В ожидании завтрака Александр Сергеич продолжал меланхолично валяться на кровати, бесстыдно сминая своим подтянутым телом разглаженное до состояния зеркала покрывало, а я направился в ванную комнату. Зашел и ахнул: в панорамном окне, занимавшем всю дальнюю стену, сверкало солнце, нежно освещая поверхность ванны цвета слоновой кости, перетекающей градиентом оттенка в античную мозаику на полу. Вся моя квартира меньше, чем эта комната!
В раковине, выполненной в форме изогнутого фигового листа, мелодично зажурчала вода, и я не сразу понял, что к шуму воды примешивается легкая музыка, включившаяся, видимо, вместе с поворотом крана. Взглянув в зеркало на свою помятую физиономию, я понял, что не смогу удержаться, чтобы не опробовать здесь все. Разве что поплескаться в ванне оставлю на сладкое, обойдусь пока душем. Полукруглая ширма в середине стены скрывала душевую лейку и мозаику с фрегатом в бурных океанских волнах.
Быстро освободившись от одежды, я расслабленно наслаждался мягким потоком воды, стекавшим по лицу, шее, затекшим плечам, голодному животу, пока не услышал тихий щелчок дверного замка. Все внутри меня замерло, обратившись в слух. А что, если я забыл закрыть за собой дверь в ванную? Теней за запотевшим стеклом душевой кабины не видно, а раздвинуть дверцы и предстать перед невидимкой в чем появился на свет – что может быть глупее? Что если прямо сейчас, пока я тут предавался нехитрым радостям водных процедур, этот кто-то притаился в шкафу и наблюдает за моим силуэтом: как я намыливаю подмышки и другие интимные места? Вот черт! Я резко выключил воду.
Музыка с потоком воды, сошла на нет, и ее последние отзвуки сорвались вместе с каплями, упавшими на плитку мозаики. Потянуло холодком, и кожа мгновенно покрылась пупырышками. Я машинально отжал воду с волос ладонью и шагнул за пределы уютно нагретого, уже обжитòго за эти несколько минут, пространства. В ванной никого, кроме меня не было. Я прошлепал босиком к шкафу, расположившемуся недалеко от входной двери. Когда створки распахнулись, внутри зажглась подсветка, явив взгляду ровные стопки белоснежных полотенец и халатов. Вот это кайф!
Окутанный теплым паром, я предстал перед шефом в махровом халате как раз в тот момент, когда он сонно намазывал масло на ломтик поджаренного хлеба. Александр Сергеич, подняв голову, прошелся по мне взглядом и остановил его на поясе, который я продолжал завязывать на ходу. Я так и застыл на полдороги, чувствуя, как по плечам и шее к лицу опять подступает волна удушающего тепла. Шеф отложил столовый прибор и закинул ногу на ногу. Кивком он пригласил меня к столу, пододвинув тарелку в мою сторону. Одним рывком я затянул узел пояса покрепче. В тарелках, заботливо прикрытых крышками из нержавейки, оказалась овсяная каша. Я разочарованно плюхнулся на стул. Мне думалось, что в таких номерах на завтрак подают омаров, не иначе.
– Какие планы? – освѐдомился я, уминая за обе щеки завтрак, показавшийся необычайно вкусным после ночного марш-броска.
– Поспать, а к вечеру прошвырнуться по центру. Все, как и положено в отпуске, – устало улыбнулся шеф.
– А я думал, у вас тут дела, – начал я осторожно прощупывать почву. – А как же ребята? Как они справятся с заказом?
– Справятся, – уверенный тон Александра Сергеича не оставил и повода для сомнений, но тут же швырнул в обратную сторону продолжением фразы, – а если не справятся… – он ненадолго прервался на театральную паузу, – знаешь, как в Корее проверяют подчиненных? Фирма работает правильно, когда краткосрочное отсутствие одного из участников процесса не отражается на работе в целом.
Понимая, что надо восхищенно кивать и улыбаться, мол, какой у нас продвинутый начальник, как он хорошо знает теорию управления персоналом, я испытывал острое желание прямо сейчас выхватить смартфон и быстро набить сообщение всем ребятам, только не в рабочий чат, разумеется: «шеф сошел с ума, это проверка». Но сидел с каменным лицом, продолжая жевать бутерброд. Если я так сделаю, что подумают ребята? Что сошел с ума я сам.
***
Покончив с завтраком, мы разбрелись по разным концам номера, я – в спальню, а Александр Сергеич в ванную. Немного подумав, я закрыл за собой дверь, поймав его ироничную ухмылку в стремительно закрывающейся щели дверного проема. Возможно, мне показалось. Или он вообще оценивал убранство обеденной комнаты, а не мой дерзкий поступок.
Скинув халат на пол, я закутался в теплое и легкое одеяло. Наконец-то можно растянуться во весь рост. За стеной шуршала вода, еще больше усиливая желание вздремнуть. Сонными глазами я оглядел спальню. Слишком много пафоса. Может, такой дизайн и вызывает у иных пару минут восторга, но жить в таких комнатах каждый день мало кто сможет.
Тяжелые старомодные шторы, хорошо хоть от солнца прекрасно спасают – можно спать днем. Я широко зевнул. На стенах чередовались мрачно-бордовые вставки обоев с позолотой рисунка – что-то вроде цветочных корзин – и вставки цвета топленого молока. Напоминало обиталище дамы бальзаковского возраста. Такие обои лучше клеить в комнате большого размера, чтобы они смотрелись, по крайней мере, сносно. Я зевнул еще раз и уставился на люстру в потолке. Вот и кто ж додумался сделать люстру зеркальной? Нет, тупо подвесить к потолку зеркало и прилепить к нему разнокалиберных шариков из хрусталя? Боже мой! У кого они заказывали такой дизайн?! Черт его побери, зеркало! Над кроватью.
Я еще намеревался поразмышлять над вопросом, стоит ли считать себя захваченным в плен, и когда у меня начнет развиваться стокгольмский синдром. Но тут мир озарила вспышка, и я уж было подумал, что кто-то включил эту блядскую люстру, но нет. Обстановка вовсе не напоминала больше комнату для стареющих мадам. Пока я пытался приспособиться к резкому свету, со стороны двери послышался тихий разговор. Опять это бессвязное бормотание. Дверь резко распахнулась, впустив сквозняк, тут же хлопнувший невидимой фрамугой, а я вжался в кровать, наивно надеясь, что никто меня не заметит. Вот только это уже была не кровать, а ровная жесткая и холодная поверхность.
В комнату вошли двое. Сначала я видел только неясные силуэты на фоне обстановки в духе минимализма. Люминесцентные лампы на потолке. Все в стальном цвете. Из-за бликов с гладких поверхностей я сразу и не смог разглядеть лица вошедших, а когда разглядел, Матерь Божья! Великан в белом халате прислонился к длинному столу напротив моей наблюдательной позиции, а рядом с ним вполоборота стояла моя сестра. Я чуть не поперхнулся. И что меня взволновало еще больше – я узнал этого человека. Что она тут делает? Глупая! Надо скорее спасаться!
Я очень надеялся, что меня не заметят, и они, кажется, не замечали. Санитар казался немного растерянным или удивленным, хотя вполне довольным жизнью. Как всегда. На его гладко выбритых мясистых щеках собрались складки от плотоядной улыбки, а толстые губы он то и дело облизывал во время разговора, который я никак не мог разобрать, хотя лежал не так уж далеко. Лизавета же, наоборот, кривила губы в едкой усмешке, а ее глаза превратились в угли, пылающие жаждой мести. Я ее прекрасно понимал, только не ожидал, что она сделает то, что произошло потом. Она выхватила из-за его спины нож, по очертаниям похожий на нож для масла, но гораздо больше, и острее, как оказалось. Сжав губы в ниточку, она осой ужалила здоровяка в шею пониже уха. Он беззвучно закричал, сгорбился, зажимая брызжущую кровь пальцами, они принялись скользить по коже, он никак не мог схватиться так, чтобы прижать рану плотно. Я смотрел во все глаза, даже не пытаясь что-либо предпринять. В глубине души я радовался и поддерживал сестру, и чувствовал себя мерзко от этого. Лиза же, не теряя времени, зажала в сгибе локтя его голову и продолжила вскрывать ему трахею. Тут я не выдержал. Ее лицо полыхало безумием, санитар осел на колени, а я поднял руку, надеясь теперь привлечь ее внимание, но вместо моей привычной руки в воздух перед глазами поднялась серо-желтая масса, рыхлая, неуправляемая, шматком упавшая куда-то вниз за край металлического стола, на котором я лежал.
Чувствуя, что меня вот-вот вывернет наизнанку от страха и омерзения, я понял, что больше не могу пошевелиться. Меня будто сжимало коконом, тягучим, теплым, душным. Я принялся исступленно сучить руками и ногами, пытаясь сдернуть с себя невидимую пленку, и, кажется, что-то кричал, но голос быстро тонул во мраке.
***
И опять резкий свет.
– А, ты уже не спишь, тогда поехали гулять.
Надо мной нависло чересчур знакомое лицо, но теперь заметно посвежевшее, дохнувшее спасительной мятой после еще не забытого видения трупного мяса. Я завис, растерянно хлопая ресницами, еще не понимая, где я на этот раз оказался. Но по мере возвращения очертаний комнаты и воспоминаний о внезапной поездке, смятение уступало место возмущению. Блин, да что он себе позволяет? Я вообще-то тут голый сплю! Я рванулся к валявшемуся на полу халату, как во сне, засучив руками, и обнаружил себя замотанным в одеяло. А, вот оно что.
Словно прочитав мои мысли, Александр Сергеич добавил:
– Ты жутко кричал во сне, я подумал, что тебе плохо. Но раз ты в порядке, одевайся, легкий морозец освежает.
Александр Сергеич вышел из комнаты, деликатно прикрыв за собой дверь. Люстра, кстати, оказалась не так уж плоха.
***
Автомобиль притормозил у резных ворот, за которыми чернел плотной стеной лес. Сумрак зимнего вечера отгоняли мягким светом редкие фонари. Бесшумно опускались на бескрайнее белое море пушистые снежинки. Как голубиные перышки. Я подставил ладонь и смотрел, как они скукоживаются от моего тепла и превращаются в капли.
– Признаться, ты меня слегка удивил своим выбором, – Александр Сергеич хлопнул дверцей, и звук этот впервые показался громким. – Здешняя тишина – это единственное чего нет в Москве.
О, я знаю! Специально выбрал город, в который, по моему впечатлению от гугл-карты, разве что в паломничество по церквям ездить. Чтобы никто не догадался. Кто ж знал, что он вот так припрет меня к стенке.
Легкий морозец, вправду, бодрил. Под ногами поскрипывало. Сосны шептались между собой, покачивая тяжелыми от снега кронами. Мы вышли на полянку, посередине которой темнели остатки кострища. Александр Сергеич, так легко ступавший по едва различимой в темноте тропинке, как будто знал дорогу. Он пнул обгоревшую консервную банку и отправил меня поискать веток. Я неуклюже бродил рядом, опасаясь потерять его из виду, пока он раскладывал туристические стульчики и рылся в рюкзаке. Где-то вдали подмигивали огоньки мчавшихся по объездной дороге автомобилей.
Конечно, единственное, что я смог найти – это обломленную веточку и штук пять шишек. При каждом звуке я испуганно вздрагивал. Вот крикнула птица, вспорхнув с ветки, с которой осыпался сухой серпантин снега. Вот я наступил на припорошенную снегом алюминиевую банку, и она оглушительно хрястнула так, будто за спиной кто-то передернул затвор. Я аж подпрыгнул. Александр Сергеич только покачал головой, скрывая улыбку под шàрфом, и нагнулся к рюкзаку. Выудил оттуда аккуратно упакованные полешки, газету и каминные спички. Мол, так и знал, что ты, балда, только и способен в офисе задницу греть. Если бы я надел шапку, она прикрыла бы покрасневшие кончики ушей.
Александр Сергеич мастерски развел костерок, как будто учился не в Архитектурной академии, а где-нибудь в техническом универе, где каждый год ездят в стройотряд и по вечерам поют под гитарку у костра. А ведь я даже не знаю, что он закончил, вполне может быть…
– А нас не оштрафуют за костер? – Я обхватил ладонями пластмассовую кружку с горячим чаем, заботливо налитым из термоса. Оказывается, пока я спал, он снарядился как в настоящую экспедицию, и теперь обжаривал на прутиках кусочки хлеба. Тепло через пластик передавалось плохо и не спешило согреть мерзнущие пальцы. Я отхлебнул чаек. Черный со специфическим ароматом чабреца.
– А мы здесь одни, – отозвался Александр Сергеич, и огонек костра промелькнул в его угольных глазах.
Блин, предупреждать надо! Или не шутить так, когда я полный рот чая набрал. Еще бы предварительно печенькой угостил!
Он похлопал меня по спине, половина чая расплескалась. Я сопел красный и злой. В первую очередь на себя. Когда я уже перестану везде искать второе дно и реагировать на все, как кретин?
Наученный, больше я ничего не спрашивал. Мы молча поели жареного хлеба с сосисками и наблюдали, как тлеют угли, отдавая нам последнее тепло. Даже уютно стало в лесу, поначалу казавшимся мрачным. Александр Сергеич залил костер остатками чая, пока я складывал стулья. Передавая их шефу, уже закинувшему рюкзак за плечо, я неизбежно коснулся замерзшими пальцами его ладони, удивившись, какая она теплая. На секунду он остановил взгляд на моей шее без шàрфа, но ничего не сказал.
В номере я зашмыгал носом, в горле запершило. Не хватало еще проваляться весь отпуск в постели! У меня ведь на завтра назначена важная встреча. Я угрюмо щелкал пультом, поджав ноги на кровати. В полумраке комнаты, освещенной только мигающим светом сменяющихся на экране кадров, возник стройный силуэт Александра Сергеича. Бесцеремонно он приблизился ко мне вплотную и прижал узкую ладонь к горящему лбу. Теперь ладонь его казалась холодной, а мой лоб горячим.
– Знаешь, что нужно делать, когда болит горло? – суховато спросил он, и, не дожидаясь ответа, толкнул меня на кровать.
Коснувшись затылком подушки, я замер. Александр Сергеич навис надо мной. Я затаил дыхание, но он лишь отобрал у меня пульт, выключил телевизор, погасил свет и закрыл за собой дверь.
В обступившей темноте уши заполнило непрерывное бормотание. Сначала я подумал, что за дверью шеф включил телевизор сам, но не смог разобрать, что там бормочут. Впрочем, мне не привыкать к подобному. Так бывает, когда я в очередной раз проваливаюсь в тот мир.
Тьма зашевелилась, и я обнаружил себя на грунтовой дороге. Колючки вдоль обочины дрогнули от пронизывающего порыва ветра. Из тьмы потянулись чьи-то длинные спутанные волосы. Впереди босыми пятками перебирала девушка. Я побрел за ней. Ветер завывал, словно звал кого-то. Сначала вдоль дороги мелькали вывески с незнакомыми названиями. Мы прошли мимо длинного полуразвалившегося одноэтажного дома. Возможно, конюшня. Окна без стекол, дерево, проросшее прямо на крыше – все говорило о том, что это место давно заброшено.
Из влажной пустоты окон донеслось вибрирующее эхо. По спине прошелся легкий холодок, будто кто-то постучал по ней невидимой влажной ладонью. Девушка впереди испуганно оглянулась и непроизвольно сжала кулачки. У меня же в выступил холодный пот между лопаток: у стены стоял пес. Его горящие желтым пламенем глаза неотрывно следили за нашими движениями. С оскаленных челюстей, размером с охотничий капкан, капала слюна. Прятаться было негде. Мы побежали в свете луны, не сговариваясь. Одежда промокла насквозь.
Куда бежать, я не знал, а пес уже нагонял и щелкал зубами где-то рядом. Монстр с когтями, мощными лапами и холодным взглядом убийцы. Я многое повидал за свои двадцать шесть лет, и часы бодрствования, я вам скажу, были самыми безопасными в моей жизни.
Незнакомка бежала, как заяц, подпрыгивая на кочках, летела сквозь заросли сухой травы, в сторону обрыва. Из-за его края к ногам бегущей взметнулись черные языки пламени.
Огонь выплясывал, похожий на монстров с длинными руками и вечно раскрытыми в немом крике ртами. Он колыхался над обрывом, как волны разбушевавшегося моря. Мы неслись по самой кромке. Кроме тьмы и огня ничего вокруг не было. Я чувствовал, что из груди вот-вот вывалится сердце и брякнется, как чугунный котелок, под ноги.
Девушка, наоборот, казалось, летела над землей легко. В ее длинные волосы лентами вплетались языки пламени. Я залюбовался на пару секунд и протянул руку в надежде дотянуться хотя бы до кончика волос.
«Это вынужденная мера», – подумал я, еще толком не понимая, что происходит, и просто следуя за девушкой. Она же, безмятежная, как будто всегда так делала, оттолкнулась от земли босыми пальцами ног. Линия горизонта повернулась, жар огненного озера окутал меня своим дыханием.
Закашлявшись, я проснулся. Свет ночника выхватил серебристую каемку упаковки ярко-голубых леденцов с ментолом.