Завидев разгневанную богиню, Драгомир захотел было спрятаться, но передумал – слишком устал. Все, на что его хватило – запросить бутыль самогона, дойти до любимого сестрой места в саду, умыться кое-как в фонтане и свалиться на лавочку в беседке.
Ожидаемое облегчение хмель почему-то не приносил – тело все так же ломило от усталости, а душа рвалась на части от чувства вины. Хотелось напиться и заснуть, чтобы быстрее уйти от реальности и получить так необходимы отдых, но даже это откладывалось. Прямо перед ним уселась румяная от злости Любава.
– Он так со мной не может! – высказалась сразу, заставив обратить на себя внимание хорошей порцией злых всполохов. Драгомир поежился, сделал добрый глоток прямо из бутыли и только потом изрек:
– Может, он может…
– Жертва была необходима, как вы все этого не понимаете?! Она и моя дочь тоже, почему меня никто не слышит…
Драгомир облокотился на стол, положил подбородок на сжатые кулаки, с грустью посмотрел на расстроенную богиню. Понятно, почему отец решил нарушить траур после смерти жены – такую красоту невозможно упустить. И даже не в божественном происхождении дело – Многоликий дал своему чаду настоящую земную красоту – теплую, нежную, на первый взгляд беспомощную. Такую женщину хотелось защищать, ограждать от всех напастей, любить, холить. Ее красота подкупала своей невинностью, ибо возраст не имел для нее значения. Ей могло быть как двадцать, так и пятьдесят – неуловимое очарование необычной внешности.
Сейчас богиня себя плохо контролировала, кусалась всполохами возмущенной ауры, и становилась то восемнадцатилетней вздорной барышней, то злобной старухой.
Зрелище было настолько интересным, что Драгомир спокойно пил, слушал и наблюдал, как одно из главных сокровищ замка Белой долины бнсится на отвратительное, по ее мнению, поведение отца.
***
Владилен, не спрашивая разрешения, влетел в княжеские покои, увидел Доброгора, сидящего на полу, встал перед ним на колени, спросил тихо:
– Это правда?
Князь едва заметно кивнул.
Встревоженная тишь снова заворочалась в темной комнате, расползлась по углам вязким покровом, изредка впуская в себя тяжелые вздохи двух мужчин.
– Я должен забрать ее тело, – прошептал Владилен, не стыдясь, вытер со щек слезы. Доброгор покачал головой. – Почему?
– Не дадут. Она теперь на их святой земле…
– Она наша! – Юноша резко встал, тишь возмутилась пылающим гневом молодого витязя, и Доброгор в который раз мысленно поблагодарил его за преданность и искреннюю любовь к своей дочери. – Позвольте, князь…
Тот помолчал, подумал немного и сказал:
– Иди. Погоди! – остановил он горячего парня на пороге. – Ты только сам вернись. Живой. Это приказ!
– Слушаюсь, княже!
***
Бес, как ни старался, а в замок попасть без хозяйки не мог – наложенные охранные заклятия не пускали темную сущность. Можно было попробовать взять ворота замка штурмом, но вероятность быть при этом сто раз убитым не прельщала нечистого. Сначала он долго ходил по полю боя, разглядывал трупы, пытался вступить в разговор с лекарями и могильщиками, но те, едва завидев огромную бесячью тушу, сразу ставили заслон или в ужасе убегали. Поэтому бес не придумал ничего лучше, как ходить под замковой стеной и орать призывы обитателям замка с ним поговорить.
***
В их уютном гнездышке ничего за этот год не изменилось. Все так же гордый вьюн тянулся по стенам дома к солнцу, обнимая простую кирпичную кладку нежными листьями, заговоренными оберегами. В большом фонтане под балконом резвились золотые рыбки, а домовой за ними старательно приглядывал. На газоне, местами, пробивались нежные цветы папоротника, радуя глаз причудливыми лепестками, а растущие вокруг дома хозяина Темного леса дубы защищали от внезапного вторжения. Даже на втором этаже, на балконе цвели махровые петуньи – ее любимые цветы.
Он сохранил все, что было создано для нее…
Лиза прошлась по дому князя Бараоса – чисто, но давно не жилое. Словно колдун заморозил последние дни ее пребывания в этом месте, хранил память. Бережно, осторожно.
Целый год.
Она получила от хозяина Темного леса Силу – все его существо, накопленное за сотни лет, все воспоминания его и предков Бараоса, но расчихлять подарок не спешила. Не хотела. Формально она – хозяйка всего, на что наложено заклятие темной Силы, осталось лишь предъявить права на Темный лес как прямой наследницы.
Она – хозяйка. Госпожа. Хранительница.
Даже если и найдутся те, кто посмеет оспорить ее могущество, не смогут воспротивиться ее мощи.
Все, что обещал ей Бараос, он исполнил.
Но ей не нужно ничего! Ни тогда, ни сейчас тем более!
Бремя, не выносимое, тяжкое, давило на душу. Не власть ей нужна – тишина и покой. Такой, чтобы никто не трогал, не лез, не вменял ненужного долга. Все долги она уже отдала. Жизнью своей отдала сполна!
Вот только темная магия просто так не отпускает. Нужно собрать ковен на шабаш и на нем отказаться от власти. Пусть как хотят. Лишь бы ее не трогали.
Лиза прошла в спальню – место, где впервые она познала сладость плотской любви, где ее тело растворялось в великом Пространстве и возносилось к небесам. Месте, где она отдала в услужение свою душу человеку, решившему сделать из нее рабыню. Месте, откуда она получила роковое условие – убить брата ради дальнейших услад.
– Ненавижу тебя! Ненавижу тебя, Бараос!
Хриплый крик, такой сильный в своем гневе, но едва слышный из усталого тела застрял в стенах дома, приютившего уставшую от боли молодую княжну.
***
Любава рвала и метала. С каждым ее оправданием вранья, с каждым приводимым доводом голос богини, а вместе с тем и ее возмущенное биополе хлестало Драгомира не хуже плети. С одной стороны молодой князь понимал ее возмущение – нельзя было уберечь Лизу от ее судьбы, но с другой – так врать семье она не имела права. Даже если изменить долю Лизаветы оказалось невозможным, они имели право знать. Имели право проститься, сказать нужные слова.
Чьи слова ей были нужны в тот момент? Что они могли сказать?
Только то, что сняло бы с них бремя вины…
Но прощать или нет, могла решать Лиза, и больше никто! Запоздалыми мыслями и он, и отец надеялись на ее прощение, но молчание Любавы лишило их этой надежды.
Мысли послать Любаву из замка, выбросить из головы ее слова столько раз толкали Драгомира к действию, но чей-то навязчивый ор за стеной замка не позволили молодому князю обидеть разгневанную богиню.
– Любава, – Драгомир был уже достаточно пьян, чтобы иметь совесть с нею спорить, – слышишь?
– Слышу я! – взвизг вперемешку с хрипом резанул по ушам. – Это бывший раб дочки, на нем ее кровь! Что эта скотина тут делает?
– Может, примем? Давно орет.
– Я устала говорить, Драгомир, устала! Очнись хотя бы ты!
– Все, понял.
Понимать не хотелось. Да и не нужно было. Что-то ломилось в его сознание, но усталость требовала отдыха. Исключительно для смены обстановки молодой князь поднялся на опустевшую стену, высунулся в бойницу. Дождался, пока бегающий вокруг замковой стены черт покажется в его поле зрения – быстрый, зараза, и крикнул:
– Эй!
Здоровый бес, полный темной материи, с куском тряпки в лапах замер перед замковой стеной. Драгомир с легкостью мог бы послать его в чертоги Многоликого, но Любава сидела и ждала, а возвращаться к ней не было ни малейшего желания. Пришлось ему изображать участие. И даже с этим отродьем заговорить. Бес тут же перестал бегать, замер, склонился в почтительном поклоне, чем удивил князя и торжественно произнес:
– Господарыня ушла, княже! Ворота́ть надо!
– А не дадут друиды, – поддержал князь глупый разговор. – Тебе то зачем?
– Кто их слушать будет? – взорвался бес, топнул ногой с острым копытом так, что задрожала земля. – Господарыня наша! Что вы там сидите, айда возвращать! Я тут один, она одна там! Ау! Прогнала меня, бедненькая, уставшая, а ведь я переживаю!
– Они ее уже похоронили, – выдохнул Драгомир.
– Когда?! – испуганно заорал черт, запрыгал, суча копытами. – Как?! Кто посмел?
– Мертвых положено хоронить, дурень.
– Фу ты, княже, – черт облегченно выдохнул, утер тряпкой высокий мохнатый лоб, – напугал всего меня, аж вспотел я. Живых не хоронят! Говорю же, надо господарыню найти! Ходит где-то одна, а я весь изволновался!
– Ты ума лишился? – разговор начинал князя злить. – Пошел вон, нечисть!
– Господарыня моя живая и здоровая! – упрямо заорал черт. – Ушла, куда не сказала и за собой ходить запретила! Говорю же, что ты такой без ума-то, княже? Ау! Во! – он спохватился, замотал над головой кусом тряпки. – Тута кровушка ее, по ней и найдем!
Драгомир помолчал немного, неуверенно тронул грязную тряпку Силой, потом сказал:
– А ну, повтори…