2. Блейк
Слепящие прожекторы. Бурное ликование на трибунах. Восторженный рев тысяч глоток.
Я пропускаю все это сквозь себя. Ощущения такие, словно по телу проносится разряд в миллион вольт.
Нервы напряжены до предела. Я готов. Хочется танцевать на месте, чтобы дать выход переполняющей меня энергии; через несколько минут я выйду на поле и смогу выплеснуть ее.
Делаю шаг вперед. Комочки земли, попавшие под подошвы, утопают в коротко подстриженном дерне. Защитный нагрудник давит на плечи. Маска шлема ограничивает поле зрения, и приходится сосредотачиваться только на существенном. Я отфильтровываю шум и вспышки света, ворчание тренера, последние напутствия товарищей по команде, которые, проходя мимо, похлопывают меня по спине.
Трогаю пальцами шершавую кожу мяча – хорошо знакомое ощущение! Мяч выгибается мне навстречу, нашептывает: «Ты и я, сегодня мы совершим невероятное. Твоя последняя игра на этом поле будет незабываемой. Ты войдешь в историю».
Я ухмыляюсь, беру назубник, затем передаю мяч и иду на позицию. Ребята выстраиваются впереди. Я изучаю соперников, представляя, как они сейчас трясутся от страха. Мой крик опережает меня.
– Начали!
Ребята замирают в стартовой позиции.
– По местам!
В воздухе возникает долгожданное напряжение.
– Вперед!
Килограммы мышц устремляются навстречу друг другу, с оглушительным свистом рассекая воздух, – чистая музыка для меня. Я перестаю воспринимать реальность. Время пролетает словно в угаре. Я бегу, подпрыгиваю, ловлю и бросаю мяч, раскрываю весь свой потенциал. Табло показывает счет в нашу пользу, и отрыв продолжает расти. Соперники разочарованно пыхтят, снова и снова пытаясь перехватить меня. Однако я неуловим. Я чувствую ни с чем не соизмеримый подъем.
Я не заметил этого парня. Он устремляется из «мертвой зоны» прямо на меня. Я держу мяч в руке, готовый к броску. Накопленной энергии недостаточно, чтобы защититься. Столкновение отрывает меня от земли. Я пролетаю по воздуху несколько метров и тяжело падаю. Что-то рвется, трещит и ломается. Я ничего не слышу, кроме этих звуков. Они закладывают уши, перекрывая вопли моих ребят и ликующие крики болельщиков команды противника. Острая боль пронзает колено. И я понимаю: это конец.
С криком просыпаюсь и резко подскакиваю на постели. В тишине комнаты дыхание кажется слишком громким. Распахиваю глаза и пялюсь в темноту, освещаемую лишь звездным небом. Очень душно, хотя ночной ветерок колышет шторы. Вытираю вспотевший лоб, прислушиваюсь к своему хриплому дыханию, к бешеному стуку сердца.
Успокойся, чувак. Это всего лишь кошмар. Все тот же самый кошмар. Как и в любую другую ночь. Уже четыре года.
Бросаю взгляд на часы. 03:10.
Со вздохом подтягиваю к себе ноги, упираюсь локтями в колени и зарываюсь лицом в ладони.
– Вот дерьмо…
Хотя на мне лишь узкие трусы-боксеры, я весь вспотел. Отбрасываю одеяло. Взгляд падает на уже не столь рельефные мышцы живота и груди, и мне становится дурно.
Кажется, тело надо мной издевается. Чем больше я за последние годы прилагал усилий, чтобы угробить здоровье и физическую форму, тем больше тело давало мне понять, что оно желает оставаться прежним. Однако какой в этом смысл, если ноги, в которых я нуждаюсь более всего, не функционируют как прежде? Все в прошлом. Тело стало бесполезным, и я ежедневно его проклинаю.
В прострации хватаюсь за бутылку с водой, стоящую у кровати. Ох, лучше бы я этого не делал. На этикетке сверкает логотип команды, играть в которой мне не довелось. Большая желто-синяя буква М, символ моей несбывшейся мечты. Уставилась прямо в лицо, словно насмехается. Где-то в глубине шкафа пылится толстовка с тем же логотипом, а еще глубже, в выдвижном ящике, зарыто письмо из Мичиганского университета с предложением стипендии.
В глазах щиплет. Заставляю себя отпить глоток. Вода теплая и застоявшаяся, и я едва не выплевываю ее обратно.
Снова падаю на подушки и дожидаюсь, пока успокоится дыхание. Однако когда наконец слышу вместо ударов собственного сердца шум близлежащей улицы, когда делаю глубокий вдох и полностью стряхиваю с себя остатки ночного кошмара, не остается ничего, кроме пустоты. Пустоты в той части сердца, которую раньше заполняло самое важное. Прожекторы. Ликование болельщиков. Упругая кожа мяча. Мое тело. Мои успехи. Теперь вместо них лишь зияющая пустота.
Кто я без всего этого?
Когда три часа спустя будильник вырвал меня из сна – к счастью, остаток ночи прошел без кошмаров, – я чувствовал себя как побитый. Впрочем, тут ничего нового не было. После травмы я не мог припомнить ни одной ночи, которую бы проспал спокойно. В больнице, среди гудящей аппаратуры и снующих туда-сюда медсестер, это невозможно. А когда через несколько недель я наконец вновь очутился в своей постели, накатило чувство вины и стыда. К тому же в гипсе было нелегко найти удобную позу для сна. Всякий раз, закрывая глаза, я опять проигрывал в уме тот роковой момент. И я солгу, если буду утверждать, что со временем примирился с недостатком сна. Выражаясь точнее, я бродил по городу как зомби, и так продолжалось несколько лет.
Я с усилием принял вертикальное положение и спустил ноги с кровати. Взгляд упал на длинный шрам на левом колене. Красноватый шрам, вздымавшийся над шоколадной кожей.
Я со вздохом провел рукой по лицу. Найти бы силы поднять себя с кровати…
Впереди маячил очередной день, как две капли воды похожий на другие. Ад, которым я теперь называл свою жизнь, состоял в основном из последовательно повторявшихся событий: встать по сигналу будильника, отработать смену в единственном супермаркете Сент-Эндрюса, затем валяться на диване и смотреть всякую хрень по телику, поспать – или, по крайней мере, попытаться, – а назавтра все сначала. Сумеречное однообразие прерывали лишь крохотные вспышки света – младшие брат и сестра, встречи с друзьями и регулярные тренировки вместе с Джеком. Пусть я никогда не сознавался, насколько они для меня важны.
Кряхтя и охая, я встал, открыл окно как можно шире и впустил в комнату утренний воздух. Я не воспринимал ни щебетание птиц в кронах деревьев, ни сверкающие вдалеке голубые полоски – с четвертого этажа море виднелось буквально за каждой крышей.
Позевывая, я шаркающей походкой вышел из спальни. Кухню можно было найти с закрытыми глазами – оттуда мне навстречу тянулся запах кофе и омлета.
– Доброе утро.
– Доброе утро, Блейк! – хором приветствовали меня младшие дети, десяти и двенадцати лет. Громкие радостные голоса заставили вздрогнуть. В таком возрасте, очевидно, каждое утро бывает убийственно хорошее настроение. И как бы оно меня ни нервировало, я поцеловал брата и сестру в лоб.
Мама, которая как раз передавала Лу тарелку омлета с тостами, подняла брови и изучающе взглянула на меня. Сегодня она повязала голову шелковым платком, под которым выделялись косички, как принято у женщин народности банту.
– Ты умрешь, если накинешь на себя что-нибудь? – спросила она. После пробуждения голос у мамы всегда хриплый, пока она не вольет в себя первый глоток кофе.
– Очень жарко. – Я пожал плечами и, почесав голое пузо, плюхнулся на стул рядом с Лу. – Передай-ка «Фрут Лупс», Дэви.
Младший брат с ухмылкой подтолкнул ко мне пеструю пачку.
Разноцветные колечки с шуршанием посыпались в миску. В ноздри ударил химический запах, и я едва не зажал нос. Несколько лет назад, когда я строго следил за своим питанием и не употреблял никаких сахаров промышленного производства, подобный завтрак был немыслим. Однако миксер для смузи и протеиновых коктейлей давно стоял без дела в углу у плиты и собирал пыль. А мне все чаще хотелось залить «Фрут Лупс» вместо молока текилой. Стоит ли теперь прилагать усилия для поддержки здоровья?
– Доброе утро, папочка! – хором загалдели Лу и Дэви.
– Доброе утро! – Из ванной появился Дэррол, второй муж мамы, в спортивных шортах и длинной футболке. Кожа махагонового оттенка на его выбритом под ноль затылке блестела после душа, босые ноги громко шлепали по керамической плитке. Он поцеловал маму в щечку, взъерошил волосы младшеньким, а меня похлопал по плечу.
Мама влюбленно посмотрела на него.
– Я отметила лучшие объявления. Твой омлет на сковородке. – Она показала жестом сперва на газету, лежащую на кухонном столе, а затем на плиту. Потом ее взгляд упал на настенные часы, и мама, тихонько ругнувшись, поспешно выскочила из кухни.
– Спасибо, золотко! – крикнул Дэррол ей вдогонку.
Я внимательно посмотрел на газету. Она была сложена так, что сверху оказалась страница с объявлениями о продаже недвижимости, по которой мама прошлась розовым маркером. Они с отчимом уже несколько недель подыскивали дом в окрестностях города. И я понимал – рано или поздно они его найдут, а это значит, мне пора наконец искать собственное пристанище. Возможно, родители захотят купить дом всего с тремя спальнями, чтобы намекнуть более определенно – я должен съехать. Могли бы не утруждать себя. Я сам знаю, что стал нежеланным членом семьи.
Я с хрустом уплетал «Фрут Лупс», уставившись в столешницу. Вот маленький скол по краю – тут я в детстве случайно ударил игрушечной фигуркой из «Пауэр рейнджер». Дико хотелось вскочить, перевернуть стол и швырнуть его через всю кухню, глядя, как чашки с мюсли со звоном разбиваются о стену, молоко стекает на пол и все испуганно смотрят на меня… Что угодно, лишь бы покончить с ежедневной рутиной, выместить хоть на чем-то свою боль и злобу. Вместо того я, как всегда, проглотил свой гнев. Опусти голову. Ничего не говори. Сноси все молча. Сколько еще я смогу это выдерживать?
– Поиграешь со мной, Блейк? – Лу склонила головку на мое обнаженное плечо и заглянула в лицо огромными карими глазами. Две торчащие косички – ни дать ни взять чернокожая Пеппи Длинныйчулок. Сестра указывала на обратную сторону коробки с «Фрут Лупс».
– «Найди всех попугаев», – прочел я вслух. – А ты нашла хоть одного?
Она сосредоточенно прищурилась и просияла:
– Вот он!
– Ха! – Я упер руки в боки и вызывающе посмотрел на нее. – Тебе следует поднапрячься. Я уже троих вычислил.
Лу взвизгнула от радости и потянула коробку к себе, чтобы я не мог видеть рисунок со спрятавшимися в джунглях птицами. Уж чем-чем, а честолюбием сестренка не обделена. Как и я в свое время.
Я в шутку попытался отобрать коробку, однако Лу вскочила и перебежала к другому краю стола. Я ухмыльнулся в чашку с мюсли. Сестра громко подсчитывала всех найденных попугаев.
Вернулась мама. Она успела переодеться на работу – белые брюки, светло-голубой пиджак и удобные кроссовки. Остановилась перед зеркалом в прихожей, торопливо провела кисточкой по ресницам, нанося тушь. Промчалась через кухню, достала ланч-бокс с обедом из холодильника.
– Дорогие, я ушла! Люблю вас!
Поцеловала в макушку Дэррола, потом младших и, наконец, меня – хоть я и старался увернуться, поскольку давно перерос подобные нежности. Но никогда не сознаюсь, что эти короткие мгновения с семьей – светлые пятна в моей никчемной жизни.
– Передавай привет Элли! – крикнул я маме вдогонку. Сегодня она трудится в больнице.
– Непременно, золотко. Успешной работы!
Я бы заржал в ответ, если бы не опасался схлопотать за это подзатыльник. Слишком высокопарное определение для того, чем я занимаюсь. Три раза в неделю протирать полки в супермаркете у Джоуи и помогать на кассе – вот и вся «работа».
– Ах да, Блейк! – Мама снова просунула голову в дверь кухни. – Вчера мне звонил Девон. Не смог связаться с тобой по мобильному. У него в октябре свадьба! Кажется, хочет поболтать насчет мальчишника. Перезвони ему.
– Хм-м…
Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. Легче выдержать двухчасовую кардиотренировку, чем перезванивать двоюродному брату, успешному инвестору. Устроил мне подлянку, решил пригласить на мальчишник. И к сожалению, отвертеться не получится.
Дэррол, держа в руке тарелку с омлетом, прислонился к буфету и указал подбородком в сторону окна.
– Как себя чувствует твое колено?
Я догадался, что он имеет в виду не общее состояние ноги – она пока в относительном порядке, – а сгустившиеся вдалеке тучи. После травмы я стал реагировать на погоду, так что всякие перемены уже за несколько дней отзывались неприятной тянущей болью в колене.
Я мотнул головой, внезапно ощутив себя голым. В боксерах длинный шрам на ноге был слишком заметен.
– Буря должна пройти мимо. Последнее время ничего не болит.
Дэррол рассеянно кивнул и одарил меня своей теплой фирменной улыбкой – мама говорила, она может исцелить что угодно. И хотя в этом я сомневался, однако тоже улыбнулся в ответ, слегка скривившись. У нас с Дэрролом хорошие отношения, и в свое время, после развода родителей, проблем с отчимом не возникло. Тем не менее присутствие Дэррола регулярно напоминало, как долго я не общался с родным отцом, живущим на другом конце страны.
– Не беспокойся за меня, тренер.
Все мои друзья ласково называли Дэррола «тренером», поскольку он работал в нашей школе учителем физкультуры и тренировал футбольную команду. А вот я уже давно к нему так не обращался. Ведь с карьерой покончено, и моим тренером он никогда не станет. Сейчас его улыбка засияла еще ярче, и я ощутил легкий укор совести.
Я прекрасно понимал, что за последние годы оттолкнул от себя многих людей, что заполз в раковину и своей грубостью ранил тех, кого любил больше всего. И ничего не мог поделать. Боль и разочарование засели в душе слишком глубоко.
Я прикончил одним глотком окрашенное в цвета хлопьев молоко и встал. Нужно уйти как можно скорее, чтобы избежать вновь обретенной близости между мной и Дэрролом. Она утешала и в то же время напоминала обо всем, что я потерял.
Второпях я едва не врезался в Лу – сестренка гордо объявила, что отыскала всех попугаев. Я ее почти не слушал. Опять зациклился на своем, погрузился в густой туман, который все окрашивал в серый, приглушал цвета и звуки, так что моя жизнь казалась черно-белым фильмом. Пусть так. Зато меня нельзя снова ранить.
– Все наладится! – крикнул Дэррол мне вдогонку.
Если бы люди дарили мне по доллару всякий раз, когда говорили эту фразу, я уже был бы миллионером! Сейчас я не обернулся – ничего не видел и не слышал кроме вязкого тумана, который, к счастью, поглотил и мою с новой силой нахлынувшую тоску.
Немногим позже я вышел из душа и глубоко вздохнул. Впереди маячил очередной бессмысленный день.
Смена закончилась. Я подошел к своему шкафчику в комнате отдыха для персонала и едва успел открыть его, как завибрировал телефон. Пришлось залезть в спортивную сумку и порыться в ней, чтобы отыскать мобильник. На экране высветилось имя лучшего друга; я взглянул на часы и поморщился. Затем нажал кнопку ответа.
– Привет, Джек. Что случилось?
– Привет! – Голос Джека звучал будто издалека; на заднем фоне что-то скрипело и щелкало. Наверное, друг сейчас на острове Министерс, куда можно попасть только во время отлива. Он жил там в блочном домике. – Ты меня слышишь?
Он явно был взволнован и слегка запыхался.
– Связь так себе, но разобрать можно.
– Не знаю, помнишь ли ты… Сегодня в Сент-Джон прилетает Рейчел, лучшая подруга Марли. Я планировал проводить Марли в аэропорт, но тут… – На линии опять что-то затрещало. – Дерево повалило ветром… прямо на дорогу в Ковенховен… Проезд закрыт. Мне придется оттащить ствол с помощью пикапа… займет несколько часов.
– Пострадавшие есть?
– Нет. К счастью, все произошло до начала отлива. На дороге никого не было.
– Уф. Повезло.
– Да. Так вот, я хотел спросить: не мог бы ты съездить с Марли в аэропорт вместо меня? Уилл на работе, Фиона тоже, и я подумал… Ведь твоя смена как раз закончилась?
Ну конечно, он спросил сперва у других, а меня приберег напоследок, как крайний вариант. Но хотя слова Джека меня задели, я не держал на него обиду. Потому что в последние месяцы действительно надежностью не отличался.
– Договорились, дружище, – ответил я с наигранной беспечностью. – Я съезжу с Марли. Никаких проблем.
Джек выдохнул с облегчением.
– Спасибо, Блейк, ты реально спас мою задницу. Не хотелось отпускать Марли одну. Она ни разу не была в Сент-Джоне и не ориентируется на местности.
– Не оправдывайся, все равно ни одной идеи получше у меня не было.
Джек проигнорировал мой сарказм.
– Я скажу Марли, что ты согласен. Она подъедет к твоему дому через полчасика. Хорошо?
– Нормалек.
– И еще, Блейк…
– Ну?
Джек помедлил. Я отчетливо представлял, как он смущенно чешет в затылке.
– Ты ведь сегодня не употреблял? Или?..
Я замер на месте. Щеки обожгло жаром. От стыда или от злости, сам не понял.
– Что за вопрос? Конечно, нет. Иначе меня бы с работы выгнали.
Джек молчал так долго, что я проверил телефон – не оборвалась ли связь.
– Окей, друг. Спасибо, что быстро согласился, – сказал он наконец и дал отбой.
Я поморщился и еще некоторое время смотрел на экран. Внутри бурлил коктейль из опасных чувств. Злость, возмущение, стыд, разочарование. Дыхание участилось. Я стиснул телефон так, что корпус хрустнул. С недовольством положил трубку в карман. На глаза попалась баночка, завалявшаяся в сумке. Энергетик, чистая химия. Раньше я бы к подобному пойлу и не притронулся, зато сейчас самое то.
Одним движением открыл банку и сделал большой глоток. Приторно сладкий вкус распространился во рту, и я закашлялся. Затем прикончил напиток одним махом и зажевал найденной на столе шоколадной карамелькой.
Вытер липкие губы. Злость испарилась – ее заменил туман, который словно обложил меня ватой, притупил все чувства. Я со вздохом застегнул молнию на сумке, запер шкафчик и поспешно покинул комнату.