Июль

1

Моего преподавателя танцев звали Дикая.

Летом Дикая, душа нашего коллектива, пригласила к себе на дачу: девять девчонок, среди них я. Стояла июльская жара, яблоки налились соком и подставляли солнцу румяные бока. Мы забирались на стремянку и собирали яблочный урожай в корзины, рвали переспелую малину, тихонько отправляя по ягодке в рот. Ближе к вечеру пошли купаться на реку: купальник я брать постеснялась, поэтому зашла по колено в воду. Каждый шаг взбивал со дна мелкий песок, и я на ощупь находила в мутной воде черных блестящих мидий: те оставляли забавные вмятины на песке, и я ловила их взглядом, прежде чем след скроется в рыжем подводном облаке.

Дикая, тоже не захватив купальник, без всякой робости крест-накрест заклеила соски изолентой, а хлопковые трусы заправила между наливных ягодиц, чтобы позагорать. Ее смелость меня поразила. Мне нравилось, что она обсуждала с нами любые темы, даже секс, будто с равными, а не кучкой малолетних девчонок.

Вернувшись с реки, мы обнаружили в доме еще двоих: брата Дикой, чуть старше меня, и его друга Сашку. У Сашки было такое невинное лицо, округлое, с мягкими чертами, такие маленькие, как у ребенка, руки, что я сразу прониклась к нему симпатией. На его фоне Гришка Дикий казался еще угрюмее и злее; два друга – как морозная ночь и теплый летний вечер. От Сашки не исходило угрозы, а я всегда ощущала ее в мужчинах: интуитивно чувствовала, хоть и боялась себе признаться, что они обладали надо мной властью.

Сашка весь вечер рассказывал анекдоты, а я смеялась. Мне хотелось ему понравиться.

К закату нажарили мяса, нарезали салатов из свежих огурцов, помидоров и зелени и уселись на веранде. Дикая принесла кассету с фильмом ужасов, снятом в далеких восьмидесятых: на экране актеры убегали от огромной летучей мыши, напоминавшей резиновую игрушку, и ненатурально кричали от ужаса. Так глупо, что даже смешно. Неужели лет двадцать назад такого пугались? В мире происходят вещи намного страшнее.

Я сидела бок о бок с Сашкой, ощущая его тепло. Он наконец снял кепку, показав густые темные волосы, которые тут же захотелось потрогать. Наши пальцы соприкоснулись, я не убрала – он тоже. Поднял на меня глаза, улыбнулся – никогда еще я не встречала таких глубоких и синих глаз. Не выдержав, одернула руку. Гришка хмуро посматривал в нашу сторону, вынул из кармана пачку сигарет и исчез.

В пятнадцать лет, в тот самый день я в первый раз опьянела. Мы подставляли стаканы, липкие от иссякшего морса, под рубиновое и золотое вино. В голове зашумело, накатила волна спокойствия, и я наконец расслабилась. Большие компании меня быстро опустошали, я всегда была лишней, старалась молчать и уходила рано. Наверное, со мной что-то не так, раз я не могу веселиться со всеми. Но внезапно был найден эликсир против трусости, неловкости и смущения, который вдобавок развязывал мне язык. Какое море возможностей он открывал – счастья не быть собой.

Стояла глубокая ночь, девчонки по одной скрылись в доме, пока не остались только мы с Сашкой и Гришкой, который не проронил за вечер ни слова, только смотрел на меня и изредка отходил курить в тень. Яблоня в темноте казалась гигантской наброшенной на дом паутиной. Разграбленный стол намекал на утреннюю уборку, а она с каждой минутой становилась всё ближе: уже начал светлеть горизонт, расползался с реки туман, и сырой предрассветный холод окутывал мои босые ноги в сандалиях.

– Ну всё, я спать, – сказал Гришка и ушел в разбитую на траве палатку.

– Спокойной ночи, – улыбнулся мне Сашка и полез за ним.

Девчонки лежали в комнате на полу, будто на поле боя: кто в спальном мешке, кто просто на расстеленном одеяле. Для меня места не оказалось, хозяйка давно спала, не у кого было попросить даже подушку.

Я вернулась на веранду, поежилась: в городе так темно не бывает. Неподалеку тоскливо завыли псы. Тишина давила на меня, привыкшую к городским звукам: звону трамваев, гудкам поездов, липкому шороху автомобилей. Не выдержав одиночества, я полезла в палатку.

– Подвиньтесь, я с вами.

Парни еще не спали. Гришка забурчал, что места мало и его отодвинули к стенке.

– Мне негде спать, – умоляюще прошептала я.

– Да ладно тебе, Гриш, пусть останется, – сжалился Сашка. – Ложись посередине, с краю прохладно.

Гришка повернулся ко мне спиной. Ну и пусть дуется дальше, мне всё равно. Я таяла от благодарности к Сашке. У нас не было ни подушки, ни одеяла, только полусдутый матрас – но мне ничего не было нужно, кроме него рядом. Походная жизнь мне знакома: в детстве мы с Володей и мамой, заядлыми рыбаками, объездили каждую реку в нашем холодном краю.

– Ты заметила, как за городом много звезд? – спросил Сашка, а я кивнула. Он был так близко, что я чувствовала его теплое дыхание с ароматом мятной жвачки. – Но это ерунда, помнишь, Гриш, как мы ходили к Каныму? Ты там еще пьяный со склона свалился.

– Угу, – промычал Гришка, не обернувшись.

– Представь, никакого жилья на километры вокруг и такое небо, какого ты в жизни не видела.

– Я бы очень хотела на него посмотреть.

– Приходи к нам в клуб, девчонок у нас не хватает.

– Вы там познакомились?

– Да. И объездили автостопом всю область.

Я готова была слушать его истории всю ночь напролет, забыв обо сне, о том, что завтра предстоит непростой путь домой на гремящем автобусе. Да что там, я готова была тут же взять свои вещи в охапку, поймать с ним попутку и уехать туда, где звезд столько, что и солнца не надо.

2

Наверное, я заснула – а, может, провалялась всю ночь в полудреме, греясь между двух спин, совершенно счастливая. Мы невинно пролежали всю ночь бок о бок, как дети, – и всё же, когда я выбралась из палатки на солнце, наткнулась на недоуменные взгляды. Даже Дикая смотрела с немым вопросом. Я не стала оправдываться: пусть ломают головы над тем, что было, а чего не было. Ореол тайны, словно вызывающий бесстыдный наряд, выделял меня из толпы.

Пока Сашка отсыпался в палатке, я вскочила на старый велосипед и отправилась за свежим молоком вслед за Гришкой – хотелось размять ноги и унестись подальше от змеиных девичьих перешептываний.

Гришка крутил педали так часто, будто хотел сбежать. Колеса взбивали пыль, горячий ветер отвешивал нам пощечины, цветущий лабазник пах одуряюще сладко, и воздух от жары загустел, словно мед.

По пути у велосипеда слетела цепь, я с шумом проехалась подошвами на земле и остановилась. Дикий скрылся за поворотом.

Попытки надеть постоянно сползающую цепь не увенчались успехом, пальцы черные, масляные. В такой глуши автомобиль – редкость, и помочь некому. Чтобы не разреветься, я села в траву, уронила голову на руки и, наблюдая, как воздух подрагивает от жары, принялась ждать, когда Гришка поедет обратно.

Рядом раздался шорох покрышек. Дикий слез с велосипеда и навис надо мной, прикуривая сигарету от зажигалки.

– Дай мне тоже.

Дикий равнодушно протянул пачку. Я потянулась к нему, столкнула макушками два белых столбика. Гришка сначала отпрянул и вдруг резко подался вперед, будто хотел смять мою сигарету в гармошку. Разозлившись, я выдохнула облако дыма ему в лицо.

– Ты неправильно куришь, – спокойно сказал он, глядя, как я раздуваю щеки. – Нужно вдохнуть всей грудью, – он задержал дыхание на пару секунд и выдохнул дым через нос, как взбешенный дракон.

Он похож на рептилию, отстраненно подумала я: зеленые прищуренные глаза, впалые щеки и лоснящаяся смуглая кожа. Темные круги под глазами напоминали о прошлой ночи – ему не спалось; может, из-за меня? Дым царапнул горло, я поморщилась от отвращения. И что люди в этом находят? Зато с сигаретой, зажатой между двух пальцев, как делали крутые девчонки с «драмы» или роковые красотки в фильмах, я казалась себе загадочной и очень взрослой. Курящие мужчины сводили меня с ума, манили вкусом никотиновых поцелуев, хотя я никогда не пробовала вкус чужих губ.

– Не желаешь помочь? – я выразительно посмотрела на свой жалкий велосипед, изогнувший к небу переднее колесо.

Гришка нехорошо усмехнулся.

– И что мне за это будет?

Мои мышцы окаменели, будто он мог на меня наброситься.

– Дай Сашкин номер, – мне ни за что не хватило бы смелости обратиться с этой просьбой к самому Сашке.

Гришка снова ухмыльнулся и продиктовал. Отщелкнув бычок на дорогу, натянул цепь.

– У тебя еще и колесо сдулось, – бросил он перед тем, как уехать. Меня кольнул стыд, хотя велосипед был чужой, и остаток дороги я еле плелась, без конца думая о сдувшемся колесе.

Загрузка...