По горячему летнему небу ползли облака.
Мальчик смотрел на них, задрав голову и прищурив левый глаз. Пытался представить, на что может быть похоже вон то мохнатое облако. Вроде бы собачья голова. Да, так и есть. Зубастая пасть, треугольные уши, плоская вытянутая морда. Овчарка, как в фильмах.
– Пап, смотри, собачья голова! – произнес мальчик, не отрывая взгляда от облака.
Папа ничего не ответил. Он был занят делом.
За спиной мальчика, в глубине двора, тревожно заскулил Тузик – черная дворняга, найденная три дня назад на краю поселка. Тузик был мелким, некрасивым и никому не нужным псом. Он постоянно скулил, будто чуял неладное. Мальчику не нравился Тузик. Какой-то неправильный пес.
Бабушка, высунувшись из окна летней кухни, сказала:
– Через пять минут всё будет готово.
Она обращалась к папе, но мальчик тоже кивнул.
Облако в форме собачьей головы проплывало мимо солнца, касаясь его лохматым загривком. Ветер принес запахи. Что-то жарилось.
– Пап, а что будет, если облако врежется в солнце?
– Хрень какая-то будет, – буркнул папа. – Ты бы лучше делом занялся. Пойди Серафиме Львовне помоги.
– А что ей помогать? Не справится?
Тяжелая папина ладонь впечаталась в затылок. Клацнули зубы.
– Ты не хами тут, – наставительно сказал папа. – Дуй живо, спроси, чем помочь можно.
Мальчик нехотя оторвался от разглядывания облаков и, потирая затылок, побежал через двор к летней кухне. Тузик, привязанный к виноградной оградке на короткий поводок, заскулил и попытался убраться с дороги. Мальчик задорно пнул его под зад и засмеялся над разнесшимся по двору коротким противным визгом.
Так и надо чертовой дворняге. Вертится тут под ногами.
Из окна высунулась бабушка, Серафима Львовна. Все ее лицо состояло из морщин, сквозь которые проглядывали крохотные глазки, приплюснутый нос и тонкие потрескавшиеся губы. Кожа на руках потемнела и покрылась множеством темных пятен.
– Зачем животину мучаешь? – спросила она, потом, не дожидаясь ответа, продолжала: – На, дай сожрать. Пес который день не ест. Должен вмиг заглотить.
В широкой ладони у бабушки лежало черное яйцо. От него остро пахло горелым.
– Сожрет? – спросил мальчик с сомнением, хотя сам же кормил месяц назад таким же яйцом другого пса. Тот умял его за обе щеки.
– Не сожрет – затолкаем, – беспечно отозвалась бабушка и подмигнула.
Серафима Львовна немного пугала мальчика. Про себя он называл ее ведьмой и без лишней надобности старался к ней не приходить. Он бы и сегодня не пришел, но настоял отец. Сказал, что мальчику пора посмотреть, что бывает, когда псы сжирают яйца. Ну вот, похоже, скоро и придется.
Мальчик взял яйцо.
Во дворе, под тенью винограда, папа возился с топором: насаживал лезвие на массивную рукоять.
Топор был фамильной реликвией. Папа любил рассказывать историю, что топор этот сделали еще в те времена, когда и поселка-то не существовало, а боярам бороды не резали и платьев таскать не велели. То есть давно.
С тех пор топор передавали по мужской линии, в наследство. Рукоять гнила, ломалась, приходилось заменять ее на новую. А вот лезвие всегда выглядело так, будто только что было куплено.
– Корми, корми, – пропыхтел папа.
По двору разнесся тяжелый металлический гул.
Мальчик подошел к Тузику. Тот все еще скулил, поджав хвост. Какая всё же бесполезная псина.
– На, жри, – положил перед ним яйцо, добавил мрачно: – А то затолкаем.
Тузика не пришлось долго уговаривать. Он набросился на еду, даже не обнюхав, и проглотил ее в два счета, звонко клацая зубами. Скорлупа и горелые ошметки рассыпались по земле. Вывалился темно-оранжевый кусок желтка, и Тузик стремительно его слизнул, вместе с налипшей пылью.
Мальчику стало противно, и он собрался отойти, но обнаружил, что за спиной стоит отец. В руках он держал топор.
Мальчик догадывался, что произойдет дальше. Не дурак.
В дверях летней кухни появилась бабушка, вытирающая блестящие от влаги руки передником. Оперлась о дверной косяк, с интересом наблюдая.
Отец сгреб Тузика одной рукой, дернул, разрывая поводок. Пес закрутился, заскулил, почуяв опасность, но отец прижал его к боку и понес на задний двор, мимо кухни. Мальчик поспешил следом. Он видел, как бешено мелькают задние лапы пса, расцарапывая отцу кожу на локте.
Дошли до деревянной колоды, на которой бабушка колола дрова для печки. Колода была вся в глубоких и мелких трещинах. Вокруг собрались горки темных опилок.
– Держи! – сухо распорядился отец, придавил коленом пса к колоде и указал рукой на собачью морду. – Крепко держи, чтоб сучонок не дергался.
– Прямо за пасть держать?
– Ну не за яйца же!
Тузик уже не просто скулил, а подвывал.
На лбу отца проступили капли пота.
Мальчик выдохнул, ощущая дрожь в пальцах. Сделал шаг, другой, оказался невероятно близко к распахнутой красной пасти с кривыми зубами, подался вперед и, стиснув обеими руками волосатую морду, ощутил влажность собачьего носа и вязкие сочащиеся слюни.
Пес затрепыхался. Отец надавил коленом сильнее – так, что мальчик расслышал глухой треск костей.
– Тише, тише, – шептал отец, поднимая топор.
Тузик сучил передними лапами, дергал головой – стоило невероятных усилий держать ее. Между зубов пошла желтоватая рыхлая пена.
На мгновение мальчик увидел глаза Тузика. Большие оранжевые глаза, похожие на желток сгоревшего яйца. Они не мигая смотрели в небо.
А затем топор опустился с коротким и тихим:
«Вж-жж!»
Что-то громко хрустнуло. Пес резко дернулся и обмяк. Топор поднялся и снова опустился, в этот раз погрузившись лезвием в колоду. Внутри Тузика что-то надломилось, голова отделилась от туловища и осталась в руках мальчика. Он так и держал ее за пасть, не в силах оторвать взгляда от стремительно стекленеющих собачьих глаз.
Теплая жидкость обрызгала его голые ноги. Громко рассмеялся отец. Мальчик шевельнул головой. Он всё еще ощущал холодную влажность собачьего носа у себя в ладонях.
– Ну вот ты и взрослый, сынок! – хохотал отец. – Совсем-совсем, мать твою, взрослый!
Мальчик поднял голову к небу, прищурив левый глаз. Он невероятно сильно хотел отыскать облако в форме собачьей головы. Но небо было голубым и чистым. Без единого белого пятнышка.