Встревоженная мать Петьку не узнавала: тот сутки напролёт пропадал на машинном дворе, занимаясь ремонтом сельскохозяйственной техники, буквально не покладая рук. Сын проводил на работе дни и ночи, но, когда добрая женщина принесла ему горячий обед, клятвенно заверил, что хорошо питается в столовой.
– Вы меня компрометируете, мама, – обиженно произнёс он, вежливо разворачивая мать обратно, – Мужики не поймут. Я же не какой-нибудь маменькин сынок. Я – мужчина. Да, сегодня ночью я тоже дежурю.
Скорее всего, мать поняла его слова по-своему, но Петьке было не до неё – он знал, что вечером, когда все другие работники разойдутся по домам, к нему придёт она, его муза, его божество, его славная сорвиголова Маня Волкова. Он не переставал восхищаться её умелыми, чуткими пальцами, свежими, революционными идеями и тонким подходом к сложным механизмам. Удивительно, но девчонка, которая и школу-то еле-еле закончила, была невероятно одарённой в плане понимания точных дисциплин. У неё был особенный склад мышления, благодаря которому она иной раз ставила в тупик и самого учителя.
Да, Петя считал себя учителем. Впервые он был для кого-то важным, нужным и большим. В присутствие Мани его распирало от ощущения своего всемогущества и уникальности. Здесь, среди подшипников, коленвалов и сальников, он, наконец, почувствовал себя счастливым. Его муза задавала вопросы, вначале робко, но потом смелее и смелее, и Петька искренне искал на них ответы. Можно сказать, что они с Маней подружились, но сам Пётр Рукавица хотел совсем не дружбы и чувствовал, что его влечение взаимно.
С того дня, как подарил он Маньке Сорванцу те белые гиацинты, сорванные у забора бывшей любовницы Марьи Парамоновой, ни одна женщина не смела подойти к нему ближе полутора метров. Днями и ночами он мечтал только о Мане, отгоняя от себя всё и всех. Ни одной физической близости он не ждал с такой покорностью и смирением, соблюдая воздержание, не стоившее ему ничего. Он догадывался, что Маня – неопытная девушка и стеснялся, что замарал себя с другими. Вдруг то, что он считал мастерством, покажется юной возлюбленной оскорблением и насмешкой?
Кажется, по селу поползли не лишённые смысла слухи, что Петька Рукавица потерял голову, но не всё ли ему равно, если его чувства так искренни и чисты?
– Ты здесь? – когда Маня спрыгнула с верхней ступеньки весовой и грациозно застыла у ворот небольшого ангара, её движенья были похожи на движения опасной дикой кошки, – Я на склад.
Сегодня она припозднилась, и уже совсем стемнело. В свете фонаря её маленькая, стройная фигурка выглядела особенно хрупкой и беззащитной, будто из фарфора. Как он мог думать, что Маня похожа на пацана? Статная, женственная, изящная. Очарованный и окрылённый он устремился вслед за ней, представляя себя её тенью.
В присутствие Мани Петю всегда охватывала необъяснимая робость. Не склонный в любовных делах к долгим раздумьям с ней он становился неловким, смущённым, отчаянно краснеющим юнцом. Он очень боялся её напугать.
Наверное, ничего особенного не произошло бы и сегодня, если бы не рядовая случайность: у Петьки развязался шнурок. Парень медленно опустился на одно колено возле дверей, за которыми только что скрылась любимая девушка, принялся завязывать шнурки, орудуя непослушными пальцами и тихо чертыхаясь, а потом просто поднялся. И вдруг… случилась та самая магия.
– Ну, где ты? Помоги выбрать втулку, – воскликнула Маня, выбегая из освещённого склада в темноту и осеклась на полуслове, потому что не рассчитала дистанцию и упала прямо в Петькины объятья.
От окатившей волны обжигающего волнения у Петьки задрожали колени, пылающие ладони сами собой обхватили хрупкий девичий стан, а грудь машинально сделала глубокий вдох, вдыхая головокружительный запах Манькиной макушки, и Петька поплыл, чувствуя, как где-то в глубине души распускаются пьяняще сладкие розы.
– От тебя не соляркой пахнет, а розами, – удивлённо заметил он, не торопясь выпускать притихшую девчонку из невольных объятий, и та подняла к нему своё побледневшее лицо. И всё на этом лице было расписано крупными буквами, словно в азбуке для первоклашек, а в глазах голубых – удивление, томление и ожидание… Где-то на дне расширившихся, как о кошки, зрачков мелькнул запоздалый испуг, но Петька обижать Маньку не собирался. Он припал к её тёплым и вкусным губам своими, жаркими и крепкими, ощущая, как неумело девушка пытается то ли отстраниться, то ли ответить, – Извини, – Петька неохотно пришёл в себя и оторопел от своей наглости, – Я тебя испугал.
– Я ничего не боюсь, – запальчиво вскинулась разрумянившаяся Сорванец и обвила его плечи горячими руками, – Ничего, понял? – она потянулась к нему сама, сминая воротник рубашки и сжигая последние мосты.
Сложно сказать, что произошло бы между ними в эту ночь, но тишину нарушил чей-то мужской голос.
– А я тебе говорю, она. Зря ты Петру доверяешь, он же помешался на ней. Она скоро весь склад разворует, вот увидишь. Отстранять его надо.
– Думаешь? – вторил ему другой, более низкий и глухой.
– Надо же, такой парень был. Что она с ним сделала?
– Известно, что… У баб свои методы.
Голоса неуклонно приближались. Кто-то шёл с проверкой.
– Мань, спрячься за кустами. Я их отвлеку пока, а ты беги, слышишь? Нечего тебе здесь быть, – приказал Рукавица, отодвигая Маню от себя и нежно подталкивая в сторону кустистых зарослей.
– Ага, – согласилась та без раздумий и растворилась в темноте ночи.
Буквально через пару секунд на Петьку чуть не налетел заведующий машинного двора вместе с одним из механизаторов.
– О, Петро, а ты чего тут стоишь? Почему склад не запер? Всё нараспашку – тащи не хочу, – пожурил его начальник, с любопытством заглядывая Петьке через плечо, – Или у тебя гости там?
– Какие гости? Я как раз проверять иду. Проверю и запру, – Петька сердито насупился, – Пойдёмте вместе проверим, если не верите.
– Проверим. Обязательно проверим, – подал голос механизатор-стукач, – Подымем накладные. Всё предметно посчитаем. Знаешь, что за хищение государственного имущества бывает, сынок?
– Это на что вы намекаете, а? – взвился Петька, строя оскорблённую добродетель, – Я из порядочной семьи. Я не какой-то там босяк.
– Тише, Петя, не кипятись, – оборвал его праведную тираду заведующий, доставая из кармана пачку папирос, – Я твоего отца уважал, а мать твою по-человечески жалею, но ты, говорят, сильно на девок падкий. Водишь сюда девок, признавайся?
– Да какая нормальная девка сюда пойдёт? Здесь везде мазут и машинное масло, – искренне изумился Петька, но тут же осёкся.
– Известно, какая, – недобро усмехнулся доносчик, – Та самая, которая на ворованном Иже передвигается. А права-то у неё есть?
– Есть у неё всё, – произнёс Петька, недобро сдвигая брови и сжимая руки в кулаки.
– Ну, будет вам, мужики, не ровен час, вцепитесь друг в друга, – поспешил успокоить их начальник, поджигая спичку и подкуривая. На пару секунд яркий огонёк осветил кусты, в которых пряталась Маня, – Я, Петя, тебе верю, а даме сердца твоего – не очень. Девушка она специфическая, хоть на лицо и приятная. Дело твоё молодое, и я очень тебя понимаю, поэтому из ночных сторожей тебя увольняю.
– Что? Да как же так? – возмутился Петька совершенно искренне, – В чём вина моя? Разве недостача какая или ещё что?
– Моли Бога, чтобы недостачи не было, – снова вмешался болтливый механизатор.
– Я тебе верю, Петя, – повторил заведующий, глубокомысленно затягиваясь, – И матери твоей обещал.
– Матери? – Петька взвился, будто его ущипнули, – Так вот откуда ноги растут? Ну, мама, не ожидал, – он покосился на своего руководителя с надеждой, – Это значит, я могу домой идти, да?
– Получается, иди, – кивнул тот согласно и выпустил в воздух облако вонючего дыма.
Ещё никогда Петька Рукавица не добегал до своего дома так быстро. Оглушительно стрекотали цикады, перебрехивались соседские собаки, надрывался в тёмных зарослях вечно обиженный на жизнь сыч, но взволнованный несправедливым увольнением парень ничего не слышал.
– Что ж вы такое творите, мама?! – закричал он зычно с самого порога и яростно ввалился в зал, где, лёжа на диване, мать смотрела телевизор.
– Что случилось, Петенька? – вяло отреагировала та, даже не повернувшись.
– Почему меня из ночных сторожей уволили? – Петька подбоченился и стал похож на растерянного, но очень симпатичного ребёнка.
– Скомпрометировала я тебя? – усмехнулась мать с горькой издёвкой, – А ты зачем хорошую девушку компрометируешь? Ночью на машинном дворе встречаетесь. Среди железяк ночуете, не стыдно? Что люди скажут? Что негодяя я родила? Любишь – значит, замуж зови!
– Да кого? Кого замуж звать? – в этом весь недалёкий Петька.
– Маньку Волкову, конечно!