Как тебе такое, Iron Mask? - читать онлайн

Объект доставлен на объект «Шипр»

Они подъехали к шлагбауму какого-то понтового жилого комплекса на Красной Пресне. Кажется, и комплекса-то раньше тут не было.

Алекс возвращался в «похищение спецслужб», только уже не так залихватски. Глупо. Если бы они задержали его сразу в аэропорту, он бы держался нагло и молодцом. Как-то больше был готов.

– И давно папа здесь живет?

Никто не счел нужным отвечать. Вернее, Ринат, буркнув что-то типа «сейчас», достал из бардачка планшетку и пошел к будке охраны.

Ой, нет. Он понял. Все оказалось еще хуже.

Алекс ждал, пристыженный, пришибленный.

Он просто не сразу сообразил. Все знают – у Михаила Андреевича Николаева новая семья. Новое жилье, стало быть. Все знают, а сын выставляет себя бедным родственником, которого даже не изволили посвятить.

Алекс на самом деле тоже знал. Новая жизнь отца открылась даже не благодаря английской прессе – обычно падкие на российскую правду, к такому событию, как свадьба третьего-пятого лица, западные «кремлеведы» отнеслись равнодушно, – а благодаря нашим. Причем – и вот уж Алекс удивился – началось, конечно, с оппозиционных сайтов, но тему вдруг деловито подхватили и государственные (ну ладно, ладно, просто лояльные) газеты. То есть вчера женитьба на балерине, гимнастке или кто она там была страшным секретом, а сегодня сервильнейшая «Комсомолка» невозмутимо ставит тайную вечерю на разворот: кто пел, кто что ел, кто в чем был. Какие-то и фотки – любительские, сделанные из-под полы! – и приглашенный эксперт по свадебным платьям рассказывает на колоночку, из какой коллекции это, в каком бутике куплено и за какие деньги. В мастерской бренда в Лондоне. Хм. Если она приезжала мерить платье, то чего ж не зашла? По-родственному!..

Все это грустно, вернее, смешно, и Алекс смеется со стороны, потому что на ком женится отец – это его частное дело. Гораздо более частное, чем вполне резонные, впрочем, отцовские же вопли: «Мне плевать, с кем ты трахаешься!» – на самом деле отец выразился покрепче – под сводами барвихинского дома много лет назад. Да. У каждого своя жизнь. За это и спасибо, папа.

Получалось совсем глупо, что сначала свадьба была государственной тайной, потом история начала просачиваться, просачиваться, попала чуть ли уже не на Первый канал (газеты отчаянно намекали на присутствие президента, но таких фотографий, если они и были, дать не решились), и недомолвки-просто – от отца, от окружения отца – превратились в недомолвки-добродушные. По сути, власти подтвердили. Да, сочетались законным браком. Пресс-секретарь доволен, как слон. И как-то так само собой, рассеянно, получилось, что единственный, кому не соизволили что-либо сообщить, был сын жениха.

Может, не так уж и не прав Тео, который считает все это византийским пиздецом и офигевает именно от мелочей, про которые Алекс, привыкший к ним с детства, переспрашивает: ну да, ну а что такого?..

Ринат возвратился с документами.

Все это унизительно, а вопросы Алекса, от которых смущается даже охрана, глупы, потому что – да – это логично: молодоженам удобнее жить в городе. Чтобы балерина поспевала на репетиции и премьеры. В Большой.

Во дворе жилого комплекса стояли ярко-желтый «феррари» (балеринин?) и старинный фольксвагеновский басик, как в фильмах про хиппи.

Когда машина остановилась, Юрий сразу же выскочил, чтобы выхватить из багажника вещи. Алекса, конечно, прибешивало все это лакейство, ну да ладно. Его куда больше нервировали незнакомое место, обстановка неопределенности, то, что Ринат улыбнулся во весь рот явно вставными зубами – типа «добро пожаловать», – и в этом тоже чувствовался зловещий маскарад какой-то, потому что зубы будто были ему чуть велики.

– Я очень извиняюсь, Алексей Михайлович, но им понадобится отсканировать ваш паспорт. Это формальность. Режим, вы же понимаете.

В холле дежурят два молодца.

Лифт в изразцах, как камин. Come on!

Алекс начинал немного задыхаться – будто по мере того, как лифт взмывал вверх, развивалась горная болезнь. Путаются мысли, и холодеют ладони.

Может, и не странно, что поменялась охрана? Отца все время перебрасывали по руководящим постам. Кремль – правительство – госкорпорации. Кремль – правительство… Не уследишь. Алекс, правда, не замечал, чтобы при этом менялись бодигарды и машины, но да ведь он и не следил. Никто не следил. Все привыкли к бесконечной тасовке [Mr. P.]ской колоды. Уже порядком замасленной. И только постаревшие валеты верили, что они по-прежнему юно, крепко, спортивно спасают Россию.

Ринат два раза позвонил, потом открыл своим ключом.

– Привет!..

– Привет.

– Как твои дела?

– Спасибо. Хорошо.

– Ты неплохо выглядишь.

– Спасибо.

– Папа, а зачем я приехал?

– Я думал, чтобы увидеть меня.

– Да, но ты меня вызвал.

– Я никого не вызывал.

– Папа! Мы оба прекрасно знаем, как все на самом деле было. Не надо сейчас, ладно?..

– Я никого не вызывал.

– Хорошо. Я вижу, разговор у нас получается веселым. Тогда скажи, пожалуйста, что происходит?

– Сын приехал навестить отца.

– Нет, я про всю эту историю – баррикады, танки…

– А где ты видел танки? Нет никаких танков.

– Папа, не делай из меня идиота!!! Весь мир знает…

– Я не знаю. Возможно, ты стал жертвой пропаганды.

– Ага! Вашингтонский обком! Госдеп, fuck… Ты меня за этим дернул? Я ради всей этой фигни пять часов летел?!

– Успокойся.

– А где [Mr. P.]-то, где?

– Он в Сочи. Он работает.

– Да что ты говоришь?! А что ж все утверждают, что он отстранен от власти? Да чуть ли не ваш же Первый канал!..

– Я не знаю, о чем идет речь. У него были определенные проблемы со здоровьем. Это правда. Но сейчас он работоспособен. Он в Сочи. Он работает.

– А-а-а! Господи! Ну почему опять, а? Почему я все время как будто бьюсь башкой в закрытую дверь!..

Ринат отпер дверь своим ключом, широко распахнул:

– Прошу!

Яркий ковер прямо в прихожей, возможно, намекал, что тут принято разуваться. Как и рядок одинаковых черных мужских туфель, запаркованных, как BMW на Старой площади. Алекс не стал. Он опасливо ступил на толстый ворс – как в джунгли, озираясь, прислушиваясь: а что здесь ждет?..

– Михаила Андреевича еще нет, – подсказал Ринат.

Алекса начал поколачивать нервный смех. Все это какая-то шляпа.

– Он в Сочи на Совбезе, да?

– Почему в Сочи? Он в Москве… Просто заседания идут одно за другим.

– То есть что-то все-таки происходит, да?

Ринат выразительно сыграл бровями, но промолчал. Юрий красноречиво разулся, прежде чем пронести в комнаты вещи. Все о чем-то молчали.

Ой, нет. Он понял. Все оказалось еще хуже.

Это еще тупее и унизительнее, чем явиться в «семейное гнездышко» бедным родственником.

Это не дом его отца. Это вообще не дом. Может, интерьер прихожей подсказал. Само ее устройство. Безликий стандарт пятизвездочных люксов. Алекса вдруг дернуло, как током, когда он увидел тщательно выложенный по нижней полке богатого шкафа никем никогда не тронутый обувной набор. Губка. Маленькие тюбики с черным, коричневым, бесцветным кремами. Колодки для сушки.

Здесь никто не живет.

Где-то дальше должны лежать бесчисленные шампуни, лосьоны и гели; шапочки для душа; коробочка с расческой, коробочка с бритвой, швейный набор… В детстве Алекс любил забирать из отелей конверты и бумагу для писем – с золочеными гербами, с водяными знаками. Как в рассказах про Шерлока Холмса, где коронованные особы слали тому зашифрованные послания. Бессмысленная коллекция. Все это и кануло где-то там – в Барвихе, в прошлой жизни.

Алекс сомнамбулически толкнул дверь шкафа, и она поехала. Он знал, что внутри вспыхнет свет и будет стандартно висеть гладильная доска. Охранники наблюдали за его манипуляциями с любопытством.

Его просто не удостоили встречей с настоящей семьей, знакомством с настоящими близкими. (Если таковые у Робеспьера есть.) С Барвихой всё в порядке. Там все и живут. Балерина и маленький сын. Газеты писали, что ему, сводному брату Алекса, то ли год, то ли… И туда-то путь закрыт. Посторонние из рая изгнаны. Алекса не то брезгливо, не то опасливо принимают в каком-то карантинном изоляторе. И ладно, если это служебное жилье действительно имеет хоть какое-то отношение к отцу. Но оно выглядит как стерильный бокс, который для Алекса распечатали, но делают вид, что «Михаил Андреевич придет домой с минуты на минуту, а вот и его тапочки».

Вероятно, вид у Алекса был такой растерянный, что Юрий смутился и унес вещи в комнаты. Ринат, напротив, излучал насквозь фальшивый восторг и бодрость. Чуть ли не хватая Алекса за руку и с радостным «Пойдемте, я вам все покажу!» он протащил его по квартире, в которой можно было заблудиться и умереть – до такой степени странными и неожиданными были переходы между комнатами, коридорчики и т. д. – скорченный Версаль. И да, конечно, никаких следов живой жизни в этих аляповатых, слизанных из журналов интерьерах.

– Здесь вы можете сейчас принять душ…

– Да я уж разберусь когда, – огрызнулся Алекс, рассматривая санузел, в котором тоже слишком много было пространства: унитаз стоял отдельно от всего – Тео шутил бы про русский трон; ванна тоже была почти в центре, не примыкая к стенам, как в фильмах про европейские замки, где если кто принимает ванну посреди большой каменной комнаты, то невозможно отделаться от ощущения, что ему там холодно и его сейчас убьют.

– Если не возражаете, можете разместиться в этой комнате.

То есть сначала сюда внесли его вещи, а потом – «если не возражаете»; ок.

– Вы пока располагайтесь, Алексей Михайлович, а минут через сорок подвезут ужин.

– Что?

– Я говорю, ужин…

– Подвезут?

– Ну да. Что-то не так?

Всё не так. Разумеется, Алекс знал, о чем речь, и застал этот дикий формат, как говорили, еще сталинских времен, когда в семьи, слишком занятые партийным и государственным строительством, утром, днем и вечером приходили мужчина и женщина. Мужчина нес опечатанные судки из кремлевского комбината питания. Женщина надевала фартучек и чинно разливала чинной семье содержимое фарфоровой супницы… Гребаные биточки.

Только рюмки из графинчика перед обедом не хватало – для полноты совка; как и все персонажи [Mr. P.]ской колоды, отец считал себя молодым питерским атлетом, алкоголь не признавали все они и, кажется, гордились этим равнодушием к земному. Но когда тузы, короли и валеты обрюзгли, говорят, там многие стали попивать. Алекс замечал в теленовостях: набрякшие веки, ставшее землистым лицо.

«Сталинское кормление» в их семье продолжалось недолго. Когда была мама, такого треша и быть не могло, а потом в Барвихе появилась своя кухарка.

– Не стоит беспокоиться, вам подвезут.

– Ринат, вы что, меня не понимаете?

Они стояли в очередном загибе интерьеров и смотрели друг на друга. Дело было даже не в eating out[4].

– Мне запрещено выходить?

– Алексей Михайлович, разумеется, вам ничего не запрещено.

– Тогда я пошел?

– Нежелательно, чтобы вы выходили.

– Да что, fucking shit, здесь происходит?!

Краем глаза Алекс видел: в Москве смеркается.

– Лучше воздержаться от выхода в город сего-дня, – журчал Ринат, делая упор на «сегодня», и Алекс понял, что, если он сейчас попытается вырваться, этот человек с искусственными зубами, с искусственными глазами свернет ему шею. Как курице.

– Я не понял, это исходит от отца или исходит от вас?

– Считайте, что это общее мнение. Скажем так, это наша оценка окружающей обстановки.

– «Считайте»? – взорвался Алекс. – А где мой отец? Он точно просил меня приехать? Что с ним? Вы с ним разговаривали? Вы вообще имеете к нему какое-то отношение?

Он достал айфон, демонстративно набрал – «абонент временно недоступен».

– Ваш отец на Совбезе.

– А где [Mr. P.]?

– Я думаю, там же. – Ринат пожал плечами.

– Серьезно? Вы меня за идиота держите? Почему я должен вам доверять?

Ринат достал из кармана красную корочку. Damn. Это самое тупое, что может происходить.

– Я действительно майор Федеральной службы охраны, если вы об этом. Поверьте, в ближайший час…

– А где? Где написано, что вы шеф охраны Николаева? – почти кричал Алекс, выхватив зачем-то удостоверение (но даже не пытался читать); Ринат отточенно не реагировал на резкие движения и стоял монументом спецслужб.

– Это нигде не написано.

Алекс тяжело дышал. Так. Не допускать панической атаки.

– Алексей Михайлович, мы с вами взрослые люди…

– Fuck you! – Алекс швырнул корочку так, что она шлепнулась о стену, как лягушка, и хлопнул за собой дверью. Дверью «своей» комнаты. Они все-таки заставили его играть по их правилам.

В пустой, электрической, невообразимо какой квартире – где-то – пробило восемь. Часы с боем. Jesus.