Дайте мне одних лишь казаков,
и я покорю всю Европу.
…Это случилось жарким летом 1807 г., в ходе мирных переговоров между Наполеоном и Александром I в Тильзите.
По просьбе Наполеона проводилась джигитовка среди казаков российского императора.
Казаки джигитовали стоя на седле, рубили лозу, стреляли из-под брюха мчавшейся лошади в цель. Всадники доставали с седла разбросанные по траве монеты; мчась галопом, дротиками прокалывали чучела; некоторые вертелись в седле на всем скаку ловко и так быстро, что нельзя было разобрать, где у них руки, а где ноги…
Еще многое проделывали казаки, от чего у любителей и знатоков верховой езды дух захватывало. Наполеон был в восторге и, обращаясь к Платову, спросил: «А вы, генерал, умеете стрелять из лука?» Платов выхватил у ближайшего башкира лук со стрелами и, разогнав лошадь, на скаку пустил несколько стрел. Все они со свистом вонзились в соломенные чучела, а последняя и вовсе сразила пролетавшую в небе пташку.
Когда Платов вернулся на свое место, Наполеон сказал ему:
– Благодарю Вас, генерал. Вы не только замечательный военачальник, но и прекрасный наездник и стрелок. Вы мне доставили много удовольствия. Я хочу, чтобы у Вас обо мне осталась добрая память. И Наполеон протянул Платову золотую табакерку усыпанную драгоценными камнями и украшенную своим портретом.
Взяв табакерку и поклонившись, Платов сказал переводчику:
– Передайте его величеству моё казачье спасибо. У нас, донских казаков, есть дедовский обычай: подарки отдаривать… Извините, ваше величество, у меня с собою ничего нет такого, что обратило бы ваше внимание… но я не желаю остаться в долгу и хочу, чтобы ваше величество так же помнило обо мне… Прошу принять в подарок от меня вот сей лук со стрелами…
– Оригинальный подарок, – улыбнулся Наполеон, рассматривая лук. – Хорошо, мой генерал, ваш лук будет напоминать мне, что от стрелы донского атамана даже маленькой птичке трудно уберечься. Меткая стрела атамана всюду ее настигнет.
Когда переводчик это перевел, Платов проговорил:
– Да-а, глаз у меня наметанный, зоркий, рука твердая. Не только мелкой, но и крупной птице надобно опасаться моей стрелы.
Намек был слишком откровенен. Под большой птицей Платов явно имел ввиду самого Наполеона и не миновать бы большому конфликту, если бы не находчивость переводчика…
Что это – быль или небыль!? Без «солдатских баек» не обходится Большая История? Не так ли…
В биографии участника почти всех войн России конца XVIII – начала XIX века, в том числе, Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов русской армии 1813—1814 гг., войскового атамана Донского казачьего войска (или с 1801 г. Всевеликого войска Донского), генерала от кавалерии (с 29.9.1809), графа (с 29.12.1812), Матвея Ивановича Платова [6/8 (17).8. 1751/53, станица Старочеркасская (Прибылянская), ныне Аксайского р-на Ростовской обл. – 3 (15).1. 1818, Новочеркасск (слобода Епанчицкая, близ Таганрога)], особенно в ее ранней части очень много строится на преданиях, а им, как известно, свойственно идеализировать «героя».
Наш герой происходил «Из старшинских детей Войска Донского». Его отец Иван Федорович Платов (родился в 1725 г. в г. Черкасске) был войсковым старшиной и принадлежал к старообрядцам-поповцам, хотя в силу своего положения не объявлял этого.
Помимо первенца Матвея у его отца и Анны Ларионовны было еще два сына – Андрей и Петр, но вписал в мировую историю свое громкое имя только Матвей – «Вихорь-атаман»!
Городок Черкасск в то время являлся столицей Области Войска Донского, и вся жизнь в нем была проникнута военным духом. Отсюда исходили все распоряжения по военной части, здесь собирались служилые казаки для выступления в походы. Окружающая обстановка, а также рассказы старых воинов о бранных подвигах оказывали большое влияние на молодежь, подражая героям, она проводила время в играх военного характера. Верховая езда, ловля зверей и рыбы, упражнения в стрельбе было любимым ее занятием.
В среде этой молодежи и рос будущий предводитель донского казачьего войска Матвей Иванович Платов, который уже в то время выделялся из общей массы остротою ума, проворством и ловкостью. Рассказывали, что в детстве его первыми словами были: «Пу!» – стрелять и «Чу!» – скакать на лошади! Уже в три года он уверенно держался на коне, а в пять и вовсе участвовал в скачках и детских маневрах.
Его отец охранял российские рубежи в Крымской степи и Закубанье, ходил в Грузию, но особо отличился в Семилетней войне под Кюстрином, за что и был пожалован наградной саблей от императрицы Елизаветы Петровны – последней настоящей представительницей правящего дома Романовых. Ему довелось оказаться в Санкт-Петербурге в знаменательные дни екатерининского дворцового переворота и за «участие в Петергофском деле» и «восхождении гессен-дармштадской принцессы на имперский престол» быть пожалованным еще одной саблей и золотой медалью. Очень скоро за усмирение польских конфедератов новоиспеченная российская императрица награждает его… очередной золотой медалью (!) с именной надписью «Войска Донского Полковнику Ивану Платову за немаловременную и добропорядочную его службу».
В тоже время, этот уважаемый и твердый человек, не отличался материальным достатком – 60 крестьян, мельница и хутор с рыбным з`авод и дать образования сыну не смог.
Так или иначе, но Матвей Иванович и в 21 год не умел читать и писать.
…Между прочим, степень образованности будущего знаменитого казачьего атамана Войска времен наполеоновских войн с Россией действительно оставляла желать лучшего. Так знаменитый военный историк Михайловский-Данилевский А. И. писал, что Платов «не понимал карты, если она не была обращена к нему севером, то есть если он не глядел на нее со стороны Петербурга». Багратион, кстати, тоже был человеком малообразованным, что не помешало ему с блеском проявить свои замечательные военные дарования. Недалеко от них ушел и екатерининский полководец №2 Петр Александрович Румянцев – сущий хам и дебошир, выгонявшийся как из Сухопутного кадетского корпуса, так из Берлина, куда его отправляли на военную стажировку. Но и ему недостаток образования не помешал занять свою нишу в российской военной иерархии той поры…
В 1766 г. Иван Федорович определил своего 13—15 (?) —летнего отпрыска – в то время мальчики рано мужали – обнаружившего с детских лет любовь к Марсовым забавам, в войсковую канцелярию Войска Донского урядником-рассыльным. И хотя расчеты Ивана Федоровича сделать его наследником крепкого семейного хозяйства не оправдались, краснеть за сына ему не пришлось. Избравший военную стезю Матвей сделал фамилию Платов всемирно известной…
Вскоре разгорелась русско-турецкая война 1768 – 1774 гг. (или как тогда говорили I-я Екатерининская либо «румянцевская»), в которой наш юнец служил под началом князя Василия Михайловича Долгорукова-Крымского. Предстоял штурм Перекопа!
Сам Василий Михайлович вспомнил далекую юность, когда в 1736 г. ему 14-летнему солдатику за то, что он первым взобрался на Перекопскую стену сам фельдмаршал Б. К. Миних вручил офицерскую шпагу! Случай по тем временам невиданный!
Вот и решил он повторить «историю», пообещав тем, кто первым взойдет на фас Перекопа шпагу офицера! На этот раз первых оказалось много! В том числе, и юный Матвей Иванович, получивший тогда 14 июня 1771 г. свое боевое крещение!
Быстро заматерев, как воин и командир в лютых стычках с татарской конницей, смышленый и храбрый казачок был замечен самим командующим, произведен в есаулы и получил под свою команду казачью сотню.
За доблесть при взятии Перекопа и отвагу под Кинбурном молодой казак по ходатайству все того же Долгорукова 28 февраля 1772 г., когда ему было немногим более 20 лет, оказался произведен в войсковые старшины с тем, чтобы поручить ему командование полком донских казаков.
В 1774 году Платов оказывается под началом подполковника И. Бухвостова на Кубани, под г. Копылом. Ейский пристав Стремоухов поручил ему вместе со Степаном Ларионовым возглавить опасную операцию: доставить в ведущую войну с горцами армию, расположенную на Кубани, большой обоз с продовольствием и снаряжением.
Крымский хан Девлет-Гирей, озлобленный неудачами в своих столкновениях с русскими, задумал нанести их войскам, стоявшим на Кубани, решительный удар. Если верить официальным рапортам, более похожим на предания «старины былинной», то именно в ту пору молодой старшина Матвей Платов совершил свой первый подвиг и, наверное, самый громкий!
Так случилось, что на вышедшие с обозом из Ейского укрепления полки Платова и Ларионова в пути у верховий реки Каллах (Калалах) 3 апр. 1774 г. напал брат крымского хана Девлет-Гирея. Под зеленым знаменем пророка было от 25 до 30 тысяч татар, ногайцев и примкнувших к ним горцев. Положение, в котором оказался обоз, было отчаянным: силы были неравны (1 к 20!), да и пушка у казаков была всего лишь одна.
Более опытный и бывший на 10 лет старше Ларионов растерялся на столько, что передал общее командование отрядом Платову, не веря, чтобы можно было устоять против такой силы. «Друзья, – сказал, выказавший отчаянную решимость сражаться, Платов казакам, – Я вам вот что скажу (это была любимая присказка у Матвея Ивановича; он всегда так начинал свою речь перед казаками!) нам предстоит или славная смерть, или победа. Не будем мы русские и донцы если устрашимся врага. С божьей помощью отразим злые его замыслы!» Платов наскоро построил каре, тыл которого защищало болото, боковые фасы его прикрыл телегами, а фронт мешками с мукой (зерном), и за этой оградой оказал отчаянное сопротивление врагу.
Семь (восемь?) раз с остервенением кидались в атаку татары и их союзники на сравнительно слабые силы казаков и семь раз последние отбрасывали их с большим уроном. В то же время Платов, будучи окружен со всех сторон, нашел возможность через гонцов – пару самых удалых казаков – известить о своем безвыходном положении полковника Бухвостова.
Одному из них посчастливилось пробиться и полковник в самый последний момент успел прибыть с противоположного берега Калалаха на выручку обоза и его защитников. Татары были обращены в бегство, обоз был доставлен в целости, а личность Платова, его влияние на казаков, находчивость и мужество вызвали общее уважение.
Матвею Ивановичу тогда было чуть больше двадцати, но он уже превращался бывалого командира. Эта его победа стала одной из самых значительных в ту войну и доставила Платову известность не только в армии, но и при дворе. 16 мая 1744 г. с «легкой руки» генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова «Петербургские ведомости» поведали о подвиге донского казака Матвея Платова. Более того, ему стал покровительствовать сам всесильный екатерининский фаворит Григорий Александрович Потемкин.
В память боя на Калалахе была выбита памятная золотая медаль «За ревностную службу», а самому Матвею Ивановичу вручили золотую именную медаль с изображением императрицы и надписью на обороте: «За ревностную и усердную службу Донского Войска Полковнику Матвею Платову».
В 1775 г. во главе своего полка он был послан с Кубани подавлять Крестьянскую войну под предводительством «маркиза де Пугача» в Воронежской и Казанской губерниях. Когда самозванец «Петр Федорович» был пойман (Матвей первым отправил на Дон сообщение, что «государственный злодей Амелька Пугачев за Волгою пойман»), его оставили уничтожать последние пугачевские шайки в Воронежской и Казанской губерниях.
Любопытно, но вместе с Матвеем Платовым этим занимался и его отец, Иван Федорович. Интересно, что его отец тоже оказался на «той войне» – только его маршрут проходил не с юга, а с – севера, из Петербурга. Отцу больше «повезло»: ему довелось прикрывать Первопрестольную со своим полком по Коломенскому, Касимовскому и Владимирскому трактам.
За услуги при усмирении «русского бунта, бессмысленного и беспощадного» оба они были награждены очередными золотыми медалями. Для Ивана Федоровича она уже стала третьей по счету, к тому же, его возвели в потомственные дворяне с армейским чином премьер-майора.
…Между прочим, вернувшегося на Дон Матвея Ивановича ожидало неприятное известие. Назначенный командовать войском Донским Алексей Иванович Иловайский вместо осужденного тестя Платова – Степана Даниловича Ефремова, отнюдь не стремился продвигать его наверх, опасаясь гнева императрицы…
После усмирения остатков пугачевских мятежников, с июня 1782 г. Платов участвовал в многочисленных походах и боях на Северном Кавказе против чеченцев, лезгин и других горских народов. Здесь в ту пору закладывались новые крепости, создавалась Кавказская оборонительная линия, строилась Военно-Грузинская дорога.
Платов служил не под началом А. В. Суворова, как это долго было принято считать, а у генерал-поручика Павла Сергеевича Потемкина (двоюродного брата Г. А. Потемкина). Последний порадел за сметливого казачка перед всемогущим Григорием Александровичем: «В чине донского полковника весьма стар, а армейского не имеет». Матвей Иванович очень переживал, что многие из его одногодок, а то и младшие донцы уже обошли его в чинах.
И вот 25 ноября 1784 г. – в 31 год – его производят в майоры и… «пошло и поехало»! Начался столь желанный рост по службе: в 1786 г. – уже армейский подполковник и всего лишь спустя год – в 1787 г. – полковник.
…Между прочим, именно на той войне, Платов окончательно пришел к выводу, что для казаков в их столь эффективных коротких сшибках или лихих погонях наиважнейшим холодным оружием является не шашка, а 3,5-метровая пика с трехгранным наконечником – «наисильнейшее их оружие для верного поражения всякого противника на дистанции». Пройду годы и именно казачьи пики, которыми их хозяева владели виртуозно, окажутся достойным ответом пикам польских улан, мастерски воевавших на стороне Бонапарта…
2-ю турецкую войну 1787—1791 гг. (или II-ю Екатерининскую) он встретил уже командуя казачьим полком в называемом Екатеринославском казацком войске (особый казачий 5-тысячный корпус из однодворцев Екатеринославской губернии), созданном по воле Светлейшего князя Таврического Григория Потемкина.
…Между прочим, Матвей Иванович был одним из тех, кто принял самое деятельное участие в создании этой спецармии Потемкина. Помимо него ими оказались самые верные престолу войсковые старшины – Павел Иловайский, Андриан Денисов, Петр Мартынов и Иван Родионов. Все прошло очень быстро и споро: крестьян объявили казаками, их деревни – станицами, наделили землей и от имени Ее Императорского Величества освободили от всех податей и призвали на государеву военную службу. Снаряжались «новоявленные казаки» за счет госказны, но с возвратом из жалованья, положенного им за действительную службу по 12 рублей в год в военное время. Екатеринославские мужики стали энергично обучаться вольтижировке, владению копьем и саблей, тактическим навыкам кавалерийских частей (развертывание в лаву, авангардно-арьергардные стычки и прочее). С этим войском Платов принимал участие в ключевых моментах очередной войны с турками…
Григорий Александрович по достоинству оценил труды Матвея Ивановича по формированию и обучению «екатеринославцев» и просил императрицу-«матушку» о награждении его ор. Св. Владимира 4-й ст.
…Между прочим, ор. Св. Владимира был учрежден в 1782 г. и давался как военным, так и гражданским лицам. Имел 4 степени: если ор. 4-й ст. мог получить любой офицер, то 3-й ст. – уже не ниже полковника, 2-й ст. – только генералы, а 1-й – лишь генерал-лейтенанты и выше. В числе награжденных заветным Владимиром 1-й ст. значатся такие знаменитости как племянник Суворова А. И. Горчаков и полулегендарный командир кавалергардов А. С. Кологривов…
Наряду со всеми Матвею Ивановичу предстояло брать Очаков – неправильный вытянутый четырехугольник с бастионами. Со стороны воды он был защищен каменной стеной, а с трех других – высоким валом и глубоким рвом, одетым в камень. Перед цитаделью находилось с десяток сильных люнетов. Внутри самой крепости на самом острие Очаковского мыса располагался мощный Гассан-пашинский замок с земляным валом и рогатками. Добровольно крепость не сдавалась. Брать такую крепость штурмом означало пойти на большие жертвы, но «на войне – как на войне!» Вокруг лагеря осаждавших на несколько переходов царила степь, покрытая снегом и льдом. Солдаты страдали от холода и голода. «Очаковская зима» оказалась суровой: 23 градуса ниже нуля при повышенной влажности и сильном ветре. Солдаты гибли: у похоронных команд объем работ все увеличивался и увеличивался.
Действуя в колонне генерал-майора барона П. А. Палена (будущего главного переворотчика и убийцу императора Павла!), тысяча спешившихся и двести конных казаков полковника Платова отличились при атаке и занятии именно Гассан-Пашинского замка, за что и получил своего первого Георгия – IV-го. Наблюдение за взятым замком было поручено донским казакам с Платовым во главе.
…Кстати сказать, в 1769 г. году весьма воинственная императрица Екатерина II учредила единственный в истории России чисто военный орден Святого великомученика и Победоносца Георгия четырех классов. Это была самая почетная боевая награда дореволюционной России. Его получить могли военачальники и офицеры только за личные заслуги на поле брани. Первым кавалером этого ордена, причем высшего (первого) класса стала сама Екатерина, сама себя наградившая. Вторым в этом почетном списке числится П.А Румянцев (за Ларгу), причем, у него тоже Георгий IV-го кл. За военные заслуги в эпоху «грозы» 1812 г. его удостоились лишь три военачальника! За 1812 г. его получил только Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, ставший таким образом первым полным кавалером этой наипрестижнейшей награды, т.е. отмеченным всеми ее четырьмя классами. Следующим полным кавалером Св. Георгия стал его антагонист – генерал от инфантерии Михаил-Богданович Барклай-де-Толли, получивший высшего Георгия I-го кл. за победу при Кульме. Любопытно, но третьим и последним эту супер-награду получил ловкий кондотьер из Ганновера, барон и… цареубийца Леонтий Леонтьевич Беннигсен за успехи в войне против Бонапарта в 1814 г. В тоже время было не принято награждать павших на поле сражения посмертно. В частности, так произошло с Дмитрием Петровичем Неверовским. Тяжелораненый за сражение при Лейпциге его представили к Св. Георгию III-го кл. Но поскольку он скончался, то его фамилии не осталось даже в списках награжденных. Чаще всего награждались воины Св. Георгием IV-го кл. – 491 раз…
13 сентября 1789 г. вместе с конными егерями Платов со своими казаками столь внезапно оказался под Каушанами, что быстро обратил в бегство турецкие войска и захватил в плен три орудия, два знамени и 160 пленных с самим «трёхбунчужным пашой» Зейнал-Гассаном, беем Анатолийским. За этот подвиг 24.9.1789 он становится бригадиром (промежуточный чин между полковником и генералом) и назначается походным атаманом войска Донского в Екатеринославском казацком войске.
Осенью, действуя стремительно, Платов без боя овладел Паланкой, расположенной на Днестре. Потом он был двинут к Аккерману, где сидел трехбунчужный паша Тайфур Салоникский. Его Матвей Иванович тоже занял без пролития крови, благодаря большой победе русского оружия под Рымником под началом «русского Марса» и удачному «бряцанью оружием» Григорием Потемкиным.
В 1790 г. М. И. Платов находился под стенами, обороняемой трехбунчужным пашой Айдос Мехметом, Измаильской крепости, располагавшейся на левом крутом берегу Килийского рукава Дуная между озерами Ялпухом и Катлабухом. К Измаилу сходились все важнейшие пути, поэтому «тот, кто владел Измаилом, владел и Дунаем».
Эта цитадель в виде неправильного пятиугольника с 6-километровым крутым крепостным валом 6-8-метровой высоты и 13 метров ширины с семью каменными 20-24-метровыми бастионами. «Одеть» в камень все крепостные стены турки не успели. Построенный еще генуэзцами и перестроенный в 1774 году с помощью новейших фортификационных приемов немецкими и французскими инженерами под началом де Лафит-Клове, Измаил считался неприступным. Недаром сам Суворов называл его «крепостью без слабых мест»! Перед валом был ров шириной 12 м, на 2 метра, наполненный водой. Глубина его составляла от 6 до 10 метров! В самой же крепости располагалось множество укрепленных каменных сооружений, которые могли выдержать длительную осаду. Перед рвом было выкопано множество «волчьих ям». Местность вокруг Измаила была заболоченной, к тому же шли частые дожди и стояла холодная погода. Русская армия еще никогда не штурмовала такую твердыню. Гарнизон Измаила составлял целую армию: 35 тысяч человек (половина из них отборные янычары) при 265 орудиях. Боевых припасов и продовольствия было в достатке. Один из самых опытных турецких военачальников Измаила Мехмет-паша Айдозле поклялся скорее умереть, чем сдать крепость. Турецкий султан издал указ гласивший, что если Измаил будет взят, всех оставшихся в живых его участников казнят, где бы они ни были найдены.
Русские войска под стенами крепости насчитывали 31 тысячу солдат, в том числе, 8 тыс. казаков (причем отнюдь не лучшего качества) и более 500 орудий (в этом русские превосходили врага в два раза), но в большинстве своем это были малокалиберные пушки.
Осада началась в сентябре 1790 г., но не дала результатов. Время шло, два вялых штурма генералов И. В. Гудовича, М. И. Кутузова и П. С. Потемкина вместе с гребной флотилией испанца на русской службе с 1772 года генерала Хосе (Осипа Михайловича) де Рибаса – одного из основателей порта и города Одессы – окончились ничем.
Уверенность в себе и без того сильного измаильского гарнизона только возрастала. В русских войсках распространялись болезни и деморализация. Не хватало продовольствия. Даже у самого князя Потемкина, накрывавшего стол на восемь персон, плотно поесть могли только двое.
Генералы предложили Григорию Потемкину снять осаду ввиду приближающейся зимы и неизбежных больших потерь осаждающих от эпидемий, которые уже начались и ограничиться простой блокадой.
Екатерининский фаворит наотрез отказался…
2 декабря по его приказанию под Измаил прибыл маленький, тщедушный старичок в сопровождении казака, державшего в руках небольшой узелок – весь «багаж» знаменитого генерала – Александра Васильевича Суворова.
Потемкин понимал, что это его последняя надежда со славой закончить эту кампанию, а может быть и всю войну. Суворов был наделен самыми широкими полномочиями. Он мог даже определить, можно ли штурмовать Измаил, или следует вернуться домой на «зимние квартиры». Но уже одно волшебное имя Суворова переродило всех. Весть об его прибытии мгновенно облетела армию и флот. Теперь у всех на устах было одно слово – штурм.
До сих пор Суворов не проиграл ни одного сражения (вряд ли следует считать его проигрышами неудачные штурмы Очакова и еще раньше первый штурм Ландскроны в Польше). Были такие замечательные победы, как Фокшаны и Рымник, но такие же победы одерживали и другие полководцы, например Румянцев, разбивший турок при Кагуле.
Со взятием же Измаила не могло сравниться ничто!
Соперничавший с Суворовым в воинской славе Н. В. Репнин, боясь «обломать зубы» на этой турецкой «орду-калеси» (по-турецки – «армейская крепость»), не решился на ее штурм в 1789 г., и теперь Потемкин предпочел ему Суворова.
Ответственность была колоссальная!
Но здесь надо было разгромить целую армию, находившуюся в неприступной крепости!
При этом силы противников были примерно равны: турок было даже чуть больше. Правильная осада с артиллерийским обстрелом не получалась: пробить бреши полевыми орудиями (осадных пушек не было) в мощных укреплениях не представлялось возможным. Да и полевая артиллерия имела всего лишь по одному выстрелу на пушку. Ночью осажденные могли легко их заделывать.
Оставался только приступ с помощью штурмовых лестниц…
…Кстати сказать, когда Матвей Иванович узнал, что прибывает сам Александр Васильевич, то, радостно потирая руки, сказал своим казачкам: «Теперь-то мы точно возьмем крепость!» 9 декабря на военном совете, где присутствовали все генералы (П. С. Потемкин, Самойлов, Львов, Ласси, Мекноб, Кутузов, Арсеньев, Безбородко, Рибас, Тищев) и бригадиры (Вестфален, Орлов и Платов). Суворов, как всегда, был пламенно лаконичен и доходчив: «Господа офицеры! Мы с турками одни – лицом к лицу! России нужен мир! Измаил наш – мир и слава!! Нет – вечный срам!!! Осада или штурм – что, отдаю на ваше рассуждение…» По протоколу военных советов той поры первым должен высказаться самый младший по званию: им оказался Матвей Иванович. Записка с мнением казачьего командира, зачитанная самим «русским Марсом» прозвучала как выстрел в тишине – резко и хлестко – «Штурм!» Постановление о штурме он тоже подписал первым. 11 декабря, при самом штурме Платов предводительствовал пятью тысячами спешенных казаков, которым из-за несоответствующего для приступа вооружения предстояло выполнить очень нелегкую задачу…
Суворов бросал на чашу весов всю свою безупречную многолетнюю славу, более того – саму жизнь, ибо наверняка не перенес бы позора неудачи. Оставалось одно – взять Измаил во что бы то ни стало. И при этом как можно быстрее.
Немедленно был блокирован Измаил с суши и с Дуная и началась интенсивная подготовка штурма, занявшая девять дней. Неподалеку в степи был вырыт ров и насыпан огромный вал по типу измаильских. Обучение войск велось скрытно от турок по ночам. Чучела на валу изображали турок. Преодолев ров и вал, солдаты кололи чучела штыками. Было заготовлено 40 штурмовых лестниц и 3 тысячи фашин.
На приступ Измаила должны были пойти 9 штурмовых колонн (Арсеньева, де Рибаса, Маркова, Львова, Ласси, Мекноба, Орлова, Платова и Кутузова) под общим началом генерал-поручиков П. С. Потемкина, А. Н. Самойлова и генерал-майора И.М. де Рибаса – всего около 28.5 тыс. человек. Каждая колонна имела свой резерв. Со стороны Дуная штурмующих поддерживали огнем гребные суда де Рибаса. В общем резерве осталась лишь 2,5 тысячная кавалерия бригадира Вестфалена.
7 декабря Суворов послал коменданту крепости Мехмет-паше ультиматум, требуя сдачи через сутки: «24 часа на размышление для сдачи и – воля; первые мои выстрелы – уже неволя; штурм – смерть».
Но двукратное отступление русских от Измаила (в 1789 и 1790 гг.) сделало турок невосприимчивыми к угрозам. Надменный Мехмет-паша приказал передать русскому парламентеру: «Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил!»
Разгневанный самомнением турецкого паши, Суворов не стал ждать, когда упадет небо, и в полночь с 10 на 11 декабря по сигнальной ракете началась мощная артиллерийская подготовка – разом заговорили 600 орудий – и полевые орудия и флотские батареи. Она продолжалась до 3 утра. Потом пальба велась «пустыми выстрелами», то есть холостыми зарядами, чтобы не поражать штурмующие русские войска и устрашать турок. Несмотря на недостаток боевых зарядов артподготовка дала хорошие результаты. Удалось подавить ответный огонь врага, нанести крепости повреждения и вызвать несколько пожаров.
Еще до артподготовки в русский лагерь пробрались два перебежчика из Измаила. Они поведали, что в турецком лагере не все довольны возможным штурмом. Мирные жители готовы сдаться, но турецкие военачальники держат их в страхе и готовы стоять до последнего. Половина гарнизона постоянно под ружьем.
В три часа утра 11 декабря, прорезая мглу, над русским лагерем взвилась вторая ракета. Это был сигнал, по которому бомбардировка крепости прекратилась, чтобы девять штурмовых колонн могли подойти к Измаилу и не позднее чем через два часа занять исходные для атаки места в шестидесяти метрах от стен крепости. Пронизывающий ветер и холод, поднимавшийся от воды, мешали войскам. До рассвета было еще очень далеко. Ночная тьма перемешалась с туманом. Ожидание казалось бесконечным.
Наконец в 6.30 ввысь, пылая, взвилась очередная ракета.
Русские солдаты устремились на штурм. Они еще не достигли рва, как по ним плотно ударила неприятельская артиллерия. В какой-то миг атакующим показалось, что стены крепости разом вспыхнули – так силен был обстрел врага. Огненное кольцо все усиливалось и усиливалось. Внезапного штурма не получилось. Потом выяснилось, что несколько изменников – запорожских казаков – бежали накануне к туркам и выдали замыслы русского командующего. Потеря внезапности не смутила атакующих.
Штурм турецкой цитадели стал одной из ярчайших страниц в военной карьере Матвея Платова!
Пять тысяч его казаков пошли на штурм пешими в составе группы генерал-поручика А. Н. Самойлова. Ему и поддерживавшим его казакам бригадира В. П. Орлова предстояла тяжелая задача: брать приступом высокий и крутой вал Толгарского укрепления восточнее Бендерских ворот.
Поливаемые свинцовым дождем из картечи и пуль, казаки приставив штурмовые лестницы кинулись наверх, но закрепиться на стенах им не удалось. Первый приступ потерпел неудачу. Пики казаков оказались бессильны против турецких ятаганов. Срочно требовалась подмога.
Тем временем турки сделали удачную вылазку через Бендерские ворота во фланг и тыл штурмующим. Казаки Платова и Орлова оказались сброшены. Последний в отчаянии даже воскликнул: «Жаль, пропала слава донских казаков!»
Пришлось Суворову вводить в дело резерв из воронежских гусар и казаков из 3-й колонны генерал-майора Ф. Мекноба.
Турок, ценой больших потерь удалось остановить и перебить. Но сильно поредевшие русские колонны никак не могли снова кинуться наверх. Тем более, что среди казаков было немало необстрелянной молодежи. Горы трупов спешенных станичников пугали их. К тому же, непосредственного командира Платова генерал-майора И. А. Безбородко тяжело ранили и общее руководство обоими колоннами казаков он взял на себя.
Видя, что его донцы пребывают в смятении, Матвей Иванович сам ринулся на лестницу, ведущую наверх крепостной стены, и увлек за собой всех тех, кто еще мог сражаться. Турки сверху сбрасывали на осаждающих громадные камни, катили бревна, сталкивали русских вниз с головокружительной высоты, лили кипяток и раскаленную смолу. Потери русских все возрастали, укороченные пики казаков оказались мало эффективны при штурме крепостных стен. Они легко перерубались турецкими ятаганами и казаки гибли десятками, сотнями.
Лишь очередное подкрепление в виде батальона Бугских егерей, присланное с левого фланга Михаилом Кутузовым, склонило чашу весов в пользу штурмующих. Не считаясь с потерями, пехота и казаки упорно лезли вперед. С наступлением рассвета все внешние укрепления Измаила полностью находились в руках русских, и рукопашный бой, вскоре перешедший в яростную резню, закипел на улицах города.
Штурмующие понесли большие потери. Численное меньшинство русских стало еще заметнее. Уже выбыло множество офицеров.
Внутри Измаила было много каменных построек, каждая из которых представляла собой мини-крепость. Турки, помня о приказе султана умертвить каждого сдавшегося в плен, сражались с отчаянием обреченных. Они защищали каждый каменный дом, где можно было только засесть и как-то защищаться. Некоторые из них пришлось брать с помощью штурмовых лестниц – как крепостные бастионы. Турки словно обезумели и «дорого» продавали свою жизнь, каждый из них стремился убить хотя бы одного русского солдата. Даже женщины кидались на суворовцев с кинжалами. Каждый шаг вперед давался русским большой ценой – ценой все новых и новых человеческих жизней.
Суворову пришлось ввести в дело все свои резервы и 20 легких пушек для очистки картечью улиц от оборонявшихся. Несколько тысяч лошадей, вскочивших из горящих конюшен, носились по улицам, сметали все на своем пути и увеличивали хаос. Не одна сотня людей погибла под лошадиными копытами. Только когда табуны вырвались через распахнутые настежь крепостные ворота в поле, улицы стали «безопасны» для сражающихся. Город уже горел во многих местах, но пожары никто не тушил.
Суворовский резерв, потеряв всех офицеров, оказался отбит!
Решительнее всех действовал один из опытных турецких военачальников Каплан-Гирей. Собрав вокруг себя 5 тысяч отборных бойцов, он попытался пробиться с ними к реке сквозь плотное кольцо русских гренадер. Погибли все, в том числе его пятеро сыновей, а сам он был поднят на штыки.
В этом жестоком бою в очередной раз стала наглядно видна мудрость суворовского обучения русских солдат основам штыкового боя. Обезумевшие вражеские толпы любой ценой пытались вырваться из крепости. Но русские солдаты уверенно и хладнокровно отражали бешеные удары кривых турецких ятаганов, а их длинные штыки были для неприятеля неодолимой преградой.
Кровопролитный бой шел весь день…
И вот егеря генерала Ласси, первыми взошедшие на валы Измаила, первыми достигли и центра крепости.
Здесь он столкнулся с ожесточенным сопротивлением со стороны отряда крымских татар во главе победителем австрийского принца Кобурга под Журжей Максуд-Гиреем – одним из потомков Чингисхана. После кровавого рукопашного боя лишь горстка татар осталась в живых и вместе со своим израненным предводителем попала в плен.
Сам Мехмет-паша-Айдозле с двумя тысячами телохранителей-янычар засел в главном каменном бастионе Измаила – Красной Мечети. Несколько атак гренадер на этот бастион не принесли успеха.
Наконец пушечными выстрелами удалось выбить ворота.
Враг начал сдаваться…
Когда уже половина турок сложила оружие, один из фанатиков-янычар неожиданным выстрелом из пистолета убил русского офицера. Разъяренные потерями и вероломством неприятеля фанагорийские гренадеры ворвались внутрь, переколов всех его защитников штыками: суворовский ультиматум «штурм – смерть!» никто не отменял!
…Между прочим, Александр Васильевич, подобно всем великими полководцам в бою всегда твердо следовал вековому принципу: «на войне – как на войне; здесь сантименты не в цене!»…
Досталось и Мехмет-паше: он умер от 26 штыковых ран!!!
Но только в сумерках последние защитники крепости сложили оружие.
Измаил пал, но «небо при этом на землю не упало».
…Кстати сказать, «Наука побеждать» под руководством непобедимого русского Марса для Матвея Ивановича стала лучшей школой. Он навсегда запомнил слова великого полководца: «В атаке ли, разведке ли, погоне ли – нет никого лучше русского казака!» Пройдут годы и это признает сам Наполеон, чьи войска немало натерпелись от летучих отрядов Донских казаков атамана Платова…
По потерям с обеих сторон это сражение, вероятно, не имеет себе равных в истории войн XVIII века!
По донесению Суворова в Петербург из 35-тысячного турецкого гарнизона 26 тысяч пали в бою, остальные попали в плен. Не исключено, что это сильное преувеличение!?
Недаром ведь ходили слухи, что при составлении победной реляции на вопрос штабного офицера Суворову, какой цифрой указать в донесении турецкие потери, тот прямо ответил: «Пиши по более, чего их супостатов, жалеть!» Суворов вообще не сочинял небывальщин в донесениях о потерях врага, но из тех цифр, которые ему сообщали, выбирал наиболее… выгодную. Очень может быть, что это было сделано для оправдания своих собственных больших потерь.
Тем более, что произведенный Суворовым за проявленное мужество и воинское искусство из генерал-майоров в генерал-поручики и назначенный им комендантом Измаила Кутузов, чьи войска выказали замечательную стойкость при штурме, был глубоко расстроен: «Кого в лагере ни спрошу, либо умер, либо умирает… Живых офицеров почти не осталось».
Отнюдь не исключено, что и русская армия умылась кровью, потеряв убитыми и раненными не 1.880 убитыми и 2.703 раненных, как это было отражено в официальной реляции и даже не 2.136 убитыми 3.214 раненых – по более поздним уточненным данным, а от 6 до 10 тысяч человек (из них 4 тыс. человек убитыми и 6 тыс. ранеными). Причем из 650 офицеров выбыло из строя две трети – порядка 400! По жесткому приказу Суворова (в бою он, как и его знаменитый коллега-соотечественник советский военачальник Г. К. Жуков, вовсе не отличался сентиментальностью и, очевидно, был по-военному прав!?), увлекая солдат вперед – на казавшиеся тем неприступными стены турецкой твердыни – они шли впереди штурмовых колонн.
Оставшиеся в живых русские офицеры, кто не получил орден Св. Георгия или Владимира, были награждены золотым крестом «За отменную храбрость» на георгиевской ленте, а солдаты – овальной серебряной медалью с надписью «За отменную храбрость при взятии Измаила».
Начальников наградили золотыми шпагами, кое-кого – повышением в чинах.
Никогда еще «матушка-императрица» Екатерина II не была так щедра со своими военными.
…Между прочим, победе под Измаилом был посвящен гимн «Гром победы, раздавайся!», считавшийся до 1816 года неофициальным гимном Российской империи…
Суворов писал князю Потемкину о Платове и его полках: «Повсюду был он, Платов. Храбрость, стремительный удар Донского войска не могу довольно выхвалить перед вашей светлостью». За героизм его казаков и личную отвагу при взятии Измаила Матвей Иванович – как командующему 5-й штурмовой колонной, а затем после ранения генерал-майора Безбородко еще и 4-й колонной (т (езбородко – аковет- и лком в Екатерины: летучими отрядами и обманными конными лавами. е. – всем левым крылом) – был представлен Суворовым к награде орденом Св. Георгия III-го кл. Правда, своего второго по счету Георгия Платов получил под №81 только 25 марта (мая) 1791 г.– во время торжественного приема героев измаильского штурма в Зимнем дворце.
Позже он был представлен Екатерине, обласкан ею, получил разрешение останавливаться в ее дворце «в коем на этот случай повелено было выделять для него комнаты». Камер-фурьерские журналы снимают все сомнения, что это было не так.
Более того, 1.1.1793 его произвели в чин генерал-майора.
…Между прочим, не остался без награды и его 19-летний сын от первого брака, есаул Иван Платов: 15 февраля 1791 г. его произвели в поручики и за ранение удостоили золотого знака Военного ордена. Этот образованный в отличие от отца молодой человек был с ним, начиная со штурма Очакова и заканчивая походом в Персию, но безвременно ушел из жизни 3 октября 1806 г. – 35 лет от роду, оставив отцу Матвею Ивановичу внука… Матвея или Матёшу, как его ласково «величал» знаменитый дед…
В последние годы царствования Екатерины II Платов не только обзаводится новыми покровителя вместо усопшего Григория Александровича Потемкина – новым президентом Военной коллегии графом Николаем Ивановичем Салтыковым и новым фаворитом императрицы Платоном Александровичем Зубовым, но и бывает на балах и приемах в Таврическом дворце и Царском селе. Его уже зовут к столу, правда, в списке приглашенных он – в самом конце. Зато он знакомится с цесаревичем Павлом Петровичем и великим князем Александром Павловичем, сыгравшими очень заметную роль в его судьбе и карьере.
Затем Матвей Иванович занимается усмирением бунта донских казаков, не пожелавших служить в Таврии. Причем проявляет лютое усердие: виновных в волнениях забивали плетьми до смерти. Он очень скоро нагнал страху на весь Дон, сделал казаков «умнее и покорнее» и решил проблему с их переселением в Крым.
И все-таки, своим ярко выраженным усердием, явно желавший выслужиться перед государыней Платов, нажил себе немало врагов.
С одной стороны, он провел акцию устрашения без ведома президента Военной коллегии графа Н. И. Салтыкова.
С другой – без участия атамана Войска Донского А. И. Иловайского, который не преминул отрапортовать в столицу о молодом да рьяном самоуправце.
Но и Матвей Иванович был «парень не промах» и тоже успел «настрочить письмецо в конверте» Салтыкову о том, что на Дону местные власти поощряют мятежников. Санкций из Северной Пальмиры не последовало: так явно ожидали скорой смерти старика Алексея Ивановича Иловайского и видели в энергичном и готовым выслужиться перед престолом Матвее Ивановиче будущего атаман.
Более того, очень скоро Платов снова оказывается в Петербурге (скажем сразу, он очень много проводил времени при дворе разных российских государей, устанавливая личные связи с нужными людьми!) и 15 мая 1793 г. присутствует за столом Ее Императорского Величества.
Правда, в списке приглашенных «сверх свиты» он назван последним, причем, как «генерал-майор Платов», т.е. без имени и отчества.
Но, всему – свое время…
…Между прочим, поток наград за участие в последней войне с Турцией еще не иссяк и в середине лета (то ли 5-го июня, то ли 2-го сентября?) 1793 года Матвей Иванович Платов был награжден очередным ор. Св. Владимира – 3-й ст. Кроме того, Екатерина II пожаловала ему саблю в бархатных ножнах и золотой оправе, с крупными алмазами и редкостной величины изумрудами и с надписью «За храбрость». Это дорогое наградное оружие вошло в моду еще в 1720 г. – сразу после победы русского галерного флота над шведами у о. Гренгам. До 1788 г. получить в награду золотую шпагу (из золота, делался лишь эфес) могли лишь генералы и фельдмаршалы. При этом эфес украшался алмазами или бриллиантами. Затем эта награда стала доступна и низшим офицерам, правда уже без украшений драгоценными камнями. Вместо этого на эфесе появилась надпись «За храбрость». Всего за XVIII в. документально известно около 300 награждений золотым оружием, в том числе, более 80 – с бриллиантами, генеральским. Особо урожайными на золотое наградное оружие (шпаги и сабли с надписью «За храбрость!») оказались войны 1805 г. и 1806—1807 гг. с Наполеоном. Среди награжденных такие корифеи ратного мастерства как Багратион, Дохтуров, Ермолов и др. Следующий пик награждений золотым оружием пришелся естественно на 1812—1814 гг.: более тысячи награждений. Кое-кто даже удостаивался повторного награждения подобным оружием, как например, генерал Милорадович (первый раз это случилось в русско-турецкой войне 1806—1812 гг.). А кое-кому посчастливилось получить его трижды – полковнику конной артиллерии А. П. Никитину его вручали и в 1812 г. и в 1813 г. и в 1814 г.! Порой на нем уточнялось надписью – за какое именно сражение воин его получил, в частности, Дорохову «За освобождение Вереи» или Барклаю – «За 20 января 1814 г.» (т.е. за Бриенн). Получали его и иностранные полководцы: Блюхер, Веллингтон, Шварценберг и др. Указом от 28.12.1815 г. генералы и офицеры, награжденные за подвиги в Отечественной войне 1812 г. золотым оружием, получали право на убавление двух лет из 25-летнего срока службы в офицерских чинах для получения ор. Св. Георгия IV-го кл. за выслугу лет. Всего за царствование Александра I было 1.542 награждения золотым оружием…
В мирное время Матвей Иванович не только на короткой ноге с «братьями по оружию» (О.М. де Рибасом, А. Н. Самойловым, П. В. Чичаговым, И. И. Марковым, И. Е. Ферзеном, Ф. Ф. Буксгевденом и А. В. Тучковым – отцом знаменитых братьев Тучковых, прославивших свою фамилию в война России с Наполеоном в начале XIX в.), но и продолжает энергично укреплять свои связи при дворе среди «сильных мира сего».
Он весьма часто бывает приглашен к царскому столу, где в основном присутствуют люди знатные.
Скорее всего, именно тогда он пользуясь случаем начал готовить почву на предмет своего атаманства на Дону. Платов очень тонко беседует с влиятельными Н. И. Салтыковым и Платоном Александровичем (Платошей) Зубовым о недопустимом поведении Василия Петровича Орлова, также претендовавшего на атаманство.
«Вода камень точит»! Не так ли!?
Почти весь 1793 г. Матвей Иванович проводит в суете: то он при дворе, то он инспектирует своих чугуевцев.
Сам Суворов высоко отзывается о состоянии вверенных Платову полков: «Генерал-майор Платов молодец… Два Чугуевских полка хороши, о третьем ничего не знаю». Более того, Платову удается выбить из главной провиантской канцелярии Военной коллегии задолженные чугуевцам 23 тыс. рублей.
Вскоре он получает приказ принять участие в Персидском походе 1796 г. под начальством 25-летнего Валериана Александровича Зубова – младшего брата последней «пассии» дряхлеющей «императрицы-матушки» красавчика Платоши Зубова. «Так получилось», что казенные деньги не были пущены на текущие нужды чугуевцев, а… остались («осели»!? ) в кармане у Матвея Ивановича. Не исключено, что он собирался использовать их, когда возникнет необходимость в «исправлении казаков во время этого дальнего похода».
Посмотрим, что из этого «маневра» получилось…
В походе Платов познакомился с будущей легендой русского оружия, тогда еще только полковником Николаем Николаевичем Раевским и со знаменитым в будущем казачьим атаманом – Андрианом Карповичем Денисовым. С последним они в ту пору даже приятельствовали. Это уже потом между ними пробежала «черная кошка» по имени Зависть.
Но об этом чуть позже.
…Атаман Войска Донского Андриан Карпович Денисов (1763—1841) впервые отличился в русско-турецкой войне 1787—1791 гг., где за храбрость получил ор. Св. Георгия IV-го кл. Под началом Суворова Денисов принимал участие в кровавом штурме Измаила, затем лихо рубил поляков в 1794 г. В Итальянском походе он уже станет полковником и походным атаманом донских казаков. За отличие при Треббии он получит генерал-майора. После Швейцарского похода, Адриан Карпович примет участие в войнах России с Наполеоном и выростет до генерал-лейтенанта и войскового атамана Войска Донского…
Особо повоевать им всем не довелось, но за «отличное усердие и заслуги» при осаде крепости Дербент, генерал-аншеф В. Зубов представляет генерал-майора Платова, прибывшего под Дербент уже через три дня после его капитуляции, к… очередной золотой сабле, украшенной бриллиантами. Судя по всему, Матвей Иванович сумел и с Валерьяном Александровичем наладит нужные отношения.
…Кстати, в том последнем приснопамятном походе Екатерины-«матушки» многие «орлы», а вернее «орлята» успели «отличиться» – понавешать себе на грудь крестов и нахватать чинов – практически не принимая участия в боевых действиях. Дербент то сдался сразу после нескольких залпов ермоловской 6-пушечной батареи: хан Ших-Али предпочел не испытывать судьбу и перейти под руку России…
Казалось, все идет отлично, но…
Смерть императрицы перерывает стремительную карьеру донского казака Матвея Ивановича Платова. Вступивший на престол после смерти Екатерины II, ее 42-летний сын Павел I отзывает армию Зубова, в которой служил и наш герой от границ Персии. Валерьян Александрович все сразу понимает и, еще будучи в Дербенте, тут же подает в отставку, а всем своим генералам советует самим решать, как им быть дальше. Судьба братьев Зубовых всем известна: они оба попали в опалу.
…Кстати, надо сказать, что непредсказуемый и внезапный в своих решениях Павел поступил подобным образом со многими из удачливых и выдающихся деятелей эпохи его ненавистной матери: сын ненавидел все, что так или иначе было связано с блеском эпохи правления императрицы-матушки…
Не минула она и нашего доблестного казачьего генерала.
Хотя по началу ему разрешают возвратиться на Дон. Но, он своим мужицким (природным) нутром чует неладное и по пути в Чугуевку в спешке мчится к тестю в Черкасск, у которого срочно берет в займы 25 тыс. рублей. Эти деньги он, тут же в приказном порядке проводит по счетам своих чугуевских полков – взамен «осевших в его карманах» 23 тыс., полученных на военные нужды еще при императрице-«матушке». Матвей Иванович явно перестраховывался, понимая, что если при Екатерине откровенный грабеж полковыми командирами своих подчиненных зачастую сходил с рук, то с новым «ампилатором» в этом смысле шутки плохи.
Не в меру сметливый Матвей Иванович «как в воду глядел»: беда мчалась за ним по пятам!
По дороге в Чугуевку Платов был настигнут царским фельдъегерем и доставлен по приказанию царя в Петербург. Здесь ему предъявили обвинение «в неудовлетворение казаков деньгами» и посадили на дворцовую гауптвахту.
С той поры многие из высших сановников российской империи открыто стали считать Матвея Ивановича Платова… плутом и очень может быть были недалеки от истины. Недаром же, даже его «братья по оружию» отзывались о нем, как о хитрой бестии.
На следственной комиссии Платов сумел представить «дело о 23 тыс. денег на чугуевские нужды», так, что вроде бы он был и не виновен: «не раздал деньги казакам перед походом из опасения, что они, растратив их, останутся неисправными к службе (перепьются и все такое прочее – прим. Я.Н.), за что спрос был бы с меня». Но за то, что указанную полковую сумму генерал-майор М. И. Платов все же придержал «до лучших времен», а по закону он на это не имел права, по указу государя его наказали, «лишив чину без обшиду», т.е. исключить из службы без пенсиона. Павел – крутой на расправу государь – и тут повел себя очень сурово: ужесточил приговор – «исключить Платова из службы и отправить к В. П. Орлову на Дон, дабы держал его под присмотром в Черкасске безотлучно».
Что послужило истинной причиной монаршего гнева доподлинно неизвестно.
Кое-кто не исключает, что Матвей Иванович в «теплой кампании» с «братьями по оружию» (а выпить он был очень большой мастак!) после известия о внезапной смерти государыни-«матушки», которая для него по истине стала благодетельницей мог и ляпнуть что-то лишнее по поводу нового монарха.
Вполне возможно, что профессиональный «стукач», коим среди них являлся некий есаул А. О. Грузинов – пользовавшийся особым доверием гатчинского наследника – расторопно и доходчиво сообщил, куда следует о «промашке» донского казака генерал-майора Платова Матвея Ивановича. Недаром же после Персидского похода всесильный А. А. Аракчеев вызвал Грузинова в столицу, произвел в корнеты лейб-гвардии казачьего полка под начало генерала Федора Петровича Денисова. Может быть, что последний, будучи человеком весьма инициативным, тоже приложил усилия для «нейтрализации столь опасного претендента на атаманство на Дону каким в ту пору стал вырисовываться крайне амбициозный Матвей Иванович Платов.
Платова этапировали на Дон, где он должен был находиться под надзором зятя Денисова войскового атамана В. П. Орлова. Но в пути его настиг спецкурьер с приказом ехать на жительство в… Кострому. До сих пор до конца неясно – почему император изменил свое предписание и вернул Матвея Ивановича с дороги на Дон, отправив в ссылку в Кострому!?
Одной из причин столь неожиданного решения государя мог стать отчет следственной комиссии генерала И. П. Дунина-Борковского о проведенной им ревизии 1-го Чугуевского полка. Выяснилось, что наш герой не только не рассчитался с казаками своего полка, присвоив большую часть окладных и фуражных денег, но и продал им казенных лошадей, а полученную сумму израсходовал не по направлению.
…Между прочим, на самом деле ходили слухи, что Платов «крутил» в банке казенные деньги, отпущенные государыней на его чугуевских казаков. Где-то и когда-то он их мог «перекрутить». Об этом могли пронюхать «государевы люди» и «пошло-поехало»…
Все письма-просьбы Платова к императору смилостивиться и отправить его на Дон остались без ответа.
В начале 1799 г. к нему в Кострому прибыл известный Матвею Ивановичу по Персидскому походу – тоже опальный – Алексей Петрович Ермолов. Несмотря на разницу в возрасте, чинах и образовании, будущие герои войн России с Наполеоном заводят близкую дружбу. Дело даже дошло до того, что Платов якобы даже предложил Алексею Петровичу по окончании ссылки взять в жены одну из своих в ту пору еще малолетних дочерей. На самом деле в брачный возраст в ту пору вошла лишь его падчерица Екатерина. Но «сделка» так и не состоялась: Ермолов был известным холостяком.
…Кстати, с Ермоловым – с человеком сколь геройским, столь и не простым по характеру, зачастую очень саркастически настроенным – считались почти все его «братья по оружию», даже такие самодостаточные люди, как например, приятельствовавший с ним со времен их костромской ссылки Матвей Иванович Платов. Но об этом чуть позже – всему свое время…
В Костроме он провел почти 4 года (принято считать, что с 24 декабря 1797 г. по 9 октября 1800 г. – набежало 3 года 9 месяцев и 14 дней), забрасывая Павла письмами с просьбой вернуть его в армию. От нервных метаний – государь оставлял его просьбы без ответа – он заработал язву желудка (?) и потом мучился от нее всю свою оставшуюся жизнь – почти 20 лет. Затем он был этапирован в Петербург и вовсе брошен в мрачно знаменитый Алексеевский равелин Петропавловской крепости.
Что случилось!?
Дело в том, что на юге российской империи начались проблемы.
Выяснилось, что на Дону укрывают беглых крестьян. Павел распорядился разобраться. Тысячи беглых крестьян вернули их хозяевам. В Войске Донском воцарилась обстановка подозрительности и всеобщего страха. Кого-то отправили в Сибирь, а кого-то в Петропавловскую и Шлиссельбургскую крепости на дознание. Сам атаман В. П. Орлов жил в ожидании «тяжелого наказания».
Обвинен в укрывательстве беглых и ревизских сказках оказался и наш костромской «сиделец» Матвей Иванович.
Рассказывали, что на устроенной атаманом Орловым вечеринке для избранных тесть Платова 70-летний отставной генерал-майор Дмитрий Мартынов, как это водилось в казачьем кругу, принял на грудь лишнего, сильно захмелел и… ляпнул лишнего про ревизские сказки. Мартынова отправили в Петербург и заключили в крепость. За одно привлекли к делу и его… зятя, «по делу» заживо погребенного в костромской глуши.
Ходили слухи, что особо постарался В. П. Орлов, который с подачи пасынка Платова донес о подмене у платовских крестьян: из сказок были исключены мертвые души, а вместо них внесены живые, пришедшие на Дон якобы еще до последней переписи. И хотя Платов умудрился очень ловко «перевести стрелки» на своего управляющего Бугаевского, сделав его крайним в этом весьма скользком деле, но мнительный Павел был неумолим и для Матвея Ивановича часы в Петропавловской крепости, где «различный бой барабана при утренней и вечерней заре служит единственным исчислением времени», словно остановились…
В тесном и холодном каземате Алексеевского равелина – вдали от привольных степей родного Дона и своего многочисленного семейства – Платов многое передумал и переосмыслил. Пронизывающая сырость в зимнюю стужу сделают свое черное дело: крепкое до того здоровье Платова покачнется еще сильнее и хвори буду его одолевать до конца жизни.
Казалось, что лихому атаману придется окончить жизнь, догнивая в каменном мешке Петропавловки.
И тут совершенно неожиданно пришло спешное предписание скорого на быструю перемену решений императора Павла атаману Платову срочно явиться к нему. 11 января 1801 года после заседания Сенатского суда по его делу Платов был оправдан. Вскоре Матвей Иванович удостоился аудиенции у императора. Тот выразил сдержанную радость по поводу доказанности его полной невиновности и лично наградил Платова командорским Большим крестом св. Иоанна Иерусалимского Мальтийского ордена.
Более того, он назначил оправданного узника Алексеевского равелина главным помощником войскового атамана Донского войска и поручил возглавить передовой отряд казачьего войска для участия в своем самом авантюрного предприятии – походе в Индию.
Все очень просто: Павел – самый непредсказуемый российский император – разругался с Англией и решил (на пару с Наполеоном, с которым он поспешно вступил в военный союз) нанести удар по Индии – богатейшей колонии могучей британский империи.
Высочайший указ гласил: «собрать все донское войско на сборные места; чтобы все наличные обер-офицеры и нижние чины непременно в 6 дней выступили о двух конях и с полуторамесячным провиантом». Платов понимал, что задуманный Павлом поход потребует много жертв и пользы не принесет России, но отказаться от предложения царя не посмел. «Пойдешь с казаками в Индию, Матвей Иванович? – испытующе гладя своим почти не моргающим взглядом бесцветно-светлых глаз, спросил-приказал император-„новатор“ – Пойду, Ваше императорское Величество!» – только и смог выдавить из себя, браво вытянувшийся в струнку, «постоялец» Петропавловки.
В короткий срок к походу было подготовлено 41 конный полк и две роты конной артиллерии, которые составили 27.500 человек и 55.000 лошадей.
…Кстати сказать,