Сразу же после года «конца света», с начала 1493-го, Литва и Москва начали интенсивные сношения и переговоры по поводу мирного договора, который, наконец-то, должен был положить конец бессмысленной тупиковой ситуации необъявленной пограничной войны. Чтобы покончить с бесконечными стычками, конфликтами, «малыми войнами» на границе государств с преобладающим православным населением, литовские магнаты предложили соединить браком старшую дочь Ивана Великого Елену с новым великим князем Александром, взошедшим на престол Русско-Литовского государства сразу после смерти отца короля Казимира. Магнаты литовские быстро уразумели, что при обрыве династической связи Польши и Литвы, есть только одно средство защититься от набирающей силу Руси Московской, и снискать приязнь государя Ивана Великого. Это – обеспечить счастливое супружество Александра Литовского и Елены Московской.
Доверенный Александра, наместник полоцкий Ян, писал первому московскому боярину, князю Ивану Юрьевичу Патрикееву так:
«…Литва и Москва наслаждались счастливым миром уже тогда, когда дед государя Ивана Васильевич, Василий Дмитриевич, совокупился браком с дочерью великого князя Витовта, Софьей Витовтовной…»
Вскоре в Москву приехало большое литовское посольство, во главе с паном Станиславом Глебовичем торжественно вручившее государю грамоту о взошествии Александра Литовского на престол. Пан Станислав за тем достаточно скромно и не воинственно потребовал некой компенсации за разорения ряда литовских городов и земель. На то глава боярской думы по-дружески намекнул пану, что никакой речи о компенсации убытков литовской стороне быть не может.
– Даже литовские пленники будут освобождены лишь тогда, когда ваш новый великий князь Александр удовольствует всех обиженных русских и всех бывших подданных князей верховских, перешедших на нашу сторону… – категорически отрубил Патрикеев.
– Это же не лезет ни в какие рамки сношений, – возмутился пан Станислав. – Но…
– Никаких «но»… – мягко прервал его Патрикеев. – Тем более, если без этих «но» попытаться сгладить многое из нашего непонимания и вопиющих разногласий не на официальных переговорах… А на дружеском пиру, который я даю в твою честь, пан Станислав….
Во время весёлого пира и непринужденных бесед с главой боярской думы, пан Станислав – уже навеселе – признался князьям Ивану Патрикееву и Федору Ряполовскому:
– А давайте-ка, князь Иван и князь Федор, устроим брак нашего великого князя Александра с вашей княжной Еленой… Скажи, вы, лично согласны с таким решением наших запутанных отношений?.. Поспособствуете со своей стороны?.. А я бы со своей стороны обработал литовскую раду…
Бояре отмалчивались поначалу, продолжая весело пировать с паном, которому очень понравились московские вина ромейские и меда стоялые. Но, будучи уже совершенно нетрезвым, пан стал настаивать:
– Вы лично, первые князья и бояре московские за или против этого великого династического брака?.. Вашего же государя мы не можем даже всей нашей радой обязать отдать за Александра Литовского свою дочку-княжну… А если мы надавим с двух сторон, тележку-то сдвинем… – пан радостно икнул и показал, как он плечом даёт еле заметное ускорение тяжелой телеге. – …Наша рада на Александра надавит, а ваша дума на государя… – Пан снова пьяно икнул. – В итоге все вместе, заедино… – Он обвёл глазами собеседников, тоже навеселе, порывисто пожал им руки. – Так сдвинем с мертвой точки тележку… все вместе… с накопившимся тяжелым ворохом наших неразрешимых на сегодня вопросов…
– Неймется, тебе, пан Станислав толкать тележку… – несколько мрачновато промолвил Ряполовский.
– Завтра обговорим всё на трезвую голову… – улыбнулся Патрикеев. – Много, ты прав, накопилось вопросов…
– Сказать, какой главный вопрос между нашими господарями? – сказал пьяным голосом пан, икнув. – Вот, видите, меня сейчас Александр поминает, раз так страшно икается… Так вот великий князь Александр Литовский и Русский сам имеет в своём имени слово «Русь» и, насколько мне известно, будет стоять до последнего, упорствуя…
– Не чём стоять будет? – потряс за плечи пана Ряполовский. – говори толком.
Где будет упорствовать? – переспросил нетрезвого пана Патрикеев. – Там надо соломки подложить, чтобы нашей думе и вашей раде не упасть больно…
– Александр Литовский и Русский против того, чтобы ваш государь Иван в сношениях с ним, да и другими государствами, называл себя «Государем всея Руси»
– …Так ведь ещё предок Ивана Великого, Иван Первый – «Калита» придумал такой оборот «всея Руси» для себя… Включил в свой титул, следуя образцам русских митрополитов… – задумчиво сказал, вспомнил что-то, казалось бы, совсем позабытое, Патрикеев.
Ряполовский наморщил лоб, радостно хлопнул себя по лбу и воскликнул громко:
– А впервые «Государем всея Руси» своего двоюродного племянника назвал покойный князь Михаил Верейский… Между прочим, у вас в Литве находится его сын Василий Удалой, он и подтвердит… Видите, православные русские, что на московской стороне, что на литовской возражать не будут…
– Знаем, хорошо знаем ваших беглых князей, и Василия Удалого и Михаила Тверского… – ответил заплетающимся языком пан. – От них узнали, что ваш государь Иван Васильевич больше хана Ахмата боялся ашего короля Казимира. Когда к реке Угре подошел хан Ахмат, а в Москве опасались, что туда идут войска Казимира, ваш государь отправил свою семью в северные монастыри… Верно?..
Посол победно оглядел недовольные лица Патрикеева и Ряполовского. Почуял, что не очень приятны речи его, насупились князья, плечи в головы втянули – нечем гордиться, именно этим государя попрекали. Римлянку Софью с детьми тот спасал, когда можно было бы оставить семейство в Москве ради спокойствия народа. А посол витийствовал:
– Узнали мы от вашего беглого князя Михаила Тверского, что княжне Елене вместе с матерью пришлось пробыть на Белом озере около года… Наслышаны мы о том, что там княжна много читала церковных книг, полюбила духовное пение, к греческой вере душой прикипела… Вот и давайте устроим брак вашей благочестивой княжны Елены с нашим великим князем Александром… Чем не пара?.. Мы всей радой уломаем Александра, как его отца короля Казимира уламывал запросто… А вы подход найдите у себя к вашему государю… Только одна просьба есть крохотная: пусть будущий тесть в договоре с зятем Александром не именует себя «Государем всея Руси»…
Долго сопели бояре Патрикеев и Ряполовский, обдумывая предложение посла… Однако на следующий день при встрече с Патрикеевым и Ряполовским пан Станислав мыслил весьма трезво и прагматически, сказав, что все литовские сенаторы рады желают брака Александра и Елены, и они постараются по его возвращении на родину разведать на этот счет мысли Александра. Перед самым расставанием пан бросил:
– Только перескочить бы через камень преткновения тестя с титулом «Государя всея Руси» зятю с титулом «Великого князя Литовского и Русского»…
Дело династического брака Александра и Елены требовало больших усилий и осторожности его сторонников как с литовской, так и московской стороны, поскольку этот брак и сам длительный процесс сватовства двумя сторонами связывался с «вечным миром». Причем литовская рада и правительство великого князя Александра были предупреждены, что искренний «вечный мир» может быть, действительно, легко утвержден, если Литва удержится от «речей лишних» и «требований неосновательных, – так писал князь Патрикеев наместнику полоцкому Яну и послу Станиславу.
В ответ на эти послания литовская рада, с подачи наместника Яна и посла Станислава писала главе московской боярской думы Ивану Юрьевичу Патрикееву:
«…Господарь ваш в листе своём к нашему господарю написал себе имя свое высоко не по старине, не подлуг того как издавна обычай бывал, Сам же того, княже, посмотри, гораздо ль то деет? Старину оставляете, а новые дела вступаете».
Патрикеев напомнил, что московский государь хорошо знает свою старину, тем более, что Южная Русь издавна является достоянием потомков Владимира Святого, что князья Гедиминовичи овладели ею, пользуясь невзгодою последних. Александру Литовскому и Русскому дано было понять, что теперь эта невзгода ночует на стороне Литвы, и именно ему надобно спешить с мирным договором с Иваном Великим, носящим титул «Государя всея Руси».
Государь Иван не торопился с миром и династическим браком своей дочери, непрестанно побуждая своего верного союзника Менгли-Гирея воевать южные земли Литвы от Очаковской цитадели. В ответ на государевы воззвания хану посол Александра, князь Глинский, прибыл в Крым и стал с угрозами требовать, чтобы союзник Москвы снес Очаковскую цитадель на литовской земле. Однако в угоду Ивану Великому хан задержал посла Глинского и зимой 1493 года подступил к Киеву и даже выжег окрестности Чернигова. Правда, вскоре из-за разлива Днепра и весенней распутицы возвратился восвояси.
Между тем по повелению Александра черкасский воевода Богдан к великой досаде воинственного хана, истратившего сто пятьдесят тысяч алтын на возведение цитадели на древних развалинах, разорил Очаков. По этому поводу хан писал союзнику Ивану Великому:
«Мы ничего важного не сделаем врагам своим, если не будем иметь крепости Очаков в устье Днепра…»
Кроме того, верный союзническому долгу хан Менгли-Гирей доверительно сообщил государю, что Александр Литовский через неожиданного для всех посредника, турецкого султана предложил ему мир и почти четырнадцать тысяч червонцев за литовских пленников, томящихся у него. Но он, как верный союзник государя Ивана, не захотел даже слушать о том. После чего хитрый господарь Александр Литовский, следуя подлой политике покойного отца, короля Казимира, пытается возбуждать против Тавриды и Москвы Ахматовых сыновей.
Государь ответствовал, что против яда ордынского хана Шиг-Ахмета, женатого на дочке ногайского хана Мусы, и его брата Сеид-Махмета у него всегда есть противоядие, и советовал не переставать тревожить южных Александровых владений новыми своими набегами и разорами.
Сразу после отмененного «конца света» новый союзник представился Ивану Великому, то был влиятельный князь мазовецкий Конрад из рода старинных польских венценосцев Пястов, представляющий интересы Тевтонского ордена. Будучи врагом сыновей покойного короля Казимира, Владислава, Яна Альбрехта и Александра, он пожелал заключить союз с московским государем и даже, прослышав о литовском сватовстве его дочери, в противовес прислал варшавского наместника, Ивана Подосю, сватать Елену или Феодосию. Конрад Мазовецкий прямо предлагал союз против польской и литовской династии Ягеллонов и даже предлагал дать московской невесте дать в приданое несколько городов. Сей брак сулил определенные выгоды Москве для нейтрализации Литвы, но государь не торопился с изъязвлением скорого согласия и послал послов в Мазовию для заключения договора о намерениях в связи с возможным династическим браком. Его интересовало, – какую помощь может оказать князь Мазовецкий в борьбе с Казимиром и какие мазовецкие города и области могут быть закреплены за его дочерью после династического брака?
Жестко поставленные вопросы, по всей видимости, отпугнули жениха Конрада… Только не исключено, что прослышав про новое сватовство московского государя, литовские магнаты ускорили процесс подписания мирного договора Литвы и Москвы вместе с устройством брака Александра с Еленой, в обход неожиданно объявившегося соперника Конрада, оставив того с носом.
Узнав про отсрочку сватовства с Конрадом Мазовецким, государь, памятуя о третьей попытке устройства династического брака своей дочери, сказал Патрикееву и Ряполовскому:
– Бог любит Троицу… Ускорьте по своим каналам подписание мирного договора с Александром, не забывая об устройстве его брака с Еленой. Александр ведь заинтересован в мире, раз мы у него под носом расширили наши пределы государственные до Жиздры и самого Днепра…
– Причем без всякой «малой войны»… – поддакнул государю князь Иван Патрикеев.
– Действуя не столько мечом, сколько приманкой для владетелей древнерусских отчин… – добавил князь Семен Ряполовский. – Александр созрел для «вечного мира»…
– И для брака тоже созрел… – весело пошутил в присутствии своих ближних князей государь. – …Как никак уже тридцать четвертый годок пошел женишку литовскому, а он без дела простаивает, о потомстве не задумывается… Я в его годы зрелые к таинству брака по второму разу уже приобщился…
После продолжительных переписок и пререканий договор о дружбе и взаимопомощи между Литвой и Москвой был готов уже к концу 1493 года и подписан в Москве в январе 1494 года. Александр Литовский и Русский согласился всё же с титулом Ивана Великого «Государь всея Руси».
Из этого договора следовало, что Александр и Иван Великий дали самые серьёзные обязательства не вторгаться в «законные» владения друг друга: первый отказался от притязаний на Новгород, Псков, Тверь, Ржев, Вязьму, Алексин, Рязань, Торуса, Козельск, Воротынск и многие другие; второй – от притязаний «пока» на Смоленск, Любутск, Мценск, Мосальск, Серпейск и Брянск. Что касается удельных русских князей, то Александр снял вассальную зависимость с князей Воротынских, Одоевских, Белевских и одной ветви Мезецких. Иван Великий, со своей стороны согласился признать сюзеренитет Александра над другой ветвью князей мезецких. Договор, в целом, был более выгоден Москве, чем Литве, вынуждая Александра отказаться от важной спорной пограничной территории верховских городов и Вязьмы.
По-прежнему в опале у Москвы были потомки врагов Василия Тёмного, князей Ивана Можайского, Дмитрия Шемяки, Василия Боровского, вместе с Михаилом Тверским и Василием Удалым. До этого договора государь пошел на некоторые поблажки в отношении изгнанника Василия Удалого, когда посланный в Литву посол Загрянский передал письмо сына государя Василия самому Удалому, сыну Михаила Верейского. В этом письме сообщалось:
«…Князю Василию Михайловичу дозволяется возвратиться в Москву, ибо великая княгиня Софья исходатайствовала ему прощение…»
Но оскорбленный подлогом тверского приданного Софьей и изгнанием незаслуженным его вместе с супругой Марией Палеолог, Василий Удалой не отозвался на «прощение» по ходатайству нечистоплотной в делах родичей Софьи и не двинулся в Москву. Потому государь, словно в отместку Софье за её неудавшееся ходатайство советовал будущему зятю Александру Литовского «не пущать Василия на родину».
Параллельно с процедурой присяги в верном соблюдении мира Литвы и Москвы послы литовские начали дело сватовства. Государь Иван официально изъявил согласие выдать свою дочь Елену за Александра Литовского, взяв слово, что жених не будет требовать с невесты перемены православной веры.
За день до договорной присяги, послы в палатах великой княгини Софьи были допущены до невесты Елены. В день смотрин и обручения невеста Елена вышла к послам в золотом венце с жемчужными нитями – так повелел государь, чтобы потрясти послов литовских. Мол, знай наших! Здесь же в присутствии бояр, способствовавших устройству этого династического брака, Патрикеева, Ряполовского и других, совершилось обручение. Выяснилось, что старший литовский посол Петр имеет вторую жену в новом браке, и не годится для обряда обручения. Тогда, выполняя строгие церковные правила, второй неженатый посол Станислав Гастольд радостно заступил на место жениха в строгом православном обряде обручения с Еленой; иереи читали молитвы… Состоялся обмен перстнями и крестами на золотых цепочках жениха и невесты, всё было в Москве чин чинарём… Как теперь сложится в Вильне?..