густым нижнебаварским акцентом. – Я уже закончил. Желаете принять душ?
Марианна сглотнула слюну. Она впервые видела волка так близко, и понятия не имела, что волки могут ходить на задних лапах и говорить по-немецки. Особенно смущало банное полотенце, обёрнутое вокруг бёдер. Она старалась смотреть волку в глаза, но взгляд постоянно сползал ниже, через крутую, мощную грудь, покрытую мокрой шерстью, по впалому животу в чёрных пятнах к узлу махровой ткани ниже пупка.
– Вы Марианна, я не ошибаюсь? – светским тоном осведомился волк. – Бабушка много о вас рассказывала. – Он перехватил её взгляд, и его зубастом оскале теперь читалось смущение. – Вы простите, я не одет, но на меня подобрать одежду совершенно невозможно. Вы не против, если я останусь в полотенце? Если вас это смущает, я надену бабушкин халат, но, сказать по правде, выгляжу я в нём нелепо.
– Нет-нет не надо! – запротестовала Марианна и тут же подумала: "А вдруг он подумает, что мне нравится его рассматривать?", а за ней сразу в голову пришла странная мысль, что ей и вправду нравится его рассматривать. Волк был молод и великолепно сложён. Мокрая шерсть облепила кожу, под ней бугрились крепкие мышцы, свет лампы сверкал на капельках воды, а пасть, удивительно выразительная для простого хищника, была полна крепких белоснежных зубов. "Я смотрю на него, как художник, – успокоила себя Марианна. – Все люди в душе художники… – поспешно оправдалась она перед собой. – Великолепный экземпляр! – добавила для убедительности". – Я на самом деле ненадолго, только пирожки бабушке отдам и уйду, – добавила она вслух.
– Ой как неудобно вышло… А бабуля уехала.
– Куда? – удивилась Марианна.
– Не знаю, имею ли я право об этом говорить… Не желаете чаю с дороги? Или, может, супа? Я сварил великолепный хохцайтзупе с шпецле и побегами спаржи, ваша бабушка его обожает.
Новость о том, что волки умеют готовить, окончательно выбила Марианну из колеи, и она покорно побрела вслед за волком в столовую. Они спускались вниз по лестнице, волчьи лапы по сравнению с человеческими ногами казались выломанными наизнанку, но ступали при этом уверенно и точно, будто этот зверь всю жизнь только и делал, что ходил на задних лапах. Над тонкими лодыжками выделялись крепкие икры, мускулистые бёдра размеренно, совершенно по-мужски, двигались под банным полотенцем.
Марианна затрясла головой и зажмурилась, поскорее вспомнила соседского парня Иоахима, его рыхлый живот и вечно слипшиеся от пота волосы, затрясла головой ещё сильнее, представила кузнеца Ганса, его крепкие руки и мощную грудь, но тут он, как назло, улыбнулся ртом с выбитыми зубами. Застонав от отчаяния Марианна попыталась вспомнить солдат герцога, проверявших у неё аусвайс и вдруг уткнулась лбом во что-то упругое, покрытое мягким мехом, пахнущим сандалом и пачулями. Она не успела понять, что это – перед её глазами, очень близко, возникли два волчьих глаза – два зрачка, чёрных, как жерло глубокого колодца безлунной ночью, окружённых яркой янтарной радужкой с ореховыми, подсолнуховыми, апельсиновыми, шоколадными прожилками. Лапы волка мягко легли ей на плечи.
– Марианна, у вас что-то болит? – встревоженно спросил он. – Я услышал, как вы застонали. – Дыхание волка пахло мятной свежестью. Марианна вдохнула его полной грудью, и в глазах потемнело.
– Нет-нет, – покачала она головой, – всё хорошо, просто немного закружилась голова.
– Это от голода! – уверенно сказал волк. – Пойдёмте, моя дорогая Марианна. Миска супа и крепкий чай с чабрецом – это то, что вам сейчас нужно. Ну может быть ещё бокал вина… У бабули есть прекрасный майнский айсвайн, охлаждённый до двенадцати градусов. Вам уже можно вино, моя дорогая?
– Мне уже всё можно, – сказала Марианна и подумала: "Почему я сказала "всё"? К чему эти уточнения? Господи, Господи, Господи". Она в панике перебирала лица и торсы булочника, зеленщика, мельника, герцога Брауншвейгского и его солдат, преподобного, его служек, соседей матушки и их батраков, но без энтузиазма – перед её мысленным взором, как два драгоценных оранжевых камня, сияли глаза волка…
Суп был великолепен. В бульоне, прозрачном, как берёзовый сок, среди крошечных кружков жира и побегов молодой спаржи плавали клёцки шпетле из нежнейшего фарша. Волк с ласковой и ироничной улыбкой наблюдал за тем, как закатывая затуманившиеся от удовольствия глаза, постанывая и причмокивая, Марианна поглощала суп. Как приличная фройляйн, Марианна пыталась сохранять приличия и держала локти прижатыми к бокам, но время от времени плебейский всхлип чистого, незамутнённого воспитанием восторга срывался с её губ.
Когда миска Марианны опустела на треть, волк остановил её:
– Сейчас нам необходимо сделать паузу, и вы непременно скажете мне за неё спасибо.
Он подошёл к ней с бутылкой вина в правой лапе, через локоть его свисало белоснежное полотенце. Это казалось невозможным, но волчья лапа легко удерживала тяжёлый штоф айсвайна. Волк налил половину бокала ей, вернулся на своё место и поднял свой бокал.
– За бабулю! – сказал он. – За всё то, чем она щедро нас одарила. Прозит!
Марианна пригубила вино. Оно было превосходно.
– Сказать по правде, бабушка меня ничем не одаривала, если не считать поздравительные открытки на день ангела и Рождество. Ни пфеннига, ни самого маленького дешёвенького подарочка за всю мою жизнь, – сказала Марианна и с опаской оглянулась через плечо, не вернулась ли бабушка.
– Бабуля не слишком склонна к сантиментам. Хотя… Может быть, её подарки до вас просто не доходили? Скажу вам по секрету, моя дорогая, на днях она составила завещание: этот дом и солидный банковский счёт после её смерти перейдут к вам. Только тс-с! Никому ни слова!
– Что-то не верится…
– Видел это так же хорошо, как вижу сейчас вас.
– Удивительно… Тогда за бабушку!
Марианна опрокинула остаток вина в рот. Волк последовал её примеру, покатал плотную, сахаристую жидкость во рту, прежде чем проглотить.
– Айсвайн – шедевр германского гения, – сказал он. – Вы знаете, как его делают? Ешьте суп, моя дорогая Марианна, сейчас он откроет вам новые грани вкуса. Наши баварские виноделы оставляют часть урожая рислинга не снятым на лозах до первых заморозков. Когда лужи подёрнутся льдом, ягоды сморщатся и потеряют большую часть влаги, зато их мякоть станет сладкой и насыщенной. Это очень дорогое вино – на один штоф вроде этого уходит более трёхсот фунтов подмороженного винограда. Великое изобретение! Пью, и чувствую гордость от того, что я – немецкий волк.
– Я немка только наполовину, – смутилась почему-то Марианна.
– Лучшую половину, уверяю вас! – галантно успокоил её волк.
– А где всё-таки бабушка? – спохватилась Марианна.
– Устраивает ваше будущее, дорогая моя, – туманно ответил волк и подлил вина.
К тому времени, как штоф опустел, стемнело. Марианна стояла у окна на втором этаже и с тревогой смотрела на волны, пробегающие по чёрно-зелёным дубовым кронам. Небо заволокло тяжёлыми тучами, подсвеченными сверху лунным серебром, и оттого ещё более тяжёлыми и грозными снизу.
– Я не могу отпустить вас в такую погоду, моя дорогая, – сказал волк.
Он подошёл сзади совершенно бесшумно, и Марианна от неожиданности вздрогнула.
– Ложитесь спать здесь, в бабулиной спальне, а я постелю внизу на диване.
Марианна посмотрела на волка. Острый запах опасности достиг ноздрей, пугающий и волнующий. Она оглянулась на дверь спальни. Этот взгляд не ушёл от его внимания.
– Здесь надёжный запор, – сказал волк. – Вам совершенно нечего опасаться, но, если так спокойнее…
– Спасибо, – сказала Марианна. Когда волк спустился вниз, она, затаив дыхание, на цыпочках подошла к двери и тихо задвинула засов.
Марианна лежала в темноте. Бледные лучи фонаря над крыльцом пушистым веером раскачивались на потолке. Выпитое вино не давало заснуть, оно томило, требовало этой ночью чего-то намного большего, чем сон. Оно струилось по венам, тревожило волчьим мехом их нежные стенки, показывало картины, от которых лицо Марианны загоралось, а ноги сводила судорога. Она уже давно поняла, кем стал этот странный, умный волк для бабушки, попыталась вызвать отвращение, представив их вместе, но получила обратный эффект.
Бесшумно, на носочках, Марианна подкралась к двери и потянула задвижку. В ту же секунду в дверь поскребли.
– Кто там? – глупо и неуместно спросила Марианна.
– Это я, волк, – шёпотом сказал из-за двери знакомый голос. – Понимаю, звучит глупо, но внизу в камине так воет ветер, будто стая волков окружила дом. Позвольте мне переночевать на полу у вашей кровати. Я совсем отвык спать один…
Марианна распахнула дверь. Волк, замотанный в простыню, стоял со свечой в руке и с мольбой смотрел на неё.
– Клянусь, я вас не трону, – сказал он.
– Заходите. Вы не будете храпеть?
– Не беспокойтесь, я сплю совершенно бесшумно.
Несколько бесконечно долгих минут Марианна следила за игрой света на потолке. Волк не соврал, дыхание его было тихим. Когда оно выровнялось, Марианна выглянула из-за края кровати. Волк раскинулся на спине. Простыня лежала на нём, как римская тога, открыв плечо, часть груди и мускулистого живота. мех, чёрный с проседью, блестел в полумраке. Ей невыносимо захотелось коснуться её, зарыться пальцами в жёсткую шерсть на холке… На холке? Марианна едва сдержала крик. Она перекрестилась, зашептала молитву Пресвятой Деве Марии, но осеклась на полуслове, потому что от жгучего стыда запылали уши. Марианна уткнулась носом в подушку, глаза наполнились горячими слезами. От мятного дыхания шевельнулись волоски на её виске.
– Кого мы обманываем? – прошептал волк.
Марианна проглотила слёзы, повернулась к нему, к его светящимся в темноте янтарным, лучистым глазам и подняла одеяло. Волк скользнул к ней, прижался к её горячему телу. Марианна обвила его руками и ногами, зарылась носом в мех, вцепилась пальцами в жёсткую шерсть на загривке. От ощущения этой шерсти между пальцами тело свело нежной судорогой.
"Кого мы обманываем?" – еле слышным эхом отозвалась она.
Потом она стояла у закрытого окна не в силах поверить в то, что только что случилось. Сзади чиркнуло кресало, потянуло жжёной тряпкой. Волк неслышно возник за её спиной и прижал её к себе.
– Будешь? – Он протянул ей самокрутку.
Марианна затянулась, тяжёлый дым наждачкой прошёлся по лёгким, она закашлялась, задыхаясь.
– Ну-ну, – улыбающимся шёпотом бормотал ей в ухо волк. – Сейчас полегчает.
В самом деле, лёгкие всё ещё горели огнём, но в голове просветлело, тяжёлые мысли растаяли.
– Не надо было этого делать, – Марианна вернула самокрутку волку.
– Перестань. От одной затяжки цикорием ничего не будет.
– Я не об этом.
– Ну-ка, ну-ка. – Волк развернул её к себе, склонив лобастую голову заглянул в глаза. – Тебе не понравилось?
– Мы с тобой разных биологических видов…
– Нет, одного. Есть всего два биологических вида: волки и гуппи. Ты такой же волк, как и я.
– Я не понимаю, – растерялась Марианна.
– Вина? – спросил волк.
* * *
Волк сидел на полу, Марианна положила голову ему на колени. Он поглаживал её волосы лапой и, потягивая рейнское из бокала, объяснял:
– Единственный по-настоящему важный критерий, который разделяет всех живых существ – это отношение к детям. Есть волки, которые кормят собой волчат, есть гуппи, которые кормятся своими мальками. Среди людей встречаются и волки, и гуппи. Я точно знаю, что ты волчица.
– Я не готова никого собой кормить.
– Это ты сейчас так говоришь, а как только родишь первого волчонка… Сначала он будет пить твои соки изнутри, потом будет сосать молоко из твоей груди. Он выест твою молодость, заберёт красоту, высосет время, энергию, жизнь. Ты станешь компостом, питательной средой для его жизни, а закончится всё тем, что он заберёт всё, что ты имеешь. Если повезёт, то после твоей смерти. Тебя мама кормила грудью?
– Нет, у меня была кормилица… Почему ты спрашиваешь?
– Наверное, вы с матушкой не очень близки…
– Какая странная у тебя теория…
– Видишь в ней противоречия?
– Не уверена.
Марианна приподнялась и нашарила свой бокал, подставила под призрачную струю светлого рейнского.
– А моя бабушка, она волчица? – спросила она с любопытством.
– Вне всяких сомнений. Вы с ней очень похожи, ты знаешь?
– Никогда об этом не думала. Что-то я проголодалась. Суп ещё остался?
– Конечно! – Волк легко подскочил и скрылся за дверью. – Сейчас разожгу камин, – крикнул он, сбегая по лестнице.
Они сидели в столовой, напротив друг друга, за длинным столом, накрытым крахмальной скатертью. Волк зажёг свечи в витых бронзовых канделябрах, и в их свете, и в отблеске жарко пылающего камина, волк и девушка были прекрасны, как боги. Марианна разломила ржаную булочку, глотнула немного вина, оттягивая гастрономический восторг.
– В чём секрет? – спросила она. – Какие-то редкие травы?
– Травы тоже, – кивнул волк. – Но самое главное – я пять часов вымачивал мясо в сливках. У твоей бабушки, как оказалось, очень жёсткое мясо.
Марианна закрыла ладонью рот и бросилась в клозет.
Пока Марианна, судорожно вцепившись в края ночной вазы, задыхаясь и кашляя, изливала из себя съеденный суп вместе с бесценным рейнским, волк заботливо придерживал её волосы.
– Умоляю, скажи, что я не так тебя поняла, – всхлипывая взмолилась Марианна.
Волк покачал головой:
– Прости, но так. Бабуля сама об этом попросила, и о том есть бумага, заверенная нотариусом. Она не хотела, чтобы у меня были потом неприятности.
– Но зачем?!
– Я же говорил тебе, что бабуля – настоящая волчица. Она относилась ко мне, как к родному сыну. Ну, почти.
– Стоп! – выставила руку, защищаясь, Марианна. – Ничего не хочу об этом знать.
– Хорошо, – легко согласился волк. – Она меня кормила, учила говорить, ходить на задних лапах, разливать вино, готовить, наконец. Она бы меня усыновила, но несовершенное законодательство нашего герцогства такого не позволяет. Теория про волков и гуппи – тоже её. Как-то раз она назвала свою невестку – твою мать – тупой гуппёхой, и сказала, что если не принять меры, она тебя сожрёт.
– Моя мама не такая…
– Правда? Расскажи тогда, почему она послала тебя с какими-то примитивными пирожками через дремучий лес к свекрови, которая королевских поваров учила готовить? Одну и без охраны. А сколько раз она эта делала?
– Подожди. – Марианна опустилась на пол у ночной вазы и прижалась спиной к холодной стене. Она всё ещё не могла посмотреть в глаза волку, поэтому невидящим взглядом упёрлась в противоположную стену. – Какой в этом толк? Ну, допустим, съели меня волки. – Она нервно покосилась на волка и вытерла ладонь рот. – Извини. Ей какая с того корысть? Как это укладывается в твою теорию о рыбах, поедающих собственное потомство.
– Ну, могу предположить, что где-то в серванте лежит договор о страховании твоей жизни в каком-нибудь "Альте Ляйпцигер". Не посещали ли твою матушку какие-нибудь серьёзные гости с портфелями? Может быть именно после их визита в твоей матушке проснулись кулинарные таланты?
– Поверить не могу…
– Так бывает. И гуппи может родить волчонка, и волчица – гуппёху. Даже в твоё имя мать заложила этот символизм. Ты – агнец, рождённый для заклания. Твоя мать француженка, так? Я догадался и по имени, и по твоей фригийской шапочке – такие давно уже не носят. Вдумайся: Марианна – дитя французской революции, а что делает революция со своими детьми? Пожирает.
– И революция – гуппи, что ли?
Волк пожал плечами:
– Вот видишь, насколько это широкое понятие.
– Как-то натянуто.
– Ничуть, моя волчица, ничуть. В имени наша судьба. Смени имя, и судьба твоя изменится.
– А как зовут тебя?
– Вольф, – рассмеялся волк. – Просто Вольф. Люпус, Ликос, Влк, Фалькас – я тот, кто я есть и никто иной. Твоя бабушка тоже могла бы носить моё имя – она точно никогда не отправила бы тебя через лес с тухлыми пирожками.
* * *
Рано утром Марианну разбудил аромат свежесваренного кофе. Она открыла глаза, сначала в мутной сонной пелене увидела фарфоровый кофейник с пасторальными пастушками, две изящных фарфоровых чашечки и тонко нарезанный штрудель с яблоками, потом – морду волка, виноватую, но с хитрыми огоньками в глубине янтарных глаз.
– Никакого мяса, – заверил он. – Только яблоки и корица. Ешь, волчица, для тебя пёк.
– Зачем ты это сделал?
– Бабуля старела. Она сделала десятки пластических операций, правильно питалась, занималась спортом и регулярно… молчу, молчу, об этом ни слова… всё это давало результат снаружи, но внутри она всё больше старела. Ты не представляешь, как это грустно, когда стареет твой любимый человек. Настал день, когда она привела в порядок дела, написала завещание и распоряжения о своей смерти. Потом нотариус ушёл, мы остались одни, вот тогда она и попросила меня об этом. Настоящая волчица: всю свою жизнь, всё своё состояние она отдала детям, и мне в том числе, и напоследок захотела, чтобы и тело её съели те, кто её любит, а не безмозглые черви. Я просто добавил специй.
Снова волк держал волосы Марианны, чтоб они не падали в ночную вазу, и гладил её содрогающиеся плечи.
– Что ж у тебя такой желудок слабый? Я думал, ты уже привыкла. Это всё от неправильного питания, – приговаривал он, и от этих слов её кашель становился ещё надсаднее.
Пока Марианна приходила в себя, волк куда-то исчез, потом появился снова, с небольшим узелком в лапах.
– Вот, – сказал он, глядя в сторону. – Я тут взял немного еды на первое время. Мне надо уходить.
– Почему? Зачем? – удивилась Марианна.
– Ну, знаешь, я не могу быть уверен в том, что гибель бабушки повесят на меня. Очень не хочется сложить голову на плахе.
– Ты же сказал, что есть бумага, заверенная нотариусом…
– Должна быть, бабуля так сказала, но я её не видел. Да и будет ли она иметь какой-то вес? Дорого ли стоит в нашем герцогстве жизнь какого-то волка? Лучше мне в лес податься, целее буду.
– Постой, а как же я?
– Ты сама говорила, что мы разных видов.
– Ты убедил меня в обратном!
– Чего не сделаешь ради красивой женщины.
Марианна бросилась на него с кулаками. Волк бросил узелок, на пол, в нём что-то несъедобно звякнуло, и обхватил её лапами.
– Успокойся, волчица, я шучу. Конечно, мы с тобой волки, только другим об этом знать не надо, – Он прижал её голову к груди и тихо-тихо сказал в ухо: – Я покручусь, пока всё не успокоится, а потом буду рядом. Захочешь меня увидеть – позови.
– Как?
– Свечку на окно спальни поставь. Этот дом теперь твой. Я сразу прибегу. Если не одичаю… В лесу разговаривать не с кем.
Мариана высвободилась из его лап и села на кровать.
– Значит, ты говоришь, что моя мама – гуппи…
– Да, волчица, и будь с ней настороже…
Марианна молча, приподняв бровь, сидела на краю кровати и смотрела в жёлтые глаза волка. Он озадаченно нахмурился, потом ухмыльнулся во всю свою зубастую пасть.
– Ухи захотелось? – сказал он, подобрал с пола узелок и выскользнул из спальни. – Для тебя – что угодно, волчица! – прокричал он, сбегая по лестнице на всех четырёх лапах.