Случай с Андреем Большим, даже под угрозой заточения и исчезновения дерзнувшим открыть глаза старшему брату на корыстную супругу, естественно, возбудил в государе мгновенную бурную, яростную ненависть к Софье. В пылу гнева государь, при резком объяснении на грани окончательного разрыва, даже бросил в лицо страшное обвинение супруге Софье:
– Раз ты оказалась способной пойти на подлог с тверским приданым Марии, выдав его за своё византийское приданое… то, глядишь, ты и к гибели сына Марии могла быть причастна… Ненавижу…
Софья вся собралась в яростный комок ответной ненависти к супругу, в силу ряда причин отринувшего законную византийскую династическую ветвь и сделавшего ставку на тверскую династию убитого Ивана Молодого. Она была близка к апоплексическому удару, когда прошипела:
– Ненавидь… ненависть схлынет… А на престоле должен сидеть твой и мой первенец Василий-Гавриил, зачатый по воле святителя Сергия Радонежского… – Она хотела что-то добавить, но нахлынувшие спазмы рыданий не позволили произнести ей ни слова. Государь, видя, что та в состоянии аффекта близка к глубокому обмороку, только раздраженно махнул рукой, и вышел, вызвав Софьиных служанок.
Но эта мгновенная государева ненависть не могла быть безответной. Как камень, сорвавшийся с вершины горы, способен вызвать камнепад и губительную лавину, так и презрительные негодующие слова, обращенные к царевне-римлянке, вызвали стремительную ответную лавину византийских интриг, возбудив с тех пор в Софье Палеолог ненависть к официальному государеву престолонаследнику Дмитрию-внуку и к своей династической сопернице Елене Волошанке.
Пока был жив отец маленького Дмитрия, великий князь Иван Младой, обожаемый государем Дмитрий-внук не представлял никакой непосредственной угрозы для «римлянки» Софьи. Однако после смерти Ивана Младого, заточения Андрея Большого, выборе официального преемника государя и признании в ненависти Ивана Васильевича к супруге, Дмитрий-внук превратился в серьёзное препятствие на пути Софьи и её сына Василия-Гавриила к московскому престолу после смерти государя.
После государева выбора себе в преемники семилетнего Дмитрия-внука любовь его к милому добродушному ребёнку сделалась столь велика, что Софья даже стала открыто досадовать, что государь перестал обращать внимание на двенадцатилетнего сына-первенца Василия и других их детей. Софья имела и другую причину досадовать на Дмитрия-внука, поскольку считала, что Василий происходит от более родовитого царского корня, ему, а уж никак не Дмитрию-внуку, по праву принадлежал герб Византии, Восточной Римской империи, и Софья чуть ли не каждый миг внушала послушному ей сыну Василию самое высокое мнение о своём происхождении, своих царских правах на трон.
До Софьи доходили дворцовые слухи, что, тем не менее, находились многие другие знатные московские вельможи, и их было явное большинство, считающие, что по праву справедливости, престол должен принадлежать Дмитрию-внуку, сыну всеми любимого великого князя Ивана Младого из старинной тверской и можайской великокняжеской династии. Доходил и другой боярский отзыв о новом порядке вещей, принесённом Софьей из Константинополя и Рима:
«Как пришла в Москву римлянка, а с ней греки и венецианцы и прочие латиняне и униаты, вся Русская земля замешалась, а дотоле что Русская земля, что её новая столица Москва жили в тишине и миру. С римлянкой в замешение пришли перемены великие и странные для Руси Святой, обычаи новые, как при царях византийских, и разброд из-за латинян и униатов; недаром жидовская ересь в противовес им объявилась и прыщом на теле русского православия выскочила. Жалко Русь Святую уходящую в небытие в нестроении… Которая земля перестанавливает и изменяет свои обычаи, та земля не долго стоит, переменам противясь, а с переменой обычаев и устоев жизни одна суета сует и разор грядущий… Лучше старых обычаев и традиций держаться, а их можно соблюсти лишь при воцарении старинной тверской и можайской династии Дмитрия-внука, но никак уж при византийском династическом смущении русских земель и народов… Лучше Дмитрия-внука со старинными обычаями держаться, чем Василия в грядущих новых замещениях и смущениях… После византийских перестановок обычаев и традиций, глядишь, при Василии из византийского и римского корня устранится и влияние родовитых бояр на дела государевы, так и без боярской думы и, вообще, без бояр обойтись можно… А потом можно будет в византийском смущении и родичей губить, и уделами овладевать, и боярам и дворянам некуда уже будет со своей русской земли отъехать…»
Честолюбивые великие княгини Софья Палеолог и Елена Волошанка скрыто ненавидели друг друга, но на людях при дворе не подавали вида, скрывали чувства за маской показушного радушия и бьющей через край приветливости и улыбчивости. Маленькие княжичи двух матерей, непримиримых соперниц, окруженные каждый своим кругом, росли сами по себе, не таясь высказывая свою нелюбовь друг к другу.
Великие княгини только раз предприняли попытку силой заставить своих сыновей, Дмитрия и Василия поиграть вместе в их высочайшем присутствии. Только что из этого получилось, когда великие княгини мило и ни о чем пикировались между собой?..
В детской игре на интерес Василий, который был старше на пять лет Дмитрия, попытался тут же подчинить того:
– …Ах ты, мерзкий плут-племянник, решил своего дядю объегорить… Я же твой дядя, и меня нельзя побеждать, потому что племянник всегда обязан поддаваться…
– Ну и что – что дядя… – невозмутимо парировал смышленый Дмитрий-внук. – Правила в игре для всех одни писаны…
– Ах, так… – с невыразимым отвращением к сопернику вознесся Василий. – Даже в игре, не говоря уж о престоле, дядя всегда должен быть выше племянника… – Правда. матушка?.. – Обратился он к сидящей в углу великой княгине Софье.
Та попыталась замять искорку конфликта и ответил как можно сдержаннее:
– Пусть сама великая княгиня Елена скажет, кто сейчас старше в Русском государстве в соперничестве за престол: дядюшка над племянником или племянник над дядюшкой?.. Всё здесь давно перепуталось… То один выше, то другой… никакого порядка…
Елена посмотрела внимательно на играющих детей и не пожелала вдаваться в тонкости русского права династических противостояния, хотя и догадывалась, что такое право всегда на стороне самого сильного. Сказала со смешинкой в голосе, обращаясь к оторвавшимся от игры детям:
– Даже в игре надо соблюдать установленные правила… Без правил, что в детской игре, что на престоле – одна смута и слёзы с кровью…
Маленький Дмитрий недолго размышлял над словами матери, обращенными, как он предполагал, к нему. Надулся, набычился, хотел было смолчать и смириться с откровенным жульничеством старшего по возрасту, но не по иерархическому положению династического соперника Василия. Но потом, словно подбодренный испытующим взглядом матери, громко и с вызовом сказал:
– Играть надобно честно и по правилам… И проигрывать надобно честно и достойно… А коли ты, Василий, решил выигрывать бесчестно, то играй один или со своей бесчестной матушкой дуйся до посинения…
Толстая Софья при этих словах страшно покраснела и выскочила за дверь, громко и вызывающе хлопнув дверью. Елена взяла сыну за руку и, не торопясь, с достоинством вывела его из детской. С Василием холодно попрощалась кивком головы… Это было ещё до ареста Андрея Большого и вспышки ненависти государя к римлянке Софье…
С тех пор Василий и Дмитрий при встрече друг с другом почти не разговаривали. Матери же их при дворцовых встречах – однако! – по-прежнему радушно и приветливо улыбались друг другу, тайно и безнадежно мечтая о выборе государя в пользу их детей, втихую ненавидя друг друга…
Препятствие на пути Софьи с Василием в виде государевой ненависти к супруге и малолетнего Дмитрия-внука римлянке можно было устранить только отчаянными мерами, а именно, постоянными интригами и даже боярским заговором с целью убийства одновременно государя и внука, а можно и по отдельности. Можно для начала было использовать втёмную Казимирову ненависть к Москве и государю…
В своих интригах за собственное первенство Софья использовала свои связи и влияние на западе, в Священной Римской империи, тем самым как бы помогая мужу в международной дипломатии, в установлении выгодных Москве союзов. Ведь Иван Великий, ведя пограничные «малые войны» в Смоленской земле с королём Казимиром в конце 1480 – начале 1490-х годов, параллельно создавал дипломатическую осаду Литве на тот случай, если эта малая война быстро перейдет в большую и кровопролитную.
Помимо налаженных союзов с господарем Стефаном Молдавским и ханом Менгли-Гирея, полезных переговоров и союзнических намерений с венгерским королём Матфеем, государь попытался наладить связи со Священной Римской империей германского короля и императора Фридриха III Габсбурга. Для зондажа уже в 1486 году Москву посетил немецкий посол, князь Николай Поппель, чтобы на месте ознакомиться с ситуацией в Русском государстве. Правда, он прибыл с письмом Фридриха без всяких целей и серьёзных намерений, из чистого любопытства.
Он так и признавался всем и всякому спрашивающему его в Москве и за границей: «Я видел все земли христианские и всех королей их…Желаю узнать Русское государство и великого князя Ивана…» Поначалу бояре и даже великая княгиня Софья ему не верили, подозревая, что тот подослан с каким-нибудь злым намерением королем Казимиром. Были холодны с послом и не расположены для глубоких бесед и контактов. Но зимой 1489 года он возвратился в Москву уже в качестве официального имперского посла с новой грамотой от Фридриха и сына его, короля римского, эрцгерцога австрийского Максимилиана. Здесь уж его встретили ласково московские бояре во главе с Иваном Юрьевичем Патрикеевым, Даниилом Холмским. К тому же по его возвращению на него положила свой цепкий материнский взгляд великая княгиня Софья. Оказывается, ещё в прошлый визит посла через посредников намекнула от своего имени начать переговоры с первыми лицами империи относительно устройства судьбы своей дочери Елены.
Посол Поппель подробно разъяснил многое из непонимания своего высокопоставленным боярам, просил их устроить новую встречу с государем Иваном: «В прошлый раз, выехав из Москвы, я нашел императора и князей германских в Нюрнберге; беседовал с ними о стране вашей, о великом князе Иване, и вывел их из заблуждения: они все думали что он есть данник короля Казимира. «Нет, – сказал я. – Государь московский сильнее и богаче польского; держава его неизмерима, народы многочисленны, мудрость знаменита». Одним словом, самый из усерднейших из слуг Ивановых не мог говорить об нем иначе, ревностнее и справедливее. Меня слушали с удивлением, особенно император, в час обеда ежедневно разговаривая со мной. Наконец, сей монарх, желая быть союзником русского государя, велел мне ехать к вам послом со многочисленною дружиною».
Посол и перед государем продолжал оправдываться, доказывая в который раз свои самые высокие нынешние – официальные – полномочия императора при отсутствии оных в прошлый визит: «Ещё ли не верите истине моего звания? За два года я казался здесь обманщиком, ибо имел с собою только двух служителей. Пусть великий князь пошлет собственного чиновника к моему государю: тогда не останется ни малейшего сомнения».
Государь внимательно выслушал посла и выражением лица показал тому, что сомнений насчёт него у него уже не имеется. «Верю, верю… Что хочет император Фридрих?» – прямо без околичностей спросил государь Иван.
Тот деликатно улыбнулся, желая понравиться заранее до своего предложения. «Великая княгиня Софья предложила через своих посредников ещё в прошлый раз просила меня разрешить вопрос об устройстве судьбы царевны Елены. Так вот… Ради союза императора и государя мне именем императора Фридриха ныне велено сделать предложение государю выдать его дочь, Елену или Феодосию, за Албрехта, племянника императора. Император желает видеть невесту своего племянника…»
Государь невольно поморщился, услышав имя супруги Софьи в контексте речений посла, но про себя подумал, что правильно мыслит его хитрая и мудрая великая княгиня, взявшись ранее великого князя за устройство судеб своих дочек. «– У нас так сразу с бухты-барахты не принято везти государеву дочку неизвестно куда… Такое возможно только после заключения с императором союзного договора…»
Государь вызвал тут же ближнего дьяка Федора Курицына и ответствовал через него: «Вместе с послом германским пусть отправится в Германию посол московский, коему велено будет изъясняться о сем с императором… Кого пошлем, Федор?..»
«Моего брата, Ивана Волка Курицына, можно государь… Пусть набирается опыта в посольских делах… Только, насколько я наслышан, великая княгиня Софья для такого императорского дела желает послать с Поппелем своего доверенного грека Юрия Траханиота, выехавшего с ней когда-то из Рима… Наверно, грека надобно посылать… У него старые связи есть на западе, к тому же, он пользуется особым расположением княгини…
– Ты прав, с греком послу будет удобнее, поскольку тот является личным поручителем известной на западе византийской царевны, обретшей в Москве новую родину и нарожавшей государю кучу женихов и невест для тамошних властителей…Добро… – согласился удовлетворенный государь. – Объясни только послу, чтобы зря не обижался… Что обычаи наши русские не дозволяют раньше времени… – Он подмигнул понимающе своему ученому опытному дьяку, мол, после договора союзного можно, а раньше – только курам на смех. – Раньше положенного времени показывать совсем юных неопытных девиц, тем более дочек государевых, дошлым женихам и сватам…
Через какое-то время дьяк Федор Курицын сообщил государю весьма любопытную новость:
– Государь, сообщаю слова Николая Поппеля, которые он передал мне лично, с глазу на глаз. Он приехал в Москву с самыми широкими полномочиями в ранге личного официального посла императора Фридриха Габсбурга, чтобы предложить тебе, государь, королевскую корону…
– А нужна ли она мне, Фридрихова корона? – спросил задумчиво Иван Васильевич и поднял усталые серьёзные глаза на умного доверенного дьяка из своего самого близкого круга. – К чему она меня обяжет, если я её возьму и приму ради прихоти императора?..
– Твоё согласие, государь, означало бы включение Руси Московской в граница Священной Римской империи… Вот к чему корона обяжет… А если дочек, государь, выдашь за их королевичей и маркграфов, то выходит, что империя и претензии на наши земли может предъявить, к тому же на законном основании, по их разумению…
– То-то Софья меня науськивает: бери, коли дают, корону… И дочку Елену, давай, быстрее отдадим… – задумчиво промолвил государь, сокрушенно покачивая головой…
– Принятие короны обяжет тебя, государь, считаться с волей императора и…
– У московского государя своя есть княжья воля… Пусть с ней считаются некоторые…
– Княжья воля государя – для русских Божья воля… – сказал Курицын в полупоклоне.
– Вот именно, Федор. Молодец, что хоть этого не забываешь, за что и ценю тебя, и в обиду никогда и никому не отдам. А то многие с епископом Геннадием не прочь добраться пальцами до твоей глотки. Хоть и вольнодумец ты великий, но государеву линию в политике ведёшь правильно и зрело. Многим надобно бы помнить о сути княжьей воли на Руси…
– Так что будем делать, государь?.. Поппель просит нижайше третьей аудиенции у тебя…
– Пока ничего не говори ему… Приму его… От короны откажусь, но выражу твердое желание заключить с империей Фридриха союзный договор. А после договора и прочих веяний решим и насчёт обручения и брака Елены…
– Как скажешь, государь…
– Вот так, сначала сына Ивана бросил в топку государевых союзов и московской политики… – грустно, с надрывом, комком слёз в горле промолвил государь. – Теперь вот дочку бросаю… Не выйдет с принцем Албрехтом, в другую топку брошу, хоть в Казимирову… ради русских интересов… так надобно Руси… Чего ты понимаешь, Фёдор, в любви отцовской и супружеской государя… Мария Тверская… Софья Палеолог… Иван Младой… вот Елена… звенья трагической цепочки личных судеб, нанизанных на государственные интересы Руси святой… ради её исторического прорыва в ряды самых первых европейских государств…
Впервые в жизни Федор Курицын увидел слёзы на глазах своего государя и отвернулся, чтобы не мучить своё и государево сердце…
А вскоре и Курицын, и многие ближние московские князья и бояре во главе с самыми знатными: Патрикеевым, Холмским и Ряполовским были потрясены сценой «дипломатической тайны» третьей аудиенции, данной послу Фридрихову Поппелю в «набережных сенях» дворца. Государь выслушивал посла, отступив несколько шагов от своих бояр.
– Молю о скромности и тайне… – говорил тихо с придыханием Николай Поппель. – Ежели неприятели твои, ляхи и богемцы, узнают, о чём я говорить намерен, то жизнь моя будет в опасности. Мы слышали, что ты, государь, требовал себе от папы королевского достоинства; но знай, что не папа, а только император жалует в короли, в принцы и рыцари. Если желаешь быть королем, то предлагаю тебе свои услуги. Надлежит единственно скрыть сие дело от монарха польского, который боится, чтобы ты, сделавшись ему равным государем, не отнял у него древних земель русских».
Ответ Ивана Великого был исполнен прямоты, величия, истинной царской гордости:
– Государь, великий князь, Божией милостью наследовал державу Русскую от своих предков, и поставление имеет от Бога… Мы подлинные властители в нашей земле, от наших предков, и мы помазаны Богом… И мы никогда не искали подтверждения тому у кого-либо, и теперь не желаем этого… И сохраним державу мольбами Богу вовеки…
После этих великих слов Поппель не смел уже больше надоедать с предложением коронации от имени императора и вторично обратился к более практичным вопросам сватовства:
– Великий князь имеет двух дочерей – Елену и Феодосию; если не благоволит выдать никоторой за маркграфа баденского, то император представляет ему в женихи одного из саксонских знаменитых принцев, сыновей его племянника – курфирста Фридерика, а другая княжна русская может быть супругою Сигизмунда, маркграфа бранденбургского, коего старший брат есть зять короля польского…
Государь мягко улыбнулся и сказал послу:
– На сие позже дадим ответ, крепко подумавши… Женитьба дело не простое, трудное дело для детей государевых и императорских… Много надобно обдумать и оговорить…
Перед тем как императорскому послу Поппелю отправиться из Москвы в немецкую землю вместе с Софьиным доверенным Юрием Траханиотом, великий князь имел нелицеприятную беседу со своей княгиней по поводу письменного наставления греку. Он только что прочитал эту наставительную грамоту, понял, что там есть принадлежащие великой княгине новые вставки, и морщился при чтении их, как от кислого винограда.
– Хорошо, предположим, можно согласиться с тобой, когда ты одергиваешь государя, от имени которого грек Юрий будет вести переговоры с римским королём Максимилианом, чтобы твой супруг не продешевил, выдавая замуж наших драгоценных дочек… Подчеркиваешь особое достоинство нашего с тобой брака, Господь с тобой… Вот слушай – здесь… «Ежели спросят, намерен ли великий князь выдавать свою дочь за маркграфа баденского, то надобно ответствовать, что сей союз не пристоен для знаменитости и силы государя русского…
– Дозволь окончить фразу и сделать соответствующие пояснения… – Софья надменно прервала чтение наставительной грамоты Юрию Траханиоту, и продолжила по памяти слово в слово. – …государя, брата древних царей греческих, которые, переселившись в Византию, уступили Рим папам… Понимаешь, что я вложила в слова, отнесённые к тебе: «брат древних царей греческих»?
Государь развеселился и непринужденно расхохотался:
– Ну, скажи, какой я брат древних царей греческих, если у меня братья – обычные доморощенные князья?..
Софья нахмурилась, и всё с той же непреходящей надменностью мстительно пояснила:
– Братом греческих царей ты, Иван, стал через свой династический брак со мной, греческой царевной из знаменитейшего императорского рода Палеологов. Брат древних царей греческих означает, что ты, Иван, равный по значению могущественным византийским императорам, их династический преемник. Именно, твой династический брак на царевне греческой Софье Палеолог, дочери Фомы Палеолога, брата последнего византийского императора Константина Одиннадцатого, даёт тебе законное право называть себя братом великих греческих царей… Запомни раз и навсегда, Иван, не Елене Волошанке и не Дмитрию-внуку принадлежит герб Римской империи, а мне и твоему сыну Василию-Гавриилу… Или ты позабыл видение моё святителя Сергия перед самым его рождением, когда у нас с тобой получались одни только дочки… Одну Елену уже в младенчестве взяли на небеса ангелы… Судьбы взрослых дочерей, другой Елены и Феодосии, мы с тобой уже устраиваем… Но чего стоят жизни и судьбы всех твоих детей, если ты надумал отдать престол не Василию-Гавриилу, а Дмитрию-внуку?.. Ведь молдавские господари не годятся даже для подошв сапог византийским царям…
– Ну, опять ты за старое, Софья… – недовольно покачал головой государь и снова поморщился.
– А как ты думаешь, каково будет положение наших дочек на немецкой земле в Священной Римской империи, если не Василий-Гавриил будет сидеть на престоле, как законный монарх, «брат древних царей греческих», а выскочка Дмитрий-внук, их плебейского рода господаря Стефана Молдавского… Самая жалкая судьба будет у твоих дочерей на немецкой земле, ибо там всегда будут помнить, что «брата греческих царей» Василия ты отстранил от престола, посадив туда Дмитрия на радость иудеям всего мира, в жилах которого течёт иудейская кровь по матери Елене… Или ты, Иван, всё же из Москвы решил устроить не «Третий Рим», а «второй Иерусалим»?
– Хватит нести чепуху! – гневно грохнул государь кулаком по столу. – Хватит…
– Почему же хватит?.. – не унималась Софья с тем же надменным презрительным выражением лица. – Я желаю счастья своим дочерям, а не их погибели в немецкой земле, жалкой участи, если их брата Василия бояре во главе с Патрикеевым и Ряполовским ототрут от престола, куда они подсаживают изо всех сил сморчка-внучка государева Дмитрия… А я назло всем твоим боярам, даже тебе назло, Иван, внушаю своему сыну-первенцу Василию-Гавриилу самое высокое мнение о своём высочайшем происхождении «брата древних царей греческих», своих самых законнейших династических правах и родовых преимуществах над отпрыском Елены Волошанки, Дмитрием-внуком…
Государь только горько качал головой, обхватив голову двумя руками, тревожно думая о том, куда заведёт ненависть супруги к её династической сопернице Елене Волошанке с малолетним княжичем Дмитрием… Чтобы как-то отогнать тяжелые мысли, снова взял в руки наставительную грамоту греку Юрию и решил отыграться на опытной византийской интриганке Софье.
– А вот это уже без моего ведома вставлено… Мы с послом Поппелем договаривались о женихе для Елены – саксонском курфирсте Фридрихе, а вот, оказывается, её мать желает устроить судьбу дочери со зрелым королем Римским, вдовцом Максимилианом, чтобы поближе к любимому Риму оказаться… За вдовых пожилых королей как-то грешно дочек отдавать
Софья надменно передернула плечами и прошипела:
– …Да, король Максимилиан – вдовец, но не старик…
– Ну, конечно, песок ещё не сыпется… – и со смешливыми огоньками в очах стрельнул в скисшую супругу. – …Или уже песочек просыпается у вдовца?.. Впрочем, может, по собственному подобию партию Елене подбирала?.. Ведь тоже выходила за вдовца Ивана… – И уже с дерзким вызовом и злостью ко всему в этом нечистом мире. – Всем миром, что с нашей стороны, жениховской, что с твоей, невестиной, вдовство государю лепили… И вылепили всем миром вдовство государю Ивану… А по моему разумению, не гоже играть со счастьем девичьим дочек наших, устраивая судьбу с иноземными вдовцами… Может, и взаправду, у старого вдовца песо промеж ног уже сыпется, а ты за него дочку-красавицу предлагаешь… И всё под тем соусом, чтобы обойти Дмитрия-внука и посадить на престол «брата царей греческих» Василия… Как с престолом решу, так и будет… А с замужеством как бы осечки не вышло… Не нравится мне идея устроить брак с королем Максимилианом, – одно дело союз с ним, а другое брак…
– Не будет осечки с королём… Юрий знает, как с ним вести, какую политику держать…
– Я бы эти слова из наставления выкинул… Вот, читаю: «А буде император пожелает сватать нашу княжну за сына своего, короля Максимилиана: то ему не отказывать и дать надежду…» Может, шут с ним, с королем-вдовцом?.. Не нравится мне, что мы набиваемся, словно заримся на его королевство устройством брака дочери…
Софья всё же настояла на своём и оставила текст наставительной грамоты неизменным. Уломала супруга необходимостью брака дочери с римским королем, что отвечало её перспективным интригам посадить на престол с помощью «византийской партии» сына Василия и отодвинуть, назло боярской думе и «иудейской партии», Дмитрия-внука…
На «королевские издержки» греку Юрию, доверенному личному порученцу Софьи, были даны 80 соболей и более 3000 белок. Вскоре, отбыв из Москвы в Любек и Франкфурт, Юрий Траханиот был представлен римскому королю Максимилиану. Вручил будущему союзнику и жениху дары великокняжеские: сорок соболей, шубы горностаевую и беличью, множество белок. Суть переговоров держалась втайне от случайных ушей, но есть все основания считать, что по линии своей повелительницы Софьи грек Юрий вёл линию на брак Максимилиана и Елены, а по линии государя Ивана линию на союз против Казимира, аналогичный союзу с венгерским королем Матфеем (который незадолго до этого времени умер).
После смерти славного короля Матфея венгерские вельможи согласны были избрать на его место Владислава, государя богемского, в досаду не только короля Максимилиана, считавшего себя законным наследником Матфея, но также и русского государя. Данное обстоятельство явно способствовало союзу двух властителей: Максимилиан готов был пойти на завоевание Венгрии, а Иван – на завоевание древнерусских земель Литвы своего давнего врага Казимира, который становился и врагом своего союзника и возможного «зятя».
В Москву Юрию Траханиот возвратился с новым послом короля Максимилиана, Георгом Делатором. К радости Софьи и удивлению Ивана посол выразил желание вдового короля стать зятем Ивана и Софьи. Правда государя насторожила лукавая просьба щепетильного вдовца: он хотел лично видеть юную княжну Елену и, даже не сообразуясь с королевскими правилами и государевыми обычаями, спрашивал о размере и цене московского приданого.
Услышав о том, великая княгиня только надменно фыркнула, вспомнив недовольство государя устройством этого брака. А тут ещё – унизительная просьба показывать невесту, да к тому же крохоборская издёвка иноземца справляться о цене приданого невесты. Софья нутром опытной интриганки тоже почувствовала что-то не то…
Ответ «зятю»-королю от тестя и тёщи был более чем достойным и состоял в учтивом отказе «показывать» невесту. Ученые дьяки-дипломаты во главе с Федором Курицыным объяснили послу Делатору, что какой стыд для отца и матери невесты, если бы сват и «зять», посмотрев на невесту, отвергнул бы её.
Софья велела передать послу следующие гневные слова государя:
– Мог ли знаменитый государь московский, «брат древних царей греческих», с беспокойством и страхом ждать, что слуга иноземного властителя скажет о его дочери…
Но и это было не всё. Надменная великая княгтняСофья велела дьякам-дипломатам:
– Изъясните также невежественному послу Делатору, что венценосцам неприлично торговаться о приданом… Что великий князь без сомнения назначит приданое по царскому достоинству жениха и невесты… Но уже после заключения брака…Что надобно согласиться прежде всего в деле важнейшем, а именно, чтобы русская княжна, будучи супругой короля, не променяла веры греческой, имела бы в той земле короля церковь греческую и православных священников…
Для последнего великая княгиня требовала уверительной записки короля государю, но посол категорически отказался устраивать подобным образом брак, поскольку на подобные дела он не получил соответствующих полномочий. И набрал в рот воды, чтобы речь не заходила о браке
Но союзный договор между римским королем и московским государем был всё же подписан и гласил:
«По воле Божьей и нашей любви мы, Иоанн, Божией милостью государь всея Русии, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Югорский, Вятский, Пермский, Болгарский и проч. условились со своим братом, королем Римским и князем Австрийским, Бургонским, Лотарингским, Стирским, Кринтийским и проч. быть в вечной любви и согласии, чтобы помогать друг другу во всех случаях. Если король Польский и дети его будут воевать с тобою, братом моим за Венгрию, твою отчину; то извести нас, и поможем тебе усердно и без обмана. Если же и мы начнем добывать великого княжения Киевского и других земель Русских, коими владеет Литва, то уведомим тебя, и поможешь нам усердно. без обмана. Если и не успеем обослаться, но узнаем со стороны, что война началась с твоей или моей стороны, то обязываемся немедленно идти друг другу на помощь. – Послы и купцы наши да ездят свободно из одной земли в другую. На сем целую крест к тебе, моему брату… В Москве, в лето 6998 (1490), августа 16».
Союзный договор такого содержания был подписан в «совсем последних временах», через 5 месяцев после гибели Ивана Младого, за 8 месяцев до ареста Андрея Большого…
Сей первый договор с германской землёй, с Австрией, написанный на хартии, был скреплен золотой великокняжеской печатью. Государь пожалова посла Максимилиана, Георга Делатора в «золотоносцы», то есть в знатную персону, имеющую знаки отличия в виде золотых украшений, дал ему золотую цепь с крестом, горностаевую шубу и серебряные шпоры, в знак рыцарского достоинства.
Посол, словно что-то зная наперед, набрав по-прежнему в рот воды, когда его возвращали на брачные круги, поднес великой княгине Софье, «тёще» от «зятя» в дар весьма странный символический королевский подарок: серое сукно и попугая.
Не исключено, что подарок попугая «тёще» был посольской импровизацией остроумного посла Делатора, подчеркивавшего вторичность суждений римлянки и говорящей то, что надобно государю Ивану. «Попугаем» и в заморских странах неодобрительно называли тех, кто повторяет чужие слова и мысли, не имея собственного мнения и суждения. «Попугайничать», по мысли посла, вообще было «болтать зря»: вот и «теща» Софья «болтала зря» о династическом браке дочки, а посол на этот счёт предусмотрительно набрал воды в рот. Подарок-то символический «тёще» был, оказывается, ещё с подначкой и издёвкой.
Как-то, сразу после отбытия из Москвы королевского посла с союзным договором», проходя мимо покоев своей супруги, государь услышал нечеловеческий голос озорного попугая:
– Зять Макс – король!
Государь не знал, кто такой штучке научил попугая – посол или супруга венценосная, но весело и от всей души расхохотался. Но своим хохотом заставил опечалиться великую княгиню, денно и нощно пекущуюся о том, как бы выдать дочку за короля и посадить на престол своего сына Василия на, законного «брата древних греческих царей».
Только через значительное время государь услышал из покоев великой княгини другой выкрик ученого попугая:
– Зять Макс – дурак!
Хотел было рассмеяться государь, да саданула под сердце лихая мыслишка: «Чего смеяться-то?.. И с браком дочки, и с союзническим договором кинул их «зять Макс-король», совсем не дурак оказался, за дураков других держа, требуя невесту показать и узнать цену приданого… Прав ты был, государь, на корыстную римлянку, позарившуюся на тверское приданое и пошедшую на подлог византийский, найдётся ещё более корыстолюбивый и наглый… Хорошо хоть на корону не купился по дешевке государь, брат древних греческих царей…»
Несколько ещё было посольств от государю Ивана к королю Максимилиану и ответных… От доверенного Софьи, грека Юрия Траханиота, на нескольких языках говорящего, отвезшего дары великого князя и великой княгини – 80 соболей, камку и кречета – и договор, для одобрения и клятвенного утверждения узнали следующее. Римский король поначалу завоевал многие места в Венгрии, договор готов выполнять, но о сватовстве уже не говорит ни слова.
Дальше – больше… Посол Юрий вернулся в Москву 30 августа 1491 года с подписанной королем Максимилианом союзной грамотой, которую государь тут же приказал отдать в хранилище государственное. Однако с глазу на глаз Юрий передал государю, что до него дошли слухи, что вдовец Максимилиан, долго не имев ответа от великого князя, в угождение своему отцу-императору Фридриху уже помолвился с княжной бретанской…
Государь пересказал Софье содержание этого разговора с Юрием и в сердцах бросил:
– Какого же ответа же ждал король, коли посол Делатор сказал, что не уполномочен вести переговоры о браке…
– Как в рот воды набрали что посол, что «зять»-король… – презрительно цыкнула великая княгиня. – …Но мы их выведем на чистую воду…
– Как ты их выведешь на чистую воду?.. – устало и безмятежно спросил государь.
– …Заставим лгать и объясняться… объясняться и лгать… это унижает и уничтожает королевское достоинство… – с угрозой в голосе промолвила Софья.
Действительно, государь на этот счёт ничего не предпринимал, но Софья по своим каналам через греков и латинян вынудила всё-таки объясняться «короля Макса».
Король римский вторично прислал посла Делатора. Посол в извинительных выражения умолял великого князя и великую княгиню не досадовать за помолвку «зятя Макса» на принцессе бретанской и рассказал длинную историю в оправдание недостойного королевского поступка.
– Король римский Максимилиан… – закатывал мученически глаза хитрый посол. – весьма желал чести быть зятем великого князя; но… – посол выдохнул со стоном раненой души и поверженного ниц сердца. – …Бог не захотел этого… Разнесся в Германии слух, что я и послы московские год тому назад, отплыв на двадцати четырех кораблях из Любека, утонули в штормовом бурном море…Король наш думал, что государь Иван не сведал о его намерении вступить с княжной московскою. Дальнее расстояние не дозволяло отправить нового посольства, и согласие великого князя было ещё не верно. Между тем время текло. Князья немецкие требовали от императора Фридриха, чтобы он женил своего сына-короля, и предложили в невесты Анну Бретанскую. Фридрих убедил Максимилиана принять её руку. Когда же король узнал, что мы живы и что княжна московская могла быть его супругою, то искренне огорчился и доныне жалеет о невесте столь знаменитой…»
Вряд ли сия справедливая или выдуманная повесть посла удовлетворила государя. Он не проронил после этой «печальной повести» ни слова королю или послу, но исполнил клятвенный обет заключения договора. Иван Великий сделал то, что сделал и король Максимилиан: целовал крест перед его послом, который изъявил публично совершенное удовлетворение и устную благодарность короля.
Однако Софья пожелала отдать должок и послу, и королю. Она обратилась к послу:
– Я хочу, чтобы королевский посол дал слово чести, не взирая ни на какие обстоятельства, он будет всемерно способствовать союзу между королем и государем…
Тот, естественно, дал клятвенное слово чести… Взяв с него слово, великая княгиня спросила:
– Хочет ли посол полюбопытствовать о состоянии подаренного королем ей попугая?..
– Непременно, государыня… – ответствовал посол. – Я передам всё королю о попугае.
– А вот этого не надо делать… – жестко осадила посла Софья с язвительной улыбкой тонких поджатых губ в заготовленной заранее византийской местью.
Когда они подошли к ученому говорящему попугаю, Софья обратилась к нему с пустяковой просьбой:
– Что ты хочешь передать королю Максимилиану после тех душещипательных историй короля-жениха, которые нам поведал его велеречивый посол.
Попугай победно взглянул на посла и заорал на него с сумасшедшим взором в очах, полных гнева
– Зять Макс – дурак старый! – и уже повернув голову к ошалевшему от неожиданности послу Делатору рявкнул тому в лицо. – Пшел вон, врун хренов!
После обмена посольствами уже в конце 1491 году после ареста Андрея Большого король Максимилиан некоторое время соблюдал союзнический договор с Москвой, но вскоре пошел на заключение мира с сыном Казимира Владиславом, королем Богемии и Венгрии…
Деликатный ответ государя, сообщенный королевскому послу дьяком Федором Курицыным, был таков:
– Я заключил искренний договор с моим братом Максимилианом! Хотел помогать ему всеми силами в завоевании Венгрии моего друга и союзника, покойного короля Матфея, готовился сам сесть на коня, но слышу, что Владислав, сын Казимиров объявлен там королем и что Максимилиан с ним примирился: следовательно, мне теперь нечего делать… Я не изменю своей клятве. Если брат мой решится воевать, то иду немедленно на Казимира и сыновей его, Владислава и Альбрехта. В угодность Максимилиану буду добровольным посредником его союза с господарем молдавским, Стефаном Великим…
Государь Иван тут же вызвал своего ближнего дьяка Курицына и в сердцах бросил тому:
– И договор вроде союзнический есть на бумаге… Всё скреплено клятвой… Только заметались немцы, под короля Казимира легли… Пусть лежат… И король Макс – союзник хренов, ещё тот… Хорошо я их с короной отправил на все четыре стороны…
Дьяк Курицын не был настроен шутить; сказал то, что и должен сформулировать опытный дипломат:
– После мира Максимилиана и Владислава союз короля Максимилиана с Москвой не имеет для тебя, государь, никакого значения…
– А подписанный моей рукой договор и скрепленный клятвой и крестоцелованием?..
– Договор просто не вступил в силу… – тихо, без лишних эмоций ответствовал дьяк посольский.
– Вот так-то, друг ситный, только крымский хан Менгли-Гирей оказался для Москвы единственным полезным союзником в противостоянии с королём Казимиром Литовским…
– Но ведь есть же и господарь Стефан Молдавский, о котором ты всё же упомянул, государь, в достойном ответе римскому королю… – вежливо поправил государя дьяк…
– К сожалению сват Стефан имеет больше ума и мужества, нежели сил, истощаемых им в войне с османами… – горько и сокрушенно посетовал государь… – Только не слова о моём мнении Елене… Она и так, как на иголках, сидит в Софьином враждебном окружении… Потому пока вся надежда на союзника хана Менгли-Гирея…
– Тем более, как я наслышан, от наших иудейских агентов в Крыму и Литве, хан решил построить сильную крепость на северной стороне днепровской дельты, – сказал Курицын.
– Расскажи-ка поподробнее, Федор, об этой затее хана… Не на Киев ли союзник нацелился… Может снова решил оттуда прислать дискос с потиром… например, на свадьбу дочки Елены… Хватит, не надо… Ивану младому с Еленой Волошанкой прислал – как сглазил сына… – тяжело вздохнул государь. – Ну, что там насчёт крепости хана…
– Действительно, новая цитадель Очаков – весьма удобное место для будущих походов на Литву и Польшу. К тому же известие о её возведении уже вызвало большое волнение в Польше и Литве и огромную радость литовских и польских иудеев из анти-королевской партии…
Государь раздумчиво поскрёб затылок и поделился сомнениями и смешанными чувствами относительно затеи хана:
– Да, действительно, цитадель Очаков укрепит положение хана в отношении Казимира, врага Москвы… Только тот же Очаков следует рассматривать и как постоянную угрозу Киеву и другим древнерусским землям, на которые Москва имеет свои собственные виды… Боюсь, что турки вынудят хана отдать им эту крепость… А заупрямится он или его дети, так османы силой овладеют и Руси будут кулак оттуда показывать… И бить этим кулаком долго будут, пока их оттуда не выкурят русские Иваны…
Государь всё же рассказал с постным выражением лица о конце союза с римским королем.
– Сначала помолвка с римским королем сорвалась… Вот теперь и союз… Всё один к одному… Ненадежные женихи и союзники эти твои «римляне… – поглядел сверху вниз на римлянку с таким недовольством, словно побыстрее хотел скинуть с плеч тогу с чужого плеча «брата древних царей греческих»
«Тёща» Софья, выслушав государя и по-византийски проникшись его болью властителя, остроумно и тонко отомстила королю и его послу за то, что те посчитали её не царевной и государыней, а попкой. Государь часто слышал из покоев тихо ненавидимой им великой княгини гневный и злой выкрик ученого попугая насчёт неудавшегося союзника государя, короля Максимилиана:
– Макс – не зять, не союзник и не король! Макс – дурак старый!.. А ещё жениться вздумал на молоденькой княжне, вдовец-дурак …