Долго ждать беседы с Дэниелом Розеном Адаму не пришлось. Через три часа после телефонного звонка Гудмэна в маленьком конференц-зале по соседству с кабинетом управляющего собрались четверо мужчин. То, что разговор состоится во владениях Розена, немало беспокоило молодого юриста.
Сотрудники «Крейвиц энд Бэйн» считали главу фирмы лишенным всяких человеческих чувств монстром – и это несмотря на два перенесенных Розеном инфаркта, которые несколько смягчили его несгибаемую волю. В течение тридцати лет Дэниел Розен являлся безжалостным судией для собственных подчиненных и самым грозным противником государственного чиновничьего аппарата. До первого сердечного приступа он успел прославиться своим немыслимым рабочим графиком: девяносто часов в неделю, полночные бдения, беготня по коридорам до одури сонных ассистентов. От него ушли четыре жены и пять секретарш. Всего несколько лет назад Розен играл в фирме роль осязаемой и весьма мощной пружины. Но времена эти миновали. Врачи ограничили его неделю пятьюдесятью часами, и отбывать их приходилось исключительно в стенах офиса. Доступ к залам суда был для «монстра» закрыт.
Тогда с единодушного благословения коллег Дэниел Розен возложил на свои плечи заботу о рутинных буднях юридической фирмы. Он превратился в настройщика капризного бюрократического механизма, заправлявшего всей деятельностью «Крейвиц энд Бэйн». Партнеры, по их собственным словам, удостоили Дэниела высочайшей чести.
Последствия этого шага ужасали. Лишившись возможности присутствовать на поле битвы, Розен установил в фирме порядки, которые напоминали подготовку к серьезной судебной тяжбе. По самому банальному поводу он подвергал трепетавших от страха сотрудников перекрестным допросам. Он часами мучил партнеров, навязывая им обсуждение неясных перспектив. В собственный кабинет, ставший узилищем, он вызывал новичков и принимался запугивать их, проверяя на прочность.
Ступив в зал, Дэниел Розен намеренно опустился за стол напротив Адама, мрачно раскрыл тонкую папку. Гудмэн сел рядом с молодым юристом, пальцы его задумчиво поглаживали клинышек бородки. Когда в телефонном разговоре он поведал управляющему о родственных связях Холла, партнер лишь многозначительно усмехнулся.
У входной двери стоял, прижимая к уху сотовый телефон, Эммит Уайкофф. Пятидесятилетний, он выглядел намного старше своих лет. Недоброжелатели утверждали, будто рабочий день Эммит всегда начинает в состоянии, близком к панике.
Из раскрытой папки Розен достал объемистый разлинованный блокнот.
– Почему во время прошлогоднего интервью вы ни словом не обмолвились о своем деде? – Фраза прозвучала как автоматная очередь.
– Потому что меня о нем никто не спрашивал, – невозмутимо ответил Адам. Гудмэн предупреждал: беседа будет трудной, но в конце они все-таки одержат победу.
– Посмотрите на этого умника!
– Хватит ерничать, Дэниел. – Гудмэн покосился на Эммита – отрицательно качнув головой, тот уставился в потолок.
– Не думаете ли вы, мистер Холл, что нас следовало поставить в известность о своем родстве с одним из клиентов? – В столь насмешливом тоне Розен привык обращаться к уличенным во лжи свидетелям.
– В тот момент вы интересовались чем угодно. – Спокойствие не изменило Адаму. – Помните? Дактилоскопия, предложение пройти тест на полиграфе…
– Помню, мистер Холл. Но вы знали то, о чем мы не могли и подозревать. Ваш дед являлся клиентом фирмы, куда вы пришли устраиваться на работу. Вы должны были сказать об этом. – Голос Розена повышался и понижался, как у хорошего актера, глаза неотступно следили за Адамом.
– Отец моего отца – не типичный добрый дедушка.
– И все-таки он – ваш дед. Обращаясь в фирму, вы знали, что он был ее клиентом.
– Тогда приношу извинения. У фирмы тысячи клиентов, и каждый платит неплохие деньги за ее услуги. Никогда не думал, что дело, которое велось нашими юристами pro bono, послужит причиной подобного разбирательства.
– Это вероломно, мистер Холл. Вы сознательно выбрали нас, поскольку фирма представляла интересы вашего родственника. А теперь вдруг хотите взять на себя его дело. Такая просьба ставит всех нас в очень неловкое положение.
Что еще за неловкое положение? – протянул Уайкофф, складывая сотовый телефон и пряча его в карман. – Слушай, Дэниел, речь идет о приговоренном к смерти. Человеку нужен адвокат, черт побери!
– Другими словами, его собственный внук?
– Да кому какое дело? Бедняга одной ногой уже в могиле. Направь к нему адвоката!
– Не забывай, он сам от нас отказался.
– Да, и сам же наймет вновь. Остынь. Почему бы не попытаться?
– Вот что, Эммит, авторитет фирмы – это моя забота. Меня нисколько не прельщает идея послать сотрудника в Миссисипи, где его клиента без излишних проволочек зашьют в казенный саван. Если по совести, то мистер Холл должен быть просто уволен.
– Великолепно, Дэниел. Великолепно! Классический пример того, как одним ударом сплеча разрешается деликатный вопрос, – веско бросил Уайкофф. – Кто же, по-твоему, поедет в Парчман? Старику необходим адвокат, и Адам – его единственный шанс!
– Да поможет Сэму Господь, – пробормотал Розен.
– Авторитет фирмы? – счел своим долгом вмешаться Гудмэн. – Считаешь, люди видят в нас горстку полуголодных работников социальной сферы? Неудачников, что ищут забвения в бескорыстном труде?
– Или занятых благотворительностью монахов? – поддержал коллегу Уайкофф.
– Что конкретно угрожает авторитету фирмы? – спросил Гарнер.
Не в привычке Розена было сдаваться без боя.
– Сейчас объясню. Фирма не посылает своих новичков на Скамью. Мы можем посмеиваться над ними, можем убивать их двадцатичасовым рабочим днем, но мы не имеем права отправлять их, зеленых и неопытных, в настоящий бой. Вы оба хорошо знаете порядок рассмотрения дел, по которым вынесен смертный приговор. Эй, Гарнер, ты же писал об этом книги! Думаешь, мистер Холл справится?
– Я буду контролировать каждый его шаг.
– Адам – отличный специалист, – добавил Эммит. – Досье деда он выучил наизусть.
– Справится, – убежденно произнес Гудмэн. – Верь мне, Дэниел. Я на своем веку повидал достаточно.
– При нужде готов даже слетать туда, чтобы помочь парню, – вновь подал голос Уайкофф.
– Ты – и pro bono? – с изумлением повернулся к нему Гарнер.
– Ну… У меня тоже есть совесть.
Оставив без внимания перепалку, Адам не сводил глаз с Дэниела Розена. «Давай увольняй, – думал он. – Смелее, мистер Розен! Гоните меня взашей на похороны деда, а я уж посмотрю, как мне быть».
– Но если приговор все же приведут в исполнение? – обратился управляющий к Гудмэну.
– Нам уже приходилось терять клиентов, Дэниел. Если не ошибаюсь, таких было трое.
– Какова ближайшая перспектива осужденного?
– Хороший вопрос! Сейчас пока еще действует отсрочка приговора, но суд в любой момент может пересмотреть свое решение и назначить новую дату. Скорее всего она окажется ближе к концу лета.
– Времени не так много.
– Пожалуй. Однако мы семь лет слали апелляции, и каждая себя оправдала.
– Как получилось, что из всех смертников нам достался именно этот ядовитый старикан?
– Долгая история. К нашему разговору она не имеет ни малейшего отношения.
С чрезвычайно озабоченным видом Розен черкнул что-то в лежащем на столе блокноте.
– Надеюсь, вы не думаете, что удастся избежать шума?
– Все может быть.
– Ха! Незадолго до казни жертва превратится в героя. Репортеры поднимут бурю. Ваше имя будет на устах у толпы, мистер Холл.
– И что?
– А представьте себе заголовки центральных газет: «Внук приходит спасти деда!»
– Оставь, Дэниел. Это мы уже проходили, – буркнул Гудмэн.
Однако Розен не успокаивался:
– Пресса съест вас живьем, мистер Холл. Подноготную вашей семьи узнает вся страна.
– Но ведь мы, юристы, боготворим прессу, мистер Розен, – холодно отозвался Адам. – Мы привыкли к свету юпитеров. Вы же никогда…
– Вот именно, – перебил его Гудмэн. – Дэниел, вряд ли стоит советовать молодому человеку держаться подальше от газетчиков. Вспомни лучше собственный опыт.
– Прошу тебя, Дэниел, не трогай прессу, выбери для нравоучений другую тему, – с язвительной усмешкой вставил Уайкофф. – Эй, ты же писал книги!
На мгновение Розен смутился. Адам заметил промелькнувшую по его лицу тень.
– В целом, – сказал Гудмэн, окидывая взглядом стеллажи с книгами, – я одобряю замысел. Он очень неплох, а для секции pro bono является просто находкой. Сам подумай: молодой юрист вступил в схватку за жизнь знаменитого убийцы, и юрист этот – сотрудник «Крейвиц энд Бэйн»! Да, писаки будут слюной исходить, но нам-то что?
– Идея превосходна, – категорически заявил Эммит под раздавшуюся из кармана негромкую трель сотового телефона. Вытащив плоскую коробочку, он повернулся спиной к столу и зашептал в трубку.
– Но если Сэму суждено умереть? Не окажемся ли мы в дураках? – спросил Розен.
– Конечно, суждено. Поэтому-то он и сел на Скамью, – терпеливо пояснил Гудмэн.
Тихое бормотание Эммита смолкло.
– Простите, мне пора, – бросил он, делая шаг к двери. – На чем мы остановились?
– Не нравится мне все это! – с явным раздражением в голосе произнес Розен.
– Дэниел! Вечный упрямец! – Уайкофф вернулся к столу. – Ты же понимаешь: план отличный. Ты лишь обижен на то, что парень не открылся нам с самого начала.
– Вот именно. Нас обманули, а теперь хотят нами воспользоваться.
Адам сделал глубокий вдох и покачал головой.
– Спокойно, Дэниел. Интервью было год назад, оно в прошлом. Забудь, старина! Сейчас на повестке дня стоит более важный вопрос. У парня превосходные мозги, работает он безукоризненно, чертовски дотошен. Такому приобретению следует радоваться. Ну, проблемы с семьей. Что нам, гнать всех сотрудников, у которых сложности с родственниками? – Уайкофф подмигнул Адаму. – Даже секретарши считают его восходящей звездой. Пусть едет! И пусть побыстрее возвращается. Он нужен мне здесь! Все, бегу. – За спиной Эммита негромко хлопнула дверь.
В наступившей тишине слышно было, как Розен что-то яростно черкает в блокноте. Положив через минуту ручку на стол, он закрыл папку. В душе Адама шевельнулось чувство, похожее на жалость. Вот сидит перед ним овеянный славой воитель, легендарный флибустьер, годами нагонявший страх на судей, гипнотизировавший присяжных и беспощадно расправлявшийся с противником. Сидит, водит пером по бумаге, не находя в себе мужества ответить на простейший вопрос: справится ли мальчишка с делом pro bono? Жалость не помешала Адаму ощутить иронию момента.
– Я дам вам мое согласие, мистер Холл, – низким, полным драматизма голосом произнес Розен; видно было, что говорил он неохотно. – Но обещаю: когда вы вернетесь в Чикаго, я буду рекомендовать правлению фирмы отказаться от ваших услуг.
– Это может оказаться излишним, – моментально среагировал Адам.
– Вы проникли сюда обманом.
– Я уже принес извинения. Больше такого не повторится.
– Вы слишком большой умник.
– Как и вы, мистер Розен. Назовите юриста, который не был бы большим умником.
– Какая находчивость! Наслаждайтесь делом Кэйхолла, мистер Холл, потому что оно – последнее ваше дело в этих стенах.
– Вы хотели сказать: наслаждайтесь исполнением приговора?
– Остынь, Дэниел, – мягко произнес Гудмэн. – Расслабься.
Никто никого не уволит.
Розен предупреждающе поднял указательный палец:
– Клянусь, ноги его здесь не будет.
– Ты можешь только рекомендовать, Дэниел. Я поставлю вопрос перед правлением, а там посмотрим, хорошо?
– Не опоздай! – Розен резко поднялся из-за стола. – Завтра же поговорю с нужными людьми. К концу недели большинство голосов останется за мной, гарантирую. Всех благ! – Стремительным шагом управляющий покинул конференц-зал.
Некоторое время оба мужчины сидели молча.
– Спасибо, – наконец нарушил тишину Адам.
– В принципе, он вовсе не зануда.
– Ну что вы! Само очарование.
– Мы уже долгое время знаем друг друга. Сейчас он страдает, чувствует себя совершенно раздавленным. Ума не приложу, что с ним делать.
– На пенсию уйти ему не предлагали?
– Уж больно деликатная это проблема. Пока еще ни одного партнера не вынуждали подать в отставку. По вполне понятным причинам такой прецедент весьма нежелателен.
– Он действительно хочет меня уволить?
– Не беспокойтесь, Адам, этого не произойдет, даю слово. Вы совершили ошибку, но грех не так уж велик. Ваш поступок абсолютно понятен. Молодость плюс наивность плюс желание помочь. Выбросьте Розена из головы. Сомневаюсь, что через три месяца он будет по-прежнему сидеть в своем кресле.
– Скажете, в глубине души он мной восхищается?
– Это очевидно.
С шумом выдохнув, Адам поднялся, зашагал вокруг стола.
Гудмэн достал из кармана ручку, начал что-то писать.
– Времени у нас мало, Адам.
– Знаю.
– Когда сможете выехать?
– Завтра. Чтобы собраться, мне хватит вечера. Дорога отнимет десять часов.
– Досье весит около сотни фунтов. В данный момент для вас печатают копию. Я вышлю ее утром.
– Расскажите о нашем мемфисском офисе.
– Я говорил с ними сегодня по телефону. Управляющий, Бейкер Кули, ждет вас. Вам дадут небольшой кабинет и секретаршу. Понадобится помощь – просите. Там сделают все, что будет в их силах. Имейте в виду, судебными разбирательствами наши коллеги не занимаются.
– Сколько в офисе юристов?
– Двенадцать. Контора похожа на дорогой бутик. Мы поглотили ее лет десять назад, никто толком не помнит, с какой целью. Но специалисты они хорошие, настоящие профессионалы. Давным-давно их предшественники обслуживали торговлю зерном и хлопком, вот откуда, думаю, потянулась ниточка в Чикаго. Вы бывали в Мемфисе?
– Я в нем родился, забыли?
– Ах да…
– Несколько лет назад ездил навестить тетю.
– Старый уютный город на берегу реки. Провинция вам понравится.
Адам опустился в кресло напротив Гудмэна.
– Что мне предстоит в ближайшие месяцы?
– Хороший вопрос. Вам необходимо как можно быстрее посетить Скамью.
– Сделаю это послезавтра.
– Отлично. Я свяжусь со смотрителем, зовут его Филлип Найфех, ливанец. Не удивляйтесь, ливанцы есть даже в Дельте. Мы с Филлипом старые друзья.
– Вот как?
– Угу. Нас свело дело Мэйнарда Тоула, ставшего моей первой потерей. Он был казнен в восемьдесят шестом. Тогда-то я и познакомился со смотрителем, убежденным, кстати, противником смертной казни, если поверите.
– Не поверю.
– Процедура исполнения приговора вызывает в нем бешенство. Вы еще поймете, Адам, что многие в стране приветствуют смертную казнь, но только не ее непосредственные исполнители. Вы встретитесь с этими людьми, увидите охранников, которые становятся братьями осужденным, администраторов, которые по минутам планируют сатанинское действо, с теми, кто открывает вентиль – за месяц до последнего дня они начинают проводить репетиции. Это совершенно особый мир.
– Скорее бы…
– Я переговорю с Филлипом, устрою вам разрешение на визит. Обычно он длится около двух часов. Но если Сэм откажется от адвоката, разговор может занять не более пяти минут.
– Думаю, я найду с ним общий язык.
– Надеюсь. Не знаю, как Кэйхолл будет реагировать на ваше появление, но что-то он наверняка скажет. Допускаю, не сразу удастся убедить его, однако со второй попытки вы добьетесь своего.
– Когда вы видели Сэма в последний раз?
– Пару лет назад. Вместе с Уоллесом Тайнером. Вам обязательно нужно связаться с ним. Тайнер вел дело более шести лет.
– Каков будет наш первый шаг?
– Об этом позже. Утром я с Уоллесом вновь проанализирую досье. Все зависит от вас. Мы не сможем ничего предпринять, если Кэйхолл и вам укажет на дверь.
Адам подумал о черно-белых газетных фотоснимках Сэма, сделанных в 1967-м, сразу после ареста. Еще в его архиве имелись и цветные, относившиеся уже к 1981 году, когда состоялся третий суд, а на двухчасовой видеокассете были собраны куски всех телерепортажей, где фигурировал Кэйхолл.
– Как он выглядит?
Гудмэн положил ручку, прикоснулся к галстуку.
– Среднего роста, худощав, но на Скамье редко увидишь мало-мальски дородного мужчину: сказывается постоянное нервное напряжение, да и еда не из ресторана. Курит сигарету за сигаретой, что в общем-то неудивительно. Делать там нечего, а конец у всех один. Марка какая-то странная, «Монклер», помоему, в синей пачке. Волосы с густой проседью, неопрятные – утреннего душа сидельцы лишены. Довольно длинные, но то было два года назад. Ни намека на лысину, бородка. Лицо в глубоких морщинах, ведь ему скоро семьдесят. Ну и табак, конечно. Вы сами заметите, что белые выглядят на Скамье более изможденными, нежели чернокожие. Смертники проводят в своих камерах по двадцать три часа в сутки, а от этого человек блекнет, кожа у него становится серой. У Сэма голубые глаза и приятные черты лица. В молодости на него наверняка заглядывались девушки.
– Когда после самоубийства отца я узнал правду, у меня появилась куча вопросов к матери. Ответов на них прозвучало очень немного, но однажды мать упомянула, что Эдди не был похож на Сэма.
– Между вами и дедом тоже никакого сходства, если вы это имеете в виду.
– Угадали. Рад слышать.
– Он может помнить вас только несмышленым ребенком, Адам. Вам не грозит быть узнанным. Скажите обо всем сами.
Холл отсутствующим взглядом смотрел на поверхность стола.
– Вы правы. Что он мне ответит?
– Даже не представляю. Думаю, Сэм будет слишком потрясен, чтобы разразиться долгой речью. Я, пожалуй, назвал бы его интеллигентным. Не образованным, нет, но начитанным и способным грамотно выражать мысли. Он подберет слова. Дайте ему минуту-другую.
– Вы говорите так, будто испытываете к нему симпатию.
– Ее нет. Кэйхолл – расист и фанатик. Он нисколько не раскаивается в содеянном.
– Значит, он виновен?
Гудмэн задумался. Вину или невиновность Сэма Кэйхолла пытались установить три судебных процесса. Девять лет его дело кочевало по инстанциям. Расследованием обстоятельств трагедии и поиском ее идейных вдохновителей занимались многие журналисты.
– Во всяком случае, так решили присяжные. В суде только их мнение чего-то стоит.
– Но вы? К какому выводу пришли вы?
– Вы же читали досье, Адам. Вы до тонкостей изучили дело. Нет и тени сомнения в том, что Сэм Кэйхолл участвовал в акции.
– Но?..
– Существует великое множество «но». Всегда.
– Сэм ни разу в жизни не управлялся со взрывчаткой.
– Это правда. Зато он был куклуксклановцем, террористом, а уж Клан швырял бомбы налево и направо. После ареста Сэма взрывы прекратились.
– Хорошо… Но! Но некий человек утверждал, что еще до взрыва в Гринвилле видел в зеленом «понтиаке» двух мужчин.
– Суд отказался слушать показания этого свидетеля. Он только в три часа утра вышел из бара.
– Был и другой. Водитель трейлера говорил о двух посетителях ночного кафе в Кливленде. Одним из них, по его словам, и был Сэм Кэйхолл.
– Верно. А потом водитель три года молчал. К последнему процессу его не допустили – за давностью лет.
– Так кто же являлся сообщником?
– Этого, боюсь, мы не узнаем. Не забывайте, Адам, ваш дед трижды стоял перед судом, однако ни разу рта не раскрыл. Он ничего не сказал полиции, очень мало – адвокатам, которые его защищали, и не удостоил взглядом присяжных. За прошедшие семь лет Сэм не проронил о деле ни слова.
– Вы считаете, он действовал в одиночку?
– Нет. Ему помогали. Кэйхолл многое скрывает. Вступая в Клан, он принес клятву. Застарелый, еще юношеский романтизм не позволяет Сэму ее нарушить. Его отец тоже входил в Клан, вам это известно?
– Да. Могли бы не напоминать.
– Извините. В любом случае сейчас уже слишком поздно искать дополнительную информацию. Если у Кэйхолла действительно имелся сообщник, то ему давно следовало назвать имя. Следовало выложить агентам ФБР все. Следовало заключить сделку с окружным прокурором. Не знаю… Но когда за двойное убийство человеку грозит смертная казнь, у него развязывается язык. Он начинает говорить, Адам, и предоставляет сообщнику самому заботиться о себе.
– А если сообщника не было?
– Был. Был! – Гудмэн вновь взял ручку, написал на листке перекидного календаря имя и протянул бумажку Адаму.
Взяв листок, тот прочел:
– Уин Леттнер. Я где-то слышал это имя.
– Леттнер курировал от ФБР расследование по делу о взрыве в Гринвилле. Сейчас он ушел на пенсию и перебрался в Озаркс, ловит форель. Обожает вспоминать о схватках с Кланом.
– И не откажется от разговора со мной?
– Ни за что. Страстный любитель пива, после второй бутылки он заводится так, что не остановить. Ничего конфиденциального Леттнер не выболтает, но о трагедии с Крамером он осведомлен больше, чем кто-либо другой.
Адам аккуратно сложил листок, сунул в нагрудный карман и взглянул на часы. Стрелки показывали ровно шесть вечера.
– Думаю, пора. Мне еще нужно уложить вещи.
– Досье я отправлю завтра утром. Сразу после встречи с Кэйхоллом звоните мне.
– Непременно. Могу я…
– Конечно.
– От имени семьи, уж какая она у меня есть… матери, которая не желает слышать о Сэме, сестры, которой всюду мерещится его тень, тети, которая отказалась носить фамилию Кэйхолл, от имени отца хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали. Восхищаюсь вами.
– Бросьте, Адам. Это я вами восхищаюсь. А теперь поторопитесь в Миссисипи.