На террасе кафе, в уединении, сидели двое мужчин лет 40–45, связанных одной старой дружбой, это читалось в их неторопливом разговоре. Видно было, что оба преуспели в делах, один в коммерческих, другой в уголовных. Один был профессионально строг, другой нарочито расслаблен, один все время шутил, другому все время было не до шуток.
– И знаешь, что еще, мне нужно проследить одного человека. Я знаю, что могу на тебя рассчитывать в этом щекотливом вопросе.
– Мужчина или женщина?
– Неужели женщина дороже? – продолжал шутить Глеб.
– Ты про деньги?
– Не только.
– Они дороги со всех сторон, особенно когда речь идет о чувствах. Ты ведь об этом?
– У меня давно этого не было. Я погряз в деньгах и делах.
– Так тебе изменяет жена?
– Не смеши. Зачем мне следить за женой?
– Чтобы верить, что любит только тебя.
– Мне ее любовь даром не нужна. Слишком дорого обходится. Мечтаю, чтобы у нее завелся любовник.
– Это будет дороже, – позволил себе шутку сыщик. – Ладно, кто?
– Даша.
– Это та заносчивая брюнетка, которая была на фотографии там, на яхте?
– С тобой невозможно. Ты все помнишь, дорогой мой Пинкертон.
Прозвище это привязалось к детективу еще со школьной поры и, скорее всего, стало той самой путеводной звездой, отправной точкой его жизни.
– Не могу поверить, человек с железной хваткой. Неужели и ты способен на страдания?
– Есть такое чувство.
– Да брось ты, куда она от таких денег денется, я хотел сказать – от тебя.
– Не знаю, периодически она пропадала из виду, но в этот раз как будто навсегда. В общем, мне нужно знать, есть у нее кто-то еще или нет, если есть, то кто, в общем, фото, видео, я хочу знать всё. Но даже не это главное. Главное – меня пугают мои чувства. Никогда со мной такого не было.
– Все мужчины рано или поздно становятся сентиментальными: кто-то в тридцать, кто-то в пятьдесят.
– Слезные проходы тоже требуют прочистки. Сантехника чувств. Невозможно сдерживать эмоции всю жизнь.
– Невозможно.
– Я так понимаю, за ценой ты не постоишь.
– Некогда стоять, поэтому к тебе и обратился.
– Почему ты решил, что она тебе изменяет?
– Еще не решил, поэтому и прошу разобрать задачку. Я не хочу копаться в телефоне любимого человека, слишком мелко для меня.
– Я бы сказал – дно. Представь, каково мне все время искать доказательства в чьем-то грязном белье.
– А ты стирай, а потом ищи, – улыбнулся Глеб собственной шутке.
– А как же улики?
– Да уж, грязная схема. Но тебе же это нравится?
– Да, этого не отнять. Так кто она? Снова модель?
– Ты же знаешь, я с детства люблю собирать модели.
– Еще бы, помню твою комнату, где все было заставлено и завешано моделями кораблей и самолетов. Но время изменилось, сейчас в идеальной модели все на микросхемах.
– Тебе объяснять не надо.
– Я подберу лучших ребят. Они сделают все незаметно. Но это будет недешево.
– Сколько?
– За всё про всё где-то миллион долларов в месяц.
– Была дорогая, а стала еще дороже.
– За такие деньги следить за своими бывшими. Неужели это того стоит?
– Хочу проверить.
– Я тебя никогда не мог понять.
– С некоторых пор я научился относиться к деньгам философски. Наблюдать за бывшими все равно что инвестировать в собственную ревность.
– Жил бы с женой. А чего тебе не жилось спокойно?
– С Жанной? Жилось до поры до времени, пока не началось все это где-то лет пятнадцать назад, когда она пошла работать в Красный Крест. Не сиделось ей у Христа за пазухой. Она, видите ли, вдруг стала праведницей, ей надоела эта благая жизнь и захотелось какой-то другой благородной, благотворительной. Уехала в Африку спасать детей от болезней. Усыновила там негритенка, – не обращал внимания Глеб на молодого смуглого официанта, который обслуживал их столик. – Ладно один пацан, хрен с ним, но на этом дело не закончилось. Жанна решила спасти всех детей Африки. Она построила там больницу, на мои деньги и деньги моего отца, которые начали туда улетать, как в трубу. В эту же трубу улетели и наши отношения, потому что я не люблю, когда мои деньги тратят без моего ведома черт знает на что. Но это было давно, нет смысла сегодня об этом вспоминать.
– Мне кажется, при разводе ты потерял еще больше, – заметил детектив.
– Ты все помнишь. Да, хотели меня развести на половину, благо вовремя подключил толковых адвокатов.
– Кому-то яхты, модели, острова, другим волонтерство, милосердие, Африка. Представляешь, сколько чернокожих детей могли бы пойти в школу, – нарочито вздохнул сыщик.
– Школу она там, кстати, тоже успела открыть. Так что не волнуйся, пошли.
– Золотой человек, – улыбнулся Пинкертон.
– Ты про меня? – усмехнулся Глеб.
– Она.
– А золото-то чье?
– Ты так и не смог к нему философски подойти? К золоту.
– Отец – да, я – нет. Он же все мне оставил, когда отошел от дел.
– Сколько золотых людей вокруг тебя. Может, она тебе просто надоела?
– Как любая жена. Тебе твоя не надоела?
– Скорее, я ей.
– Да, с детективом жить то еще удовольствие. Стоит только подумать, а он уже все знает, все пронюхал.
– Не волнуйся, жена детектива знает еще больше, – улыбнулся Пинкертон. – Ответь мне еще на один вопрос: почему если олигарх, то обязательно яхта, и чем длиннее, тем лучше?
– Яхта – это как мериться куями. Понимаешь?
– А где же фантазия? Неужели больше некуда вложить средства?
– Есть, конечно. Но ведь нужно еще и показать. Редкие машины, дорогие часы, роскошные дворцы, это все понятно, и этим уже трудно удивить. Вот все и ищут неповторимую, чтобы вложить свой куй.
– То есть яхты для девочек?
– Ну конечно, а ты опять про милосердие и Красный Крест?
– Ну, разве нет желания создать что-то грандиозное, на века, чтобы для всех.
– Как ни странно, за благотворительность тоже надо платить. Лошадиный труд. Все равно разворуют, наставят палок в колеса, сломают, а ты еще и виноватым останешься.
– То есть никому это не нужно?
– То есть создавать я готов, работать надоело. Знаешь, мне недавно сон приснился. Я нищий, стою, побираюсь на обочине какой-то улицы, передо мной пустой стаканчик из-под кофе, на дне монета. Вдруг ко мне снизошел Бог, я не в курсе, что он за мной, жалуюсь на свою несчастную жизнь. Он долго слушал, потом спросил:
– Продлевать будете?
– Что именно?
– Вашу прекрасную жизнь.
– Да. Буду.
– Остались только лошади.
– В смысле?
– Лошадью будете продлевать?
– Ну и как, продлил?
– Само собой. Мы бы с тобой сейчас не общались, – рассмеялся Глеб. – Лошадью быть оказалось не так уж и плохо, а дело было на какой-то загородной резиденции, где мой друг собрал всех близких друзей устроить мальчишник перед собственной свадьбой. Мы, конечно, хорошенько там набрались. Шампанское, бассейн, девочки. Ничего не помню, кроме того, что было весело. Проснулся я в ночи, в холодном поту, в голове Бог, а на мне девушка какая-то скачет, хорошенькая. Делать нечего, полночи проскакали, и оказалось, что у нас так много общего, что мы поскакали вместе дальше мимо дома, быта, детей, жены. Ну ты понимаешь.
– У тебя такая красавица жена. Зачем тебе нужна была любовница?
– Чтобы любила.
– Хочешь сказать, жена тебя не любила?
– Не задавай мне глупых вопросов, я сам их себе постоянно задаю и получаю глупые ответы. Она у меня пуританка. А мне просто захотелось поменять позу.
– Хорошо, тогда вопросы по существу.
– Если пойти еще дальше, то у меня уже было две жены, но как-то не помогло. Надо было что-то менять.
– Изменять, – усмехнулся Пинкертон.
– Точно. Ты как всегда в ударе, – рассмеялся я. – Официальными отношениями я был сыт. Ты же помнишь, как тяжело я разводился с первой. Оставил ей половину всего.
– А как же дети?
– С сыном очень хорошо, а дочь… ты же знаешь, девочки переживают измены, как свои собственные. Но раны затягиваются, процесс нормализуется, уже созваниваемся.
– Хорошо, тогда скажи мне, чем же она тебя взяла? Ты такой дока, неужели не доверяешь? Зачем тебе понадобилось следить за любовницей?
– Чтобы не полюбила кого-нибудь еще.
– Значит, не ревность, а собственность?
– Это одно и то же.
– Извини, что я тебя терроризирую, просто любопытно стало. А чем она сейчас занимается?
– Ищет себя в кино. Несколько небольших ролей я ей уже устроил, но ты же понимаешь, что такое кино. Там режиссеры, там сценаристы, там продюсеры, и все норовят заглянуть под юбку.
– Хорошо, я посажу своих ребят с камерой прямо под юбкой.
– Под юбкой не должно быть никого, кроме меня.
– Я не думал, что ты такой ревнивый.
– Я сам не думал.
– Стареешь, становишься мнительным и подозрительным.
– Жадным. Не хочу ни с кем делиться, – продолжал иронизировать Глеб. Ирония лишний раз подчеркивала не только его богатство, но и нищету души.