Глава 4, о том, что Сабина вовсе не приёмыш, о каникулярных потребностях и о Тёте Моте, которой придётся носить в тюрьму лук и сигареты
Сабина бросила сумку на пол и побежала в ванную комнату. Всё оказалось именно так, как она и предполагала: нос был красным, и только быстрое вмешательство могло его спасти.
С толстым слоем крема на носу она появилась в кухне и выложила на стол пачку банкнот.
– Это на бензин, – сказала она и с гордостью окинула взглядом собравшуюся за столом семью.
– Сабиночка… – несмело начала Баба Грошенька.
– Заверяю, что происхождение этих денег не связано с азартными играми и ни с какими другими нелегальными источниками!
Лицо Бабы Грошеньки покраснело, а папа чем-то подавился и должен был убежать в ванную.
– По дороге в бассейн я заехала в галерею, – беззаботно бросила Сабина. – Твои птицы пользуются бешеной популярностью у туристов из Азии, – добавила она, поглядывая на изумлённую маму.
Павлина Трубач энергично прочесала пальцами торчащие во все стороны волосы.
– Но ведь сегодня утром… – начала она.
– Не знаю, как утром, но днём у пани Йоли была хорошая выручка, – Сабина широко улыбнулась. – Она не только продала всех твоих птиц, но ещё и отыскала те деньги, которые не выплатила раньше.
– Пи-пи-пи, – произнесла Баба Мина, которая с некоторых пор выражала своё восхищение или удивление при помощи разных странных звуков.
– И ты пошла в бассейн со всеми этими деньгами? – Баба Грошенька снова обрела дар речи, и к её лицу вернулся нормальный оттенок.
Сабина пожала плечами.
– Наверное, никому бы и в голову не пришло, что у двенадцатилетней девочки в кармане шорт лежат две тысячи злотых, – сказала она и села за стол.
– Это не ваш ребёнок, – заявила Тётя Мотя, глядя на маму.
Мама нахмурила брови.
– У Сабы нос её отца, – сказала она серьёзно, и Сабина почувствовала, что ей становится жарко.
Нос – тонкий и длинный – делал её похожей на одну из птиц-страшилок авторства Павлины Трубач, «художницы с мировым именем», работы которой массово скупали азиатские туристы. Нос был больным местом Сабины, и, по правде говоря, она предпочитала, чтобы эту тему вообще не трогали.
То, что её волосы были густыми и жёсткими, как у матери, а глаза точно такими же зелёными, как у отца, не имело ровно никакого значения по сравнению с носом…
Сабина вспомнила историю с февральской валентинкой. Кое-кто прислал ей листочек с нарисованным цветными карандашами аистом, держащим в клюве улыбающуюся зелёную лягушку. Будучи оптимисткой, Сабина подумала, что это намёк на цвет её глаз, но быстро сообразила, что дело в носе…
В кухню вернулся папа.
– Лицо должно быть выразительным, – провозгласил он и открыл металлическую банку из-под чая, собираясь положить туда деньги.
Сабина деликатно кашлянула, но, видя, что это не действует, кашлянула чуть громче.
Пётр Трубач, художник, посмотрел на жену.
– Ну что же, кое-кому полагается порядочный процент, – сказала Павлина Трубач и, взяв у него из рук банку, отсчитала пять сотенных банкнот.
– Я думаю, этого многовато на каникулярные потребности Сабиночки, – сказала Баба Грошенька, протягивая руку к деньгам. Но Сабина оказалась проворнее.
– Это мои честно заработанные деньги, – заявила она. – Как раз на каникулярные потребности.
– Чап-чап-чап, – прокомментировала Баба Мина, и воцарилась тишина.
Выбегая из кухни, Сабина услышала, как Баба Грошенька вздыхает. Но, по правде говоря, её это нисколечки не обеспокоило.
Выпустив из клетки Крысика Борисика, она вытянулась на кровати и закрыла глаза.
Она оказалась обладательницей целых пятисот злотых – совершенно космической суммы!
«Хм, каникулярные потребности…» – стала размышлять Сабина. До сих пор в доме Трубачей никто никогда не произносил таких слов. Каникулы проходили всегда одинаково: сначала судорожный поиск денег на бензин, а потом выезд втроём в маленький деревянный домик в горах, где воду приходилось носить из колодца и где не было радио (по той простой причине, что там вообще не было электричества).
В горах они, как правило, проводили недели две. Поначалу мама восхищалась «очаровательно простыми», как она выражалась, условиями жизни, а папа пытался заниматься мелким ремонтом. Всё шло хорошо, пока с погодой всё было в порядке. Но когда начинался дождь, волшебная аура мгновенно рассеивалась. И после пары дождливых дней семья Трубачей покидала лоно природы и возвращалась в город, где Павлина Трубач снова обжигала в печи своих птиц-страшилок, а Пётр Трубач пытался продавать небольшие акварели в Старом городе. Ну а Сабина приносила из библиотеки несметное количество книг и поглощала их одну за другой, сидя на балконе. Никто и не задумывался ни о каких «каникулярных потребностях»… Вот почему сейчас это прозвучало так странно и даже угрожающе.
– Что ещё за КАНИКУЛЯРНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ? – спросила Сабина у родителей, убедившись, что Баба Мина ушла наверх к Тёте Моте, а Баба Грошенька отправилась проверить, не ограблена ли за это время квартира Ксаверия.
Пётр и Павлина Трубач обменялись взглядами.
– Ты помнишь, что мы получили приглашение на пленэр? – осторожно начал папа. – Во Францию. А конкретнее, в Прованс.
– Это всего один месяц, – добавила мама, – но вам придётся справляться самим.
– То есть… кому это ВАМ? – спросила Сабина и почувствовала, как внутри у неё всё похолодело.
Нос папы вытянулся, точно у Буратино.
– Баба Грошенька обещала присмотреть за тобой.
– Баба Грошенька? – закричала Сабина и почувствовала, как у неё темнеет в глазах. – Уж если вы собрались бросить меня во время каникул и уехать, то пусть уж тогда за мной присматривает Тё…
– Нет! – хором воскликнули Павлина и Пётр Трубач, не дав своей дочери договорить.
– Моя сестра – особа крайне легкомысленная, – добавил Пётр (уже сольно).
Сабина вздохнула. Что ни говори, Тёте Моте пятьдесят лет было только в паспорте, а в реальной жизни она вела себя как подросток. Влюблялась примерно раз в месяц и раз в неделю ходила на второй этаж к Ведьмалиновской, которая в порядке исключения бесплатно гадала ей на картах.
– У шатена проблемы с казённым домом, – доносилось тогда с балкона, и у Сабины по коже пробегали мурашки.
«Казённый дом» ассоциировался у неё с тюрьмой. Поэтому перед глазами появлялись массивные железные ворота и грустная Тётя Мотя, которая стоит у этих ворот с авоськой, а в авоське лук и сигареты. Про лук и сигареты Сабина услышала от Мастера-Ломастера, довольно эмоционально высказавшегося по поводу очередного сердечного увлечения Тёти Моти.
– Вот увидишь, – сказал он, – будешь носить в тюрьму лук и сигареты, вот чем всё закончится!
По правде говоря, последняя Большая Любовь Тёти Моти оказалась вовсе не арт-дилером, а самым обыкновенным прохвостом. Под предлогом поездки на ярмарку в Гданьск он забрал у неё целую коробку грустных Пьеро и скрылся в неизвестном направлении. Тётя Мотя от переживаний набрала целых пять кило и потом пыталась избавиться от них весь следующий месяц. Когда ей это удалось, то с сердца свалилась тяжесть и она вернулась к работе, громогласно объявив, что никогда в жизни ни в кого больше не влюбится.
Вот почему над Сабиной Трубач нависла угроза провести месяц каникул под надзором Бабы Грошеньки.
– А почему я не могу поехать с вами? – спросила она.
Павлина и Пётр растерянно переглянулись.
– Там будет… – осторожно начала Павлина, – то есть там не будет… детей, и ты заскучаешь.
«Можно подумать, тут дети есть», – с горечью подумала Сабина.
– Кроме того, там… – Пётр на секунду заколебался, – будет богемная жизнь.
«Можно подумать, тут она другая», – мысленно прокомментировала Сабина, представляя сцены бурной жизни на Конце Света, Мастера-Ломастера, вечно храпящего на своей плетёной козетке, совершенно незнакомых типов, периодически спящих в мастерской между мешками гипса, и убийственные взгляды Бабы Грошеньки.
– Ну и… – добавила Павлина слегка извиняющимся тоном, – после твоего рождения мы с папой ещё никуда не ездили вдвоём.
Врождённый рационализм и трезвость рассудка Сабины подсказали ей, что сопротивление бесполезно.
– Надеюсь, я переживу этот месяц, – буркнула она, сделав акцент на слове «переживу».
Пётр бросил на неё взгляд грустного спаниеля, но сердце Сабины окаменело.
С таким же каменным лицом, выражению которого позавидовали бы все семь самураев, Сабина вернулась в свою комнату и – образно выражаясь – начала культивировать в себе злость и обиду.
Для начала она вспомнила все походы Павлины на родительские собрания (на фоне других матерей, одетых в аккуратные костюмчики, она выглядела словно одна из кукол Тёти Моти), потом давнишнюю выходку матери на прибрежном бульваре (кто-то подарил Сабине самокат, и Павлина тут же решила его испробовать), и наконец – несчастных птиц-страшилок с длинными тонкими клювами, которых до сегодняшнего дня никто не покупал. Петру тоже досталось. Ни один нормальный отец не носит длинных волос, у всех нормальных отцов есть нормальная работа, и они каждый месяц приносят домой зарплату. Но в их семье всё было не как у людей. Те редкие дни, когда неожиданно появлялись деньги, напоминали что-то среднее между бразильским и мексиканским карнавалом. В дом номер тринадцать на улице Конец Света набивалась тогда пёстрая толпа людей, из которых Сабина знала от силы нескольких. Кухня пропитывалась запахами экзотических блюд. Пётр и Павлина заполняли полки холодильника всякой всячиной, а Баба Грошенька пыталась спасти от гостей хотя бы часть съестных припасов, потихоньку вынося их к Ведьмалиновской. Гулянья на Конце Света продолжались, как правило, все выходные. После каждой вечеринки в мастерской появлялось созданное совместными усилиями живописное полотно, а в придачу к нему – несколько пластиковых пакетов с пустыми бутылками и гора грязной посуды на кухне.
Лишь комната Сабины оставалась нетронутой, поскольку в отсутствие хозяйки бывала заперта на большой старинный ключ. А чтобы и в остальное время никому в голову не приходило пытаться проникнуть на приватную территорию, на двери висела табличка, информирующая, что, кроме Сабины и Крысика Борисика, в этой комнате живёт ещё некто по имени Посторонним В. (По правде говоря, это не было оригинальной идеей Сабины, она позаимствовала её в сказке про Винни-Пуха.) И хотя не все понимали, кто такой Посторонним В., само присутствие таблички действовало убедительно. Итак, закончив упражнение по культивированию злости, Сабина решила ещё раз взглянуть на свои честно заработанные деньги. Сидя на балконе, она мысленно подсчитывала, на сколько походов в кино, в бассейн и в кондитерскую хватит этой внушительной суммы. И к своей нескрываемой радости, обнаружила, что оставшееся небольшое время, которое ей придётся провести под одной крышей с Бабой Грошенькой, вполне легко можно будет перетерпеть.
