Полли и глазом не моргнула, как в зал ворвались отец с сыном, с ружьями в руках; не обращая внимания на перепуганных девушек, они бросились к окнам и приготовились к бою.
Судя по всему, схватка была неизбежна.
Разжиревшее облако, зловеще покачиваясь, плавно обогнуло одинокую, похожую на гигантский дьявольский палец скалу и напрямик покатилось к бревенчатому салуну – крайней постройке единственной улицы городка.
Напряжение “осажденных” достигло апогея. Лица лоснились от пота. Полли ощутила во рту неприятную хининовую горечь. Ей казалось, что она даже слышит загнанный перестук сердец.
Первым не выдержал старик Адамс:
– Да кто они, черт возьми?!
– Сходи, познакомься,– не оборачиваясь, съязвил шериф. Он был азартно возбужден, но категоричность тона была точным отражением его облика.
– Прикуси язык! Сейчас не до шуток, сынок! – строго осадил Роджера отец.
Больше никто не проронил ни слова. Тишину нарушал лишь растущий дробный гул да тревожное позвякивание оконных стекол.
Но вот сквозь дымку пыли показались парусиновая покрышка фургона и силуэты всадников в синих мундирах. Это солдаты американской кавалерии – сомнения быть не могло.
Мрачные лица мужчин просветлели. Из чахлой груди старого Адамса вырвался вздох облегчения.
– Тьфу, дьявол! Да, это парни из форта Фэттерман. И какого черта этих олухов принесло сюда? —старик еще раз облегченно вздохнул, опустил ружье, бряцнув цевьем, строго посмотрел на дочь.– Ну и страху ты напустила, крошка. Куда глазищи-то пялила? Не на Востоке маис жуешь! Пора бы разбираться…
Дженни, зардевшись до корней волос, огрызнулась:
– А у самих-то глаз, что ли, нет?! – ноздри ее раздулись, она скрипнула зубами и, крутнувшись на каблучках, независимо прошла за стойку.
Адамс вяло махнул рукой, чувствуя себя старым разбитым седлом. Он нашарил в бездонном кармане брюк гребешок черепаховой кости, скользнул им по белым, как снег, волосам. На волосы, вернее, на то, что осталось от них, это не произвело никакого впечатления. Они продолжали упрямо топорщиться, как топорщится ворс на побитой молью шкуре мускусной крысы.
– Ха, да это лейтенант Бартон! Лучший стрелок и разведчик шестого кавалерийского полка…– уточнил Роджер, присмотревшись к приближающейся кавалькаде, и не спеша направился на веранду. Следом за ним вышли девушки и вновь присели за столик. Шериф, прислонившись спиной к стене, закурил сигару.
– Ты с ним знакома?– тихо царапнула вопросом Полли.
– С кем?
– С этим лейтенантом… Бартоном,– Мэдиссон покраснела, встретившись взглядом с Дженни.
– О, да. Славный парень,– понимающе хихикнула Паркер и по-кошачьи прогнула спину.– Но он не в моем вкусе… Я вообще не люблю солдат, они жеманятся больше, чем наша сестра в юбке. Да и разговоры одни, что кис- лая груша: о лошадях, о скаутах, о борьбе с индейцами…
– Но твой брат,– осторожно вклинилась Полли,– сказал, что он лучший стрелок… и…
– …и умеет метко убивать врагов. О, дорогая, он это делает ловчее, чем кто-либо другой, кого я знаю. Разве только Роджер может с ним поспорить… Впрочем, что воду в ступе толочь? Нужно видеть, как он от пули к пуле держит в воздухе миску или еще какую штуку, чтобы поверить всем чудесам, которые про него плетут на равнинах. Но меня это мало волнует. Эй, гляди-ка, а вот и наши защитнички…
Отряд был уже совсем близко. Подъезжая к салуну, солдаты, по команде офицера, перевели лошадей с галопа на рысь.
В нескольких ярдах от веранды кавалеристы спешились. На них было больно смотреть: призраки, да и только. Призраки с лицами цвета грязной моркови, обросшими трехдневной щетиной.
Мелкие песчинки жесткой коркой покрыли их губы, порошком красного перца налипли на ресницы; плотное сукно мундиров промокло насквозь от пота и стояло колом, подвяленное ярым солнцем; меж лопаток и из-под мышек белели полосы соляных разводов. Хмурые и молчаливые, они разминали сведенные судорогой в стременах пальцы ног, ослабляли подпруги, счищали с коней пропитанную потом грязь. Крайняя степень изнурения сквозила во всех их движениях. От форта Фэттерман до Рок-Тауна добрых двести миль – от лошадей тоже остались кожа да кости.
Лейтенант Джон Бартон, мужественно стараясь сохранить бравую выправку, подошел к крыльцу, стащил горячую и липкую от жары перчатку:
– Приветствую вас, шериф. В городе всё спокойно?
Сигара в зубах шерифа перекочевала в другой угол рта:
– Как в могиле. Какими судьбами к нам? – Роджер с видимым удовольствием пожал крепкую руку.
Бартон не успел ответить, так как всеобщее внимание привлек индеец, которого двое солдат прикладами ружей вытолкнули из фургона. Он стоял по щиколотки в горячей пыли, бесстрастно глядя поверх голов собравшихся на веранде. Несмотря на закованные в кандалы руки и изодранную в клочья замшевую рубаху, расшитую бисером, в осанке краснокожего не чувствовалось и намека на смирение. Высокий, широкоплечий, с темным, отливающим медью лицом и длинными иссиня-черными волосами, он источал варварское мужество и силу. Лицо его было не лишено привлекательности, хотя и заставляло трепетать неискушенного суровой жизнью человека: волевой подбородок, почти жестокая складка рта, крупный орлиный нос, дерзкий, до неприязни, взгляд. От него веяло свежестью и простором – как от дикого зверя, который всю жизнь провел на воле.
На Полли Мэдиссон индеец произвел огромное впечатление. Она смотрела на него не отрываясь и невольно вскрикнула, когда один из конвоиров саданул его прикладом винчестера по ребрам:
– Пошевеливайся, тварь! Ну! Ну же!
Пленник молча, стараясь не обращать внимания на ругань и тычки конвоя, подошел к лейтенанту и замер около него.
Старый Паркер так же, как и другие, вовсю таращился на индейца. И по мере того, как он смотрел на него, лицо его всё больше менялось. Неожиданно по нему пробежала судорога озарения и страха. Поднос с чашкой молока и клубникой, приготовленный для гостьи, испуганно звякнул в его руке. Другая потянулась за револьвером – характерный жест для сей беспокойной местности.
– Лейтенант… Сто против одного! Это же…
Бартон как саблей рубанул:
– Так точно, мистер Адамс! Он самый – Черный Орел. А ну отойди, надменная рожа!
Лейтенант грубо оттолкнул пленника в сторону.
– Ну и доставил он нам хлопот, джентльмены… Этой бестии всё время удавалось обскакать нас! Но больше скачек не будет. Клянусь флагом полка, мистер Адамс.
Роджер отбросил сигару:
– Значит, войне конец?
– Нет сомнения, шериф. Без него краснокожие побегут от нашей кавалерии, как лисы.
– Дай-то Бог, дай-то Бог,– вмешался старик.– Ведь мы уже третий раз отстраиваем Рок-Таун по его милости. Пожар за пожаром… Одни убытки! Вон как смотрит-то, зверь. Знаете, сэр, его имя со времен Сент-Пола будто выжжено у нас в мозгу. Охо-хо… Ну, а как вы, лейтенант? Что, тяжела служба?
– Мистер Адамс,– Джон не посчитал нужным отвечать на вопрос.– Мне необходимо переговорить с вами по очень важному делу. Вас, Роджер, я попросил бы тоже остаться.
– Одну минуту, сэр.
Адамс проковылял к столику, за которым сидели девушки, поставил перед мисс Мэдиссон поднос:
– Прошу, деточка, подкрепись этим. Три тысячи извинений, в дорогу я приготовлю что-нибудь посущественнее,– старик повернулся к дочери и “подпустил шпильку”: – А ты засиделась, крошка. Скоро появится посетитель. Давай, давай! Мне надоели твои надутые губы!
Полли с сочувствием взглянула на подругу. Дженни вздохнула и, раздраженно тряхнув кудрями, отправилась выполнять опостылевшую работу.
В ожидании старого Паркера Джон Бартон спустился по ступенькам веранды вниз и подошел к сержанту:
– Благодарю, Пирс, за исправную службу. Забирайте солдат и передайте полковнику Гринвуду, что всё идет по инструкции. Дальше я буду сопровождать Черного Орла один.
Сержант откозырял:
– Слушаюсь, лейтенант! – потом прокашлялся, как будто колеблясь, но всё же решился предостеречь: – Будьте, право, осторожнее с ним… Это сущий дьявол, сэр.
– Соблюдайте субординацию, сержант… Вы доложите об этом, когда вас спросят,– устало и без должной назидательности одернул младшего по званию Бартон.
Тот подтянул наметившийся живот:
– Слушаюсь, сэр. Разрешите идти?
– Идите.
– Есть, сэр.– Сержант вновь отдал честь и, развернувшись к отряду, зычно скомандовал: – Конво-ой! В седло! Возвращаемся в форт Фэттерман!
Измученные солдаты, скрипя зубами, но без ругани вскочили на лошадей. Фургон, поднимая клубы пыли, грохоча и сотрясаясь, развернулся. Кавалеристы двойками расположились вокруг него. Джон долго смотрел им вслед. Отряд, подобно змее, причудливо изогнулся среди выжженных трав и низкорослых деревьев. Поднятая им пыль, бурая, едкая, медленно оседая, превращалась в грязь на лице и во рту, застилала весь мир.
“Господи, когда же кончится этот ад? Скорее бы осень…” —с тоской подумал лейтенант. Ему было жалко измотанных солдат и лошадей, но еще больше – себя.
Он почувствовал, как болезненно заныли виски,– значит, к ночи непременно будет раскалываться голова. Пот струился по его сухощавым щекам, прямому носу, по волевому, слегка выдающемуся вперед подбородку, расплывался пятнами на воротнике мундира. Сейчас у Джона была одна мечта: искупаться в реке, которая гремела галькой за домом Паркеров, и выспаться – шут с ним, хоть на соломе, но только вволю, сколько просит душа.
– Мы слушаем вас, сэр,– дребезжащий голос Адамса вернул его к действительности. Старик уже давно стоял подле, но не решался заговорить, полагая, что лейтенант занят обдумыванием каких-то важных проблем, связанных с дальнейшей передислокацией краснокожего вождя. Подошел и Роджер.
Бартон озабоченно потер мокрый висок:
– Тут вот какое дело, мистер Паркер. Полковник Гринвуд уверил меня, что я могу полностью положиться на вашу семью.
Адамс согласно кивнул, выразительно поглядев на сына.
– Вы видели,– продолжал лейтенант,– лошади ни к черту. Им нужен отдых. Могу ли я надеяться, что вы не откажете нам в ночлеге?
Брови Адамса, как это обычно бывало с ним в минуты крайнего изумления, подпрыгнули вверх:
– Да вы с ума сошли, сэр! Вы хотите, чтобы я оставил вас с этим дьяволом в моем уважаемом доме? Иуда, разрази меня Господь, не придумал бы худшего!
Роджер беззлобно перебил родителя:
– Будет, отец… – и многозначительно цокнул языком.– Вы что, забыли, Бартон, здешние нравы?
– Но закон – прежде всего,– перебил его офицер.—Я так полагаю, шериф, кавалерия занята делами армии, а ваше дело,– Джон пристально посмотрел в глаза сына Паркера,– гражданское.
– Мы все находимся на службе федерального правительства… – глухо прозвучал ответ.
– Вот именно!– вспыхнул лейтенант.—А порядка я что-то не вижу здесь ни на цент.
– Не будьте наивны, сэр,– шериф был непоколебим.—Это граница… и вы не хуже меня знаете… Здесь всё делается по закону Линча.
– Всё, что касается краснокожих! – в глазах Адамса горела неподдельная тревога.
Джон нервно сжал серебряный эфес сабли:
– Да… скверная история получается… Эх, пропади они пропадом, все эти законники из Вашингтона. Боже мой! Смерть этого мерзавца якобы противоречит гуманности нашего правительства. Да там капризные бабы обоего пола, а не правительство. Все в демократию играют! А то, что этот стервятник вырезал колонну генерала Гейнса,– это всё так… игра в солдатики?! Мы прибыли сюда убивать краснокожую сволочь, и, по мне, хороши любые средства против них…
Он замолчал. Видно было, что ему стоило огромных усилий сдержать себя. Единственное чувство, которое владело им,– это угрюмая злоба и на самого себя, и на индейца, и на полковника, и на все те силы, которые принудили его к неприятной и недостойной офицера миссии конвоира. Он бросил колючий взгляд на пленника, и в глазах Бартона появилось удивление и даже растерянность.
Черный Орел сидел на корточках, прислонясь спиной к грязной стене. На его медном лице играла едва заметная улыбка. На коленях у него нежилась какая-то бездомная, ужасно тощая кошка. Они были так увлечены друг другом, что ничто более для них не существовало. Большие темные руки вождя, закованные в кандалы, руки, которые десятки раз убивали, теперь с нежностью гладили жалкую трущобную тварь. В глазах краснокожего было столько искренней теплоты, что лейтенанту, привыкшему видеть в нем только исчадие ада, стало даже не по себе. Он хотел крикнуть что-нибудь сердитое и злое, но… не смог. Язык точно распух во рту и прилип к нёбу.
Индеец поднял глаза. Взгляды их на мгновение скрестились, как железо по железу,– жестко и непримиримо. Словно многие годы кровавой, лютой борьбы между краснокожими и белыми воплотились в этих смотрящих друг на друга людях – лейтенанте Джоне Бартоне в запыленном синем мундире и вожде вахпекуто12, гладящем облезлую кошку.
Краснокожий что-то тихо напевал зверьку, кивая головой в такт словам. С его пересохших, потрескавшихся губ лился мелодичный поток индейских слов…
Полли и стоящие несколько поодаль от веранды мужчины невольно подались вперед, вслушиваясь в непонятную, но завораживающую речь.
По лицу Адамса скользнула тень сострадания. По высокому, выпуклому лбу, догоняющему отступающие волосы, пробежала волна морщин. Он хмыкнул, потоптался на месте, несколько раз вопросительно взглянул на сына, потом по-отечески взял лейтенанта под локоть и примирительным тоном произнес:
– Ай, бес с ним. Я думаю, мы что-нибудь решим с Роджером.
Шериф с облегчением рассмеялся:
– О'кей, лейтенант. Не ночевать же вам, как дикарю, в прерии. Этого истукана спрячем в погреб, отец, подальше от любопытных глаз. Согласен? (Старик с готовностью закивал головой.) Тогда я пошел.
Он приблизился к пленнику и красноречивым жестом велел тому следовать за собой. Оба скрылись за дверью. Старший Паркер счел своим долгом оговорить детали:
– Три тысячи извинений, лейтенант, но огорчу вас влёт: свободного номера нет, а посему…
Воспрянувший духом Джон лишь отмахнулся:
– К черту номер! Я солдат, мистер Адамс. Мне довольно и крыши над головой.