Кутайсов, Александр Иванович (30.8.1784, С.-Петербург – 26.8.1812, с. Бородино) – генерал-майор (11.9.1806), граф (1799).
Один из реформаторов российской артиллерии и один из героев Бородина, считался очень яркой фигурой в истории русской армии начала XIX в.
…Между прочим, отец А. И. Кутайсова – Иван Павлович Кутайсов (ок.1759—1834) – играл первостепенную роль при императоре Павле I. Взятый ко двору пленным турчонком по имени Кутай во время штурма Бендер, он был отправлен в Париж (Мекку «мирового соблазна» той поры), учиться парикмахерскому искусству. Став первоклассным куафером, Иван Павлович был личным брадобреем императора, т.е. человеком, который каждое утро водил острой бритвой по горлу крайне мнительного Павла I! Подозрительный ко всем российский император сделал его шталмейстером, графом, кавалером самого высокого русского ор. Св. Андрея Первозванного, владельцем богатейших поместий! Беспринципный, эгоистичный, склонный к интригам, наушничеству, корыстолюбивый и алчный Кутайсов-старший был нелюбим и ненавидим почти всей придворной камарильей, особо – императрицей Марией Федоровной! Но это не помешало ему устроить карьеру своего сына Алексашки – всеобщего любимца, невероятно красноречивого, будущей надежды российской артиллерии…
У его родителей, Ивана Павловича и Анны Петровны Резвой (родной сестры известного артиллерийского генерала конца XVIII-начала XIX вв.) было четверо детей – две дочери и два сына.
Старшая дочь Кутайсовых Мария вышла замуж за графа В. Ф. Васильева, а Надежда стала женой князя А. Ф. Голицына.
Старший сын Павел (1780—1840) достиг того же уровня придворных чинов, что и отец, став обергофмейстером (1834), действительным тайным советником, сенатором (1817) и членом Государственного совета в 1837 году. В тоже время он был известен и своей общественно-полезной деятельностью как член Правления императорскими театрами, комитета по постройке Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге, председатель Общества поощрения художников, собиравший картины русских мастеров. Павел Иванович был знаком с А.С Пушкиным и часто общался с поэтом в Петербурге.
Младший сын Ивана Павловича – Александр – родился в Петербурге 30 августа 1784 г., рос и воспитывался в семье.
По заведенной традиции, 6 января 1793 г., на 10-ом году жизни мальчика записали вице-вахмистром в лейб-гвардии Конный полк, а в декабре того же года произвели в вахмистры, т.е. в унтер-офицеры (или сержанты в русской кавалерии).
1 января 1796 г. Александра перевели сержантом в лейб-гвардии Преображенский полк, и в тот же день – в Великолуцкий пехотный полк с чином капитана армии.
Ровно через 10 месяцев 12-летний, ни дня еще реально не служивший капитан назначается обер-провиантмейстером в штаб генерал-поручика М. И. Кутузова, командовавшего тогда войсками вдоль финской границы.
6 сентября 1798 г. 14-летний Александр получил должность генерал-провиантмейстера-лейтенанта, соответствующую чину VII класса Табели о рангах, т.е. подполковника армии или капитана гвардии.
Вскоре после того как Александру исполнилось 15 лет 26 января 1799 г. он был произведен в полковники с назначением в лейб-гвардии Артиллерийский батальон.
Не исключено, что перевод в артиллерию совершился не без влияния дяди юного Александра, родного брата его матери, в то время еще полковника артиллерии Дмитрия Петровича Резвого, боевого штаб-офицера, известного проявленной храбростью при штурмах Очакова и Праги (предместья Варшавы). Чина генерал-майора Резвой удостоился в октябре 1799 г. за участие в Швейцарском походе А. В. Суворова.
15-летний полковник Александр Кутайсов начал действительную службу в гвардейской артиллерии адъютантом инспектора всей артиллерии и командира артиллерийского батальона влиятельного генерал-лейтенанта графа Алексея Андреевича Аракчеева (1769—1834).
Ближе к концу XVIII в. роль артиллерии в бою изменилась.
Протеже всесильного военного министра французского короля герцога Этьенна-Франсуа де Шуазёля (28.6.1700/19, Нанси – 8.5.1770/85, замок Шантелу, Амбуаз; данные разнятся), знаменитые теоретики артиллерии французы Лагомер и Грибоваль, очень много сделали для модернизации вооружения французской армии. Мортиры первого (8-и, 10-и и 12-и дюймовки) были приняты на вооружение в 1785 г.
…Артиллерийский «гуру» XVIII в. – инженер-разработчик многочисленных усовершенствований в артиллерии, генерал-лейтенант (1764 г.) Жан Батист Вакетт де Грибоваль (15 сентября 1715, Амьен – 9 мая 1789, Париж) не только скрупулезно изучал артиллерийское дело и в Пруссии, и в Австрии, но и успел вдосталь навоеваться, как на войне за Австрийское наследство, так и в Семилетнюю войну. Он родился в семье амьенского судьи Жана Вакетта де Грибоваля. Во время учёбы проявил большие способности в естественных науках и математике. В 1732 г. поступил на службу во французскую королевскую артиллерию. В 1735 г. получил первый офицерский чин, разделив своё время между службой и научными занятиями. В 1752 г. – капитан роты минёров, был послан в Пруссию для изучения полковой артиллерии прусского короля-полководца Фридриха II, в 1757 г. уже – подполковник. Как представитель Франции, служил в австрийской армии, в том числе, во время Силезских войн. На службе у австрийцев Грибоваль имел возможность детально ознакомиться с организацией австрийской артиллерии – наиболее передовой в мире на то время. Именно тогда он начал разрабатывать основы новой артиллерийской системы, которую потом с успехом ввёл. Во время Семилетней войны, в сентябре и октябре 1762 г., находясь на австрийской службе, Грибоваль командовал артиллерией в сражении при Глаце и осаждённой пруссаками крепости Швейдниц в Силезии. Во время обороны крепости потери прусского войска в семь раз превысили потери австрийцев, и она сдалась, только полностью исчерпав запасы боеприпасов. Действия артиллерии Швейдница вошли в тогдашние учебники артиллерийского дела как образец для артиллерии осаждённой крепости. Грибоваль попал в плен к пруссакам, но вскоре получил свободу в процессе обмена военнопленными. После окончания войны Грибоваль вернулся в Австрию (где получил от Марии Терезии чин фельдмаршал-лейтенанта), а затем – и во Францию. Поражение Франции в Семилетней войне показало устарелость французской артиллерии – на новой должности ему было поручено реформировать полевую артиллерию, что он с успехом и выполнил. Став в 1764 г. – генеральным инспектором артиллерии, генерал-лейтенантом, с 1765 г. принимал участие в реорганизации артиллерии и инженерного корпуса. После некоторых «подковерных телодвижений» – в 1774 г. Грибоваль впал в немилость и удалился в своё имение в Бовеле…
…Кстати сказать, примерно тогда же – в 1779 г. – внес свой вклад в совершенствование французской артиллерии и генеральный инспектор артиллерии той поры, генерал-лейтенант (20 мая 1791 г.), граф де Ростэн Филипп-Жозеф Ростэн (9 октября 1719 Мобеж – 21 апреля 1796, Париж). Образование он получил в Артиллерийской школе Меца (Ecole d`artillerie a Metz) и в 1735 г. в возрасте 15 лет поступил на военную службу, сделал карьеру в колониальных войсках в Индии и на о-ве Маврикий, где совместно с графом Латуром де Сент-Иже (1721—1776) устроил первый завод по изготовлению пороха и селитры, в 1744 г. – капитан Королевского корпуса артиллерии, в 1759 г. – подполковник, с 1762 по 1764 г. возглавлял артиллерийские экипажи (парки) в Испании, 15 октября 1765 г. – полковник, командир Гренобльского артиллерийского полка, в 1769 г. – бригадир. В 1774 г. возвратился во Францию, где был назначен командующим Артиллерийской школы Гренеля и Оксонна, в 1779 г. – генеральный инспектор артиллерии, будучи ветераном колониальных кампаний, спроектировал лёгкую 1-фунтовую пушку, которую могли транспортировать по бездорожью 9 человек (пятеро отвечали за ствол, двое – за колёса, двое – за скобы и один – за ось). Первое успешное испытание 60 орудий прошло в Гавре, где опытные образцы сделали по 22 выстрела за 1,5 минуты, за что Ростэн получил королевский грант размером в 1.180 ливров, а его орудия эффективно использовались в условиях горной местности и на канонерских лодках вплоть до реформы артиллерии 1802 г. 20 мая 1791 г. он – генерал-лейтенант, 25 августа 1793 г. во время инспекции артиллерии Оксонна отстранён от своих обязанностей по приказу представителя Конвента – Андре-Антуана Бернара, известного как Святой Бернар (Bernard de Saintes) (1751—1818) и 3 декабря 1794 г. арестован как «подозрительный». Был доставлен под конвоем в Париж, где и умер в тюрьме 21 апреля 1796 г. в возрасте 76 лет…
В 1776 г. Грибоваль по просьбе военного министра графа Сен-Жермена возвратился к активной службе, продолжил реформы и разработал знаменитую «Артиллерийскую систему Грибоваля» (Systeme d`artillerie Gribeauval). Это была новая система устройства пушек и тактика ведения боя «Table des constructions des principaux attireils de l`artillerie de M. de Gribeauval». Она благополучно просуществовала до 1827—1829 гг. Правда, в 1803 г. Наполеон принял было попытку несколько изменить систему Грибоваля (на систему XI года). Этот процесс растянулся на несколько лет, а после отречения Наполеона в 1815 г. система Грибоваля была официально восстановлена…
Символично, что это было не только строгое соблюдение одних и тех же правил отливки на разных пушечных заводах. Это не только изменение процесса литья: новый ствол отливался целой болванкой, а затем в нем высверливался канал, что позволяло повысить точность пушки. Тогда как ранее ствол отливался вокруг внутренней сердцевины, которая вполне могла отклоняться от оси центра ствола и поэтому заготовку высверливали, доводя до требуемого калибра. Это не только очень строгие технические требования к сферичности ядра и зазору между диаметром снаряда и стенками канала (диаметром) ствола, превосходившие любые европейские образцы, кроме, британских, что увеличивало дальность и кучность стрельбы. Это не только увеличение продолжительности их эксплуатации (уменьшение зазора снижало «эффект карамболи», когда слишком свободное ядро, проходя при выстреле через канал ствола, начинало колотиться в его стенки и, тем самым, ослабляло ствол и «время» его жизни). Это не только облегченные за счет укорочения стволы орудий. Это не только более удобные лафеты – способные принимать на себя силу отдачи по двум направлениям – назад и вниз, отсюда и характерный прогиб лафета, более заметный, чем у иностранных конкурентов. Это не только упорядочение калибров (4-х, 8-и, 12-ти фунтовые ядра). Это не только появление прицелов, позволявших соответственным образом изменять направление орудия в вертикальной плоскости, в зависимости от дистанции. Это не только – картечь с железными кованными пулями и железным поддоном, обладавшая более сильным поражением. Это не только усиление и увеличение колес. Это не только «отвоз» – специальный 9—12 метровый канат (либо кожаные лямки-ремни через плечо с отрезком этого каната) для перекатывания орудия силами прислуги на огневую позицию вручную и, что особо важно – для стрельбы при отступлении. Это не только металлическая ось. Это не только вкручиваемый медный запальный канал (когда он изнашивался его было легко заменить) или затравочный стержень, сберегавший орудия от порчи вследствие разгара запальных каналов при стрельбе. Это не только чугунные втулки в колесных ступицах, облегчавшие движение; и прочие весьма специфические технические приспособления, перечисление которых имеет смысл только для узких специалистов («визир», червячное подъемное устройство, «подвижная звезда», «двойной гандшпуг» и др.). Это не только дышловые передки со стандартизированными зарядными ящиками. Это не только 4-колёсные фуры для перевозки боевых припасов. Это не только разделение артиллерии на полевую, осадную и гарнизонную: 12-фунтовые и 8-фунтовые пушки были назначены для полевой артиллерии, а 4-фунтовые – для полковой. Это не только введение 8-ми и 6-дюймовых коротких гаубиц, а вес орудий стал принят равным весу 150 снарядов и отношение веса заряда к весу снаряда – 1/3. Это не только организация стандартной батареи из 6—8 пушек. Это не только придание каждой пехотной дивизии не менее одной батареи.
…Кстати сказать, под термином «фунт», применительно к калибру пушек, в европейских странах подразумевались разные единицы измерения. Одни и те же калибры у австрийцев, у англичан и у французов, порой, не просто было сравнивать. Более того, если во всех европейских странах, кроме Франции, калибр определялся диаметром ствола, то у французов – диаметром ядра…
Это, прежде всего, признание за артиллерией самостоятельной роли в бою!
Теперь лошадей запрягали парами (по четыре – на 4-х и 8-и фунтовки и по шесть – на 12-ку) в прочные и достаточно легкие повозки, со специальными отделениями для ядер и пороха.
Так артиллерия стала мобильной и чрезвычайно гибкой.
По сути дела Грибоваль создал самую совершенную артиллерийскую систему той поры, превосходившую все придуманное до него и оказавшую влияние на все аспекты артиллерии – от материальной части орудий и тактики до обучения артиллерийскому ремеслу. Внедренное им, потом использовалось другими реформаторами артиллерии и даже иностранные «коллеги по цеху» отдавали ему должное.
…Между прочим, единственное до чего у Грибоваля «не дошли руки» – это конная артиллерия и вопросы обороноспособности артиллерийской прислуги. Эти важнейшие вопросы он предоставил решать военачальникам революционной Франции, а совершенствовать их… выдающемуся артиллеристу-практику Наполеону Бонапарту, причем, уже в преддверии кровавой эпохи наполеоновских войн, т.е. в самом начале XIX в. Jedem das seine…
Система Грибоваля была в то время самой эффективной в Европе. Просуществовала она, как уже отмечалось выше, с некоторыми изменениями, до конца 20-х гг. XIX в. и имела огромное влияние на развитие артиллерии в большинстве стран мира.
Сам Грибовал скончался еще до революции, на 74 году жизни, отдав любимому делу – Богу Войны, Артиллерии, более полвека. Но его орудия сняли богатейшую «кровавую жатву» в последующую почти что четвертьвековую эпоху нескончаемых революционных и наполеоновских войн, причем, с обеих сторон, так как все его новшества получили безоговорочное признание по всей Европе.
Новая роль артиллерии ярко проявилась на рубеже ХVIII – ХIХ вв.
Ушли в прошлое старые добрые времена, когда противники выстраивались в линии друг против друга и по рассказам даже учтиво предлагали друг другу право дать первый залп.
…На эту тему даже сохранился крайне занимательный исторический анекдот, в основе которого лежала быль.
Якобы в ходе войны за Австрийское наследство (1740 – 48 гг.) в известной битве при Фонтенуа 10 мая 1745 г. французская и англо-ганноверская гвардии сошлись без единого выстрела на расстояние ок. 50 шагов. Высокородные офицеры с обеих сторон стали соревноваться в галантности, любезно предлагая друг другу, сделать первый выстрел: «О нет, господа мы никогда не стреляем первыми!». На самом деле все прекрасно понимали, что сторона, которая даст залп первой, окажется в проигрыше – по сути дела она останется безоружной на несколько минут, пока солдаты будут перезаряжать оружие. В конце концов, англичане взяли и дали первыми залп, который оказался таким убийственным, что половина французской гвардии полегла, а оставшаяся часть без командиров дрогнула и побежала…
По другой версии все было отнюдь не так красиво и галантно.
Командующий английской армией герцог Камберленд решив прорвать центр французской позиции, смело повел 14-тысячный ударный отряд ганноверско-английских гвардейцев вперед. Размеренным парадным шагом подойдя к французским позициям, он приказал выровнять ряды перед решающим таранным ударом. В этот момент некий подполковник лорд Чарльз Хэй, взял и вышел перед строем. Обратившись к противостоящим ему французским гвардейцам Людовика XV, Хэй вынул армейскую фляжку с ромом, рявкнул какой-то тост во здравие английского короля и хорошо приложился к ней. Потом лорд Чарльз отсалютовал обалдевшим французам троекратным «Ура!», дружно поддержанным его гвардейцами и скрылся в их рядах. Пока изумленные французские гвардейцы кричали ответное «Ура-а-а-ааа!!!», англичане грохнули такой залп, что в центре французской обороны образовалась огромная дыра – замертво рухнуло сразу 460 солдат и офицеров…
Примечательно, что французы благодаря таланту своего маршала Морица Саксонского (1696 – 1750 гг.) все же выиграли эту так оригинально и неудачно начавшуюся для них битву. В последний момент герцоги де Бирон и д`Эстре сумели нанести сокрушительный удар конной лейб-гвардий французского короля Людовика XV – La Maison du Roi – лично наблюдавшего за побоищем. И уже было торжествовавший победу, герцог Камберленд вынужден был уносить ноги, окруженный лишь горсткой офицеров…
В тоже время, не исключено, что:
«… на самом деле в сражении у деревни Фонтенуа (в 9 км к юго-востоку от крепости Турне, провинция Геннегау в Бельгии), где сошлись французы маршала Франции Морица Саксонского и союзные силы англичан, голландцев и ганноверцев сына британского короля Георга II 24/26-летнего принца и капитан-генерала Уильяма Августа герцога Камберлендского и графа Лотаря-Йозефа-Доминика фон Кёнигсегга-Ротенфельса, все обстояло отнюдь не так импозантно и картинно-героически, а гораздо банальнее: «матерый волчара» (Морис де Сакс) переиграл «молодого задиристого волчёнка» (Камберленда).
Стремясь деблокировать крепость Турне, союзники приготовились штурмовать очень сильные (от природы и из-за умелой военно-инженерной подготовки) позиции французов.
Скорее всего, силы противников были примерно равны либо у кого-то было чуть больше конницы и, наборот, чуть меньше пехоты, что было не суть как важно..
По некоторым данным французская армии насчитывала 48—50 тыс. солдат: 32 тыс. пехоты (55 бат.), 14 тыс. кавалерии (101 эскадр.) и 90—110 орудий, из которых не менее 86 были малыми 4-х-фунтовыми орудиями.
Силы союзников колебались от 52 до 53 тыс. солдат (52 бат. и 85 эскадр.) и от 80 до 101—105 пушек. Причем, из них – 22 тыс. были голландцами, 21 тыс. – британцами, 8 тыс. – ганноверцами и 2 тыс. – австрийцами.
К тому моменту уже смертельно больной водянкой Мориц Саксонский был бывалым военачальником, прошедшим через горнило пяти крупных европейских войн. Причем, под началом таких выдающихся полководцев своего времени, как принц Евгений Савойский и герцог Мальборо. Он отчетливо понимал, что его храбрая пехота уступает вражеской в дисциплине, обученности и тактике и очень грамотно распределил свои силы на линии фронта, оставив в самых проблемых местах серьезные резервы на случай исправления ошибок.
Тогда как командовавший союзниками молодой Камберленд, не имел столь внушительного командного опыта большими армиями (в частности, лично не достаточно внимательно провел рекогносцировку внушительной линии вражеской обороны), а лишь грезил захватом Парижа!
Французы, чей центр опирался на небольшую деревню Фонтенуа (здесь расположились их лучшие силы – швейцарская и французская гвардии), встали в очень крепкую оборону, равномерно разместив по линии фронта всю свою артиллерию. Правый фланг упирался в местечко Антьене, а левый укрывался в лесу Барри. Оборонительная линия находилась на краю возвышенности, чей наклон вниз еще больше усиливал урон для врага от артиллерийского и мушкетного огня французов, стрелявших сверху вниз. Помимо этого позицию дополнительно укрепили редутами.
11 мая в 14:00 союзные войска вышли на свои позиции. Британцы вместе с ганноверцами встали справа (причем, островитяне оказались на самом краю), а голландцы при поддержке небольшого числа австрийцев (в основном, кавалеристы) расположились слева.
Несмотря на интенсивный трехчасовой обстрел большой союзной батареей (по французским данным – от 40 до 50 пушек) ущерб был минимален, поскольку большинство французских солдат укрылось в лесу и на редутах, защищённые земляными насыпями, или в укреплениях в Фонтенуа.
Британская пехотная бригада из четырех полков под началом бригадира Инголсби готовилась атаковать правый фланг врага, пока голландцы принца Карла Августа Вальдек-Пирмонтского с австрийцами и ганноверцами графа фон Кёнигсегг-Ротенфельса буду брать центр и левый фланг неприятеля.
Командующий британской пехотой генерал Джон Лигоньер (Лигонье) доложил Камберленду, что готов пойти в атаку справа, как только голландцы атакуют Фонтенуа.
Засевшая в укреплениях французская пехота подпустила голландцев максимально близко к своим позициям, после чего открыла убийственный огонь. Оставшиеся в живых от такого «гостеприимства» наступавшие предпочли отступить.
Получив подкрепления в виде австрийской кавалерии и двух британских батальонов, голландцы снова пошли в атаку, но она опять была отражена частой ружейно-артиллерийской стрельбой французов. Обескураженные двойной неудачей, голландцы после этого уже не участвовали в сражении.
После безуспешных действий на флангах (голландцев с австрийцами и ганноверцами – слева, а затем и британцев – справа), Камберленд попытался выиграть битву атакой по центру уже без поддержки со стороны своих опростоволосившихся «крыльев». Несмотря на сильный огонь французов, его британско-ганноверская пехота все же добралась до вражеских укреплений, но дальше прорваться не смогла, поскольку Мориц Саксонский очень во время подкрепил этот участок своей обороны резервами.
В общем, французский маршал искусно вел бой, сохранил за собой все позиции и в итоге понудил врага отступить, правда, организованно. Битва показала большое умение французов в обороне, основанной на огневой мощи и сильных резервах.
Молодому Камберленду безусловно не хватило полководческого мастерства одолеть, откровенно сделавшего ставку на гибкую оборону давно «обкуренного порохом» маршала Франции Мориса Саксонского. Французы удержали местность за собой, а Турне вскоре пал…»
Обе стороны понесли большие потери. Французы – не менее 7—7.500 чел. (ок. 2.500 убитыми и ок. 5.000 ранеными). Тогда как союзники – еще больше: от 10 до 12 тыс. чел. (ок. 2.5 тыс. убитыми, ок. 5 тыс. ранеными и примерно 3.5 тыс. пленных), а также ок. 40 пушек.
А ведь в последний раз такие масштабные потери случились в битве при Мальплаке в 1709 г. в ходе войны за Испанское наследство, свидетелем которой был в ту пору 13-летний Мориц. Кроме того, Фонтенуа развеяло миф о превосходстве британской армии в Европе, заложенный победами ещё герцога Мальборо во время вышеупомянутой войны, хотя выучка ее пехоты, все же, оставалась высокой – лучше, чем у французов.
Более того, победа при Фонтенуа сделала маршала Франции Мориса де Сакса героем в глазах… прусского короля-полководца Фридриха II, которого он посетил в Сан-Суси в 1746 г.
Любопытно и другое: спустя много лет Наполеон Бонапарт выскажется в том смысле, что победа королевской Франции при Фонтенуа на 30 лет продлила жизнь монархии Бурбонов…
С началом революционных войн, которые поведет Франция за свою независимость, все изменится.
В сражениях станут участвовать огромные массы пехоты. Глубокие колонны будут атаковать боевые порядки противника в том пункте, от которого зависела участь боя. Эта тактика требовала огромных жертв людьми.
Но смерть в эпоху революционных войн Франции была ничто, если «Отечество в опасности!»
Тем более, что полузабытый вскорости Руже де Лилль уже обессмертил свое имя легендарной «Марсельезой», со словами которой на устах голодные, оборванные и босые французы погибали за «Свободу! Равенство и Братство!» (Liberte, Egalitе, Fraternite).
Важна была победа любой ценой!!!
С солдатами революции нельзя было заниматься сложными маневрами: они не были высокопрофессиональны!
Искусство маневрирования приходилось заменять быстротой передвижения!!
Революционный маневр был маневром быстроты…
Это было веление времени…
На самом деле идея использования войск в атаке колоннами уже давно витала в военных умах.
…Не исключено, что чуть ли не первым ее высказал в своих сочинениях французский военный писатель Жан-Шарль де Фолар (13 февраля 1669, Авиньон – 23 марта 1752, там же), причем, еще во времена расцвета линейной пехотной тактики. По крайней мере, так принято считать в западной исторической литературе. В 18 лет де Фолар поступил рядовым в Беррийский пехотный полк. Боевое поприще своё он начал во время Войны за Испанское наследство. Был ранен в сражении при Кассано, а затем сражался под начальством маршалов Буффлера и Виллара, причем при Мальпаке был снова ранен. В 1712 г. вышел в отставку. В 1714 г. он поступил на службу Мальтийского рыцарского ордена, которому угрожала Турция. Недовольный гроссмейстером, не всегда принимавшим его советы, Фолар вернулся во Францию и вскоре определился в шведскую службу, на которой оставался до смерти Карла XII. Только после смерти последнего он окончательно вернулся на родину, где и умер глубоким стариком.
…Кстати, именно находясь при особе Карла, Фолар наконец вывел свою военную концепцию, которая предполагала быстрые решительные действия и удары (стремительные неожиданные для неприятеля атаки, штыковой бой) в противовес медлительной военной доктрине тогдашней Европы, целиком и полностью опиравшейся на линейный огнестрельный бой…
Все свободное от службы время он посвящал литературе и оставил несколько замечательных сочинений. Известны две основные работы Фолара: «Новые открытия о войне» (Nouvelles découvertes sur la guerre) 1724 г. и семитомная «История Полибия» (так же известная как «Комментарии к Полибию»), вышедшая в 1727—1730 гг.
В его «Комментариях на Полибия» сравнительно рассмотрена тактика греков и римлян, а так же тактика древних и современная. Основательное изучение древней тактики и личный опыт, особенно сражения при Кассано, навели его на мысль о негодности развернутых батальонов, как боевого порядка, и о преимуществе над ними колонны, для которой он указывал и форму построения, и образ действий в бою. Свою колонну Фолар составлял из одного или нескольких (до 6) батальонов, каждый в 500 человек, из которых – 400 фузилёров и 100 алебардистов; назначение последних – оцепление фронта, флангов и тыла. Каждая колонна, строясь в 16—30 рядов (смотря по местности), разделяется в глубину на 3 отделения и по фронту на 2 крыла, каждое из 5-рядных дивизионов. Эти деления были необходимы для перестроений. Гренадеры, как отборные войска, располагались вне колонны, для прикрытия флангов и в качестве резерва. Колона, прорвав неприятельскую линию, должна была разделиться пополам: одна половина поворачивала направо, другая налево и, наступая, окончательно уничтожали противника. Фолар был сторонником перемешивания в боевом порядке различных родов оружия. Также большое внимание он уделял осмыслению войны как науки: пытался вывести универсальные и рациональные принципы ведения войны, психологические основы ведения войны, которые он определял как «воинский дух». А ведь в условиях только-только победившей «огнестрельной революции», в ходе которой мушкет окончательно вытеснил пику с полей сражений, данная концепция не могла не вызывать вопросы. Вероятно, на подобные рассуждения Фолара натолкнул отчасти опыт службы у шведского короля Карла XII – большого поклонника стремительного штыкового удара. Именно благодаря решительным атакам с близким контактом он одержал большинство своих побед. Колонны, по задумке французского теоретика, были более мобильны, чем развернутый линейный строй, и такая тактика делала бы боевые порядки более гибкими. Он даже рассматривал возможность применения по ситуации рассыпного строя – предоставление солдатам больше свободы в угоду маневренности и скорости передвижения. Сам принцип плотных атакующих колонн пехоты впоследствии использовали многие военачальники, включая Наполеона, который довел этот механизм до совершенства. В идеях Фолара была своя логика – несмотря на усовершенствование огнестрельного оружия и изобретение в XVII в. сначала багинета, а затем и подствольного штыка, непосредственная эффективность ружейного огня в то время была достаточно невысокой. Фолар считал, что чрезмерное упование на силу огнестрельного оружия может негативно сказаться на воинском духе французских солдат, которые впредь будут неохотно вступать в рукопашную схватку и вести наступление.
У него нашлось достаточно много критиков – Фридрих II и Мориц Саксонский. Последний считал, что «… его друг Фолар ошибался, полагая колонну самым совершенным построением, универсальным и одинаково успешным в любой ситуации». Фридрих Великий, заядлый любитель военных трактатов, даже приглашал писателя к себе в Берлин, чтобы провести маневры в соответствии с наставлениями последнего, однако француз из-за плохого самочувствия не смог принять это приглашение. Сам же прусский король, хоть и не разделял всех положений концепции Фолара, все же, рекомендовал его сочинения своим офицерам, отмечая, что в них «скрыты сокровища». В основном ему вменяли в вину недооценку мощи плотного мушкетного огня и откровенное пренебрежение артиллерией. Другой мишенью критики был принцип атаки колоннами – при всех его достоинствах критики отмечали, что фланги колонны могут быть ее уязвимой частью, и мощный боковой удар неприятеля при должном стечении обстоятельств может привести армию к поражению. Фолар, в свою очередь, отмечал, что если атакующие колонны будут сохранять мобильность, то их фланги будут не так страдать от вражеского огня.
В 1748 г. современник Фолара маршал Пюисегюр выпустил свою работу «Искусство войны» (Art de la guerre), в которой обосновывал необходимость следовать по пути технического прогресса. В противовес стремлению своего визави вернуть некоторые архаичные черты в военную практику, Пюисегюр, напротив, высказывался за как можно более широкое применение огнестрельного оружия и даже предлагал массово переводить армию на новые, более легкие, модели ружей.
Рассуждения Фолара об атаке и обороне крепостей также как это делали в древности вполне заслуживают внимания, и только в вопросе об артиллерии его увлечение доходило до смешного: он ставил её ниже метательных машин древних и ручался взять в самое короткое время, посредством таких машин, крепость, защищаемую современною ему артиллерией. Идеи Фолара были забыта вследствие позднейших успехов Фридриха Великого и его линейной тактики; только во время революционных войн они были применены на полях сражений…
В тоже время, среди отечественных историков сложилось твердое мнение, что еще в пору 1-й русско-турецкой войны (1768—1774) в середине XVIII в. выдающийся российский полководец Петр Александрович Румянцев, не отказываясь от тактики ведения боя в рассыпном строю, умело сочетал его с действиями колонн и каре в зависимости от особенностей местности. Румянцевские войска умело отражали нападения вражеской конницы, будучи в колоннах, прикрытых густой цепью стрелков и огнем пушек. Он стал собирать войска в ударную группу на решающем участке фронта и бросать ее на противника, ведя бой до полного его уничтожения. Уже тогда в России нашлись незаурядные военные умы, весьма внимательно (если не сказать, очень пристально) и высокопрофессионально следившие за всеми румянцевскими переменами в российской армии. В частности, исключительно амбициозный и болезненно честолюбивый современник Румянцева – А. В. Суворов, видевший во всех своих «коллегах по смертельно-кровавому ремеслу» конкурентов в гонке за славой первого полководца своего времени. Развивая свою «науку побеждать», он заинтересованно (или даже завистливо?) наблюдал за новациями Петра Александровича в боях с турками, внося в них свои концептуальные идеи, шлифуя на учениях и, доводя до ума в боях, где любая ошибка не только вела к смерти солдат, но если их (ошибок) оказывалось много, то и к проигрышу. Уже тогда, т.е. в ходе все той же войны русских с турками, Александр Васильевич старался варьировать и сочетать различные виды построений войск (колонна, каре, линии) в зависимости от ситуаций (рельефа местности, тактико-технических характеристик противника), делавших их максимально эффективными. Он прекрасно понимал, что хотя колонна (в 6 или даже 12 шеренг) и гибче всех построений и если движется без остановки, то пробивает все, но если она использует стрельбу, то менее эффективна, чем каре и линия. К тому же, по его мнению «вредны ей картечи в размер», имея в виду огромные потери, наносимые густой колонне артиллерией. Именно поэтому Александр Васильевич не отвергал, как «устаревший», строй в линию и призывал максимально использовать ее огневые возможности. Удобнейшим для массированной стрельбы он считал линейный строй из двух шеренг. Но линии, как таковые, им использовались, все же, редко, а их кульминацией в любом случае был стремительный удар в штыки. А глубокие колонны он предпочитал только для развертывания.
Только в самом конце XVIII в., все эти новшества войдут в практику у прогрессивно настроенных французских революционных генералов. Они блестяще ими воспользуются: доведут их до ума и они принесут им немало блестящих побед, в первую очередь, над шаблонно воевавшими австрийцами и пруссакам.
«Отцами» этой революционной тактики на западе будут считать выдающегося французского генерала-самоучку Лазаря Гоша и военного министра, верховного главнокомандующего и начальника генерального штаба революционной Франции Лазаря Никола Карно (1753—1823).
Последний был учеником знаменитого военного теоретика XVIII в. Жана-Антуана Ипполита графа де Гибера, ратовавшего за полный отказ от обозов ради повышения гибкости и подвижности армии.
…Выдающийся французский генерал и военный теоретик, участник Семилетней войны Жак-Антуан-Ипполит де Гибер (12 ноября 1743, Монтобан – 6 мая 1790, Париж) начал Семилетнюю войну в рядах пехотного полка, но обнаружил большие военные дарования и был зачислен в Генеральный штаб. Затем он участвовал в экспедиции на Корсику и, во главе сформированного им на свои средства отряда, отличился в сражении при Понте-Нова (1769 г.), что позволило Франции завладеть этим островом. Вернувшись во Францию, он занялся научными литературными трудами, прославившими его на всю Европу. Из его сочинений наиболее известны: «Общий очерк о тактике» («Essai de tactique générale»), Liége, 1772 и «Défense de système de Guerre moderne ou Réfutation complète du système de M. Mesnil-Durand», Neufchatel, 1779. Его сочинения затрагивали краеугольный вопрос военной тактики той поры. Кто-то предпочитал следовать взглядам Фолара, восставшего против линейной тактики, возведенной в абсолют королем-полководцем Фридрихом II Великим. Так, Мениль-Дюран издал в 1775 г. трактат о преимуществах глубокого строя древних греков и римлян. Спор этот разгорелся с новой силой после Семилетней войны, когда Гибер выступил противником Мениль-Дюрана. Для разрешения принципиального спора французским правительством в 1775 г. были назначены маневры, а маршал Брольи, пользовавшийся в то время большим авторитетом в военных кругах, был избран судьей. Маневры так и не смогли поставить точку над «i» в этом вопросе. Брольи больше склонялся на сторону Мениль-Дюрана, хотя и не ратовал как тот, за применение в бою исключительно холодного оружия и только в глубоких колонн. Сам Гибер, особенно в своем первом сочинении, показал себя сторонником линейной тактики прусского короля. Зато во втором труде он стал более терпим и выказал желание примирить обе концепции. Среди французских офицеров сочинения Гибера вызвали почти единодушное осуждение, и начальство даже запретило их распространение. Для публикации своего труда Гиберу пришлось отправиться в Пруссию, под покровительство Фридриха Великого, чьи взгляды, методы и принципы были ему по душе. В «гостях» у прусского короля Гибер пробыл ок. 2 лет и в 1775 г. вернулся на родину, где за это время его идеи уже успели упасть на благодатную почву. Здесь его опять приняли на службу и поручили командовать полком. В 1782 г. его производят в генерал-майоры и назначают окружным инспектором пехоты в графстве Артуа. Затем он оставил строевую службу и посвятил себя военно-административной деятельности. Гибер принимал деятельное участие во всех армейских реформах, рекомендуя распространить военное обучение во всех классах населения, вплоть «до самых бедных деревень». В его обязанности входила редакция всех положений и уставов (в частности, в пехоте), проходивших через военный совет. Будучи человеком чрезмерно нетерпимым и самоуверенным он нажил массу врагов. Его обвиняли в желании ввести во французской армии суровую немецкую дисциплину, телесные наказания, цепи и др. меры, не соответствующие духу французского народа. Все его попытки оправдаться оказались тщетны и когда на заре революционных событий в 1789 г. он выставил свою кандидатуру от Бургундии в Генеральные штаты, то был забаллотирован. Эти неприятности и неудачи так на него подействовали, что он заболел и вскоре умер. Одному из «отцов» французской военной науки было всего лишь 47 лет и более 2/3 из них он отдал военному делу…
После реформ Грибоваля именно Гибер в своем первом серьезном обобщающем труде – «Общем очерке о тактике», изданном в 1772 г. – подчеркивал необходимость налаживания гибкого взаимодействия разных родов войск на поле боя, а также отмечал превосходство индивидуальности над универсализмом и схоластичностью, которые ограничивали военачальника. Гибер писал, что «основной задачей артиллерии должна являться не атака живой силы противника на всей протяженности фронта, но акцентированный прорыв его порядков там, где может быть нанесен мощный встречный удар». Проще говоря, артиллерия должна была эффективно и слаженно бить по уязвимым точкам неприятельской армии, чтобы сломать строй и обеспечить успех атаки. Работу Гибера прочел и высоко оценил Наполеон, который сделал артиллерию мощнейшим наступательным инструментам на полях сражений.
А теперь вернемся к Карно, который не только знал толк в военном деле, но и был административным гением. Недаром он получил прозвище Организатора Победы!
Именно он содействовал слиянию частей состоящих из опытных ветеранов и энергичных новобранцев – этот сплав существенно улучшал их боеспособность, а для связи с фронтом использовал оптический телеграф Шаппэ, аэростаты для разведки и т. п.
Гоша осенила идея (быстрых атак колоннами) и он вкратце изложил ее в своей докладной записке правительству, а Карно возвел ее в абсолют как руководство к действию всем революционным генералам Франции в своем нашумевшем «Общем очерке тактики». Классически законченной она стала благодаря Наполеону Бонапарту и его бесконечным войнам.
Теперь маневренные орудия, объединенные в конные батареи (по 8 штук), наносили массированные огневые удары по наиболее уязвимым местам обороны противника. Если менялась боевая обстановка, кавалерийские батареи (в отличие от пешей артиллерии, чьи канониры обычно шли пешком рядом со своими пушками, их прислуга передвигалась верхом на лошадях, что было быстрее, нежели когда она ехала на орудийных лафетах, передках или зарядных ящиках и, тем самым, увеличивала массу орудия), словно «гончие спущенные со сворок», быстро срывались с места галопом без передков, неслись вперед и занимали новые позиции. Их можно было усилить новыми орудиями или, наоборот, расформировывать. Каждая батарея составляла единую команду. Она была очень подвижна и стреляла залпами.
Заряжали орудия быстро. Если раньше надо было сначала отмерить нужную порцию пороха, засыпать ее в канал, забить деревянную пробку и только потом вложить заряд, то теперь зашивали снаряд вместе с заранее отмеренным количеством пороха в «картузы» – холщовые мешки. Последние, хотя и не представляли собой новейшее изобретение, но позволили серьезно увеличить скорость стрельбы по сравнению с заряжанием рассыпным порохом и затем ядром. Поскольку Грибоваль разработал шкалу прицела и улучшил винтовой механизм вертикальной наводки (поднимающийся/опускающийся ствол давал более точную наводку), то это существенно повысило точность французской артиллерии.
Наступающие колонны противника встречали плотным огнем, способным остановить целые дивизии. На дальние расстояния стреляли ядрами. Для разрушения полевых земляных укреплений и поражения живой силы использовали бомбы и гранаты (той же конструкции, что и бомбы, но меньшего диаметра). Если же враг был рядом и готовился штурмовать батарею, в его порядки в упор выпускали картечь – снаряды, состоящие из обвязанных просмоленной бечевой или уложенных в жестяные картузы (цилиндры) свинцовых или чугунных пуль.
К началу XIX в. артиллерия стала мощным, подвижным и действительно грозным родом войск. Ей стали придавать особое значение.
Пройдет совсем немного времени и для ведения сосредоточенного огня на месте предполагаемого прорыва пехоты начнут формировать «большие батареи» примерно из 100 пушек: если под Ваграмом у французов окажется немногим более двух орудий на тысячу солдат, то спустя три года – под Бородино – их будет уже целых три, дальше – больше…
Вот такие случилось новации в ведомстве Бога Войны – в Артиллерии!!!
Как пишет единственный отечественный биограф А. Кутайсова А. А. Смирнов, «прекрасно сознавая свои весьма слабые познания в военном деле вообще и в артиллерии в частности, молодой полковник все свободное время отдавал самообразованию. Талантливый и любознательный от природы он с интересом изучал артиллерийскую науку и практику. Недюжинные способности позволили ему быстро освоить профессиональные знания и стать вполне достойным занимаемой должности при таком строгом и требовательном к службе начальнике, каким являлся Аракчеев. И очень скоро станет понятно, что военная стезя – артиллерийское дело – оказалась истинным призванием Александра Ивановича и порочная практика зачисления дворянских детей с рождения в элитные части и столь же порочная практика их чинопроизводства в данном случае оказались не причем.
В период опалы Аракчеева с октября 1799 по май 1803 гг. Александр Кутайсов оставался адъютантом у нового инспектора всей артиллерии генерала от артиллерии А. И. Корсакова. Во многом поэтому А. И. Кутайсов 24 июня 1801 г. был введен в состав «Воинской комиссии для рассмотрения положения войск и устройства оных». Он оказался вместе с дядей в подкомиссии по артиллерии, которая создала первую в России комплексную систему артиллерийского вооружения, включавшую вопросы производства, снабжения, ремонта, организации обучения и боевого применения артиллерии, как рода войск. Предложения комиссии получили высочайшее одобрение, а разработанная ею система стала именоваться «системой 1805 года» или «аракчеевской», по фамилии председателя комиссии». (О нюансах этой стороны профессиональной деятельности А. Кутайсова см. у его биографа А. А. Смирнова).
23 июня 1803 г. А. И. Кутайсов перевелся во 2-й Артиллерийский полк, шефом которого был его дядя.
Со своим полком в составе корпуса генерал-лейтенанта И. Н. Эссена 1-го полковник Кутайсов в конце 1805 г. пошел в Австрию, но прибыл туда спустя несколько дней после Аустерлицкого сражения, когда русские и австрийцы уже потерпели разгромное поражение.
11 сентября 1806 г. Кутайсова производят генерал-майоры и в конце того же года в составе корпуса генерала от инфантерии графа Ф. Ф. Буксгевдена он оказался в союзной России Пруссии, на территории которой начались новые военные действия против Наполеона, сокрушившего Пруссию.
Здесь 14 декабря в бою под Голымином состоялось боевое крещение 22-летнего генерала. Искусно распоряжаясь артиллерией, Кутайсов не допустил огневого превосходства неприятеля и в первом же своем боевом деле показал умение быстро ориентироваться в обстановке и действовать умело и решительно.
Во второй половине января 1807 г. генерал от кавалерии Л. Л. Беннигсен дал решительную битву французскому императору у города Прейсиш-Эйлау (ныне – Багратионовск Калининградской области Российской Федерации). Всей артиллерией армии командовал генерал-майор Д. П. Резвой, а правого фланга – его племянник, генерал-майор А. И. Кутайсов.
Около 10 часов 27 января французы начали атаковать правый фланг русских, но безуспешно. Чувствуя, что это лишь отвлекающие действия, Кутайсов около полудня поехал в центр позиции и стал наблюдать за ходом сражения с одной из батарей.
А дальше случился один из ключевых моментов этой битвы, когда лишь своевременное появление мобильной русской конной артиллерии смогло выровнять ситуацию на левом фланге Беннигсена: III-й корпус «железного» маршала Даву уже сворачивал его к центру и выходил в тыл русской армии. перекрывая ей пути отхода назад.
До сих пор идут споры то ли это сделал Кутайсов, по чьему своевременному приказу через его адъютанта поручика И. К. Арнольди (будущего генерала от артиллерии) с правого фланга примчались три конно-артиллерийские роты генерал-майора Н. И. Богданова, полковника князя Л. М. Яшвиля и подполковника А. П. Ермолова, развернувшись с хода на единой позиции, они успели-таки открыть убийственный картечный огонь по атакующим колоннам почти в упор. Враг был остановлен и начал отходить. Положение было спасено, а подошедший союзный прусский корпус А. Лестока своей контратакой закрепил успех.
В тоже время историк русской артиллерии П. П. Потоцкий утверждал, что «когда… настал тот критический момент, которым должна была решиться вся участь сражения, – вот в эту-то роковую минуту прискакал Ермолов, несмотря на глубокий снег, с правого фланга на левый с двумя конными ротами, своей и генерал-майора Богданова… Вскоре, по приказанию генерал-майора графа Кутайсова, адъютант его поручик И. К. Арнольди привел конную роту князя Яшвиля Л. М.». При этом Потоцкий писал, что идея использования конной артиллерии принадлежала генералу графу П. А. Толстому. Следовательно, Ермолов реализовал идею Толстого.
Еще один историк русской артиллерии генерал-майор Г. М. Ратч на страницах «Артиллерийского журнала» в 1861 г. тоже высказался в пользу того, что положение русской армии под Прейсиш-Эйлау спасли Толстой и Ермолов, а не Кутайсов. Вот что говорил он в одной из своих публичных лекций офицерам гвардейской артиллерии: «… Даву немного уже оставалось, чтобы явиться в тылу нашего боевого расположения; но в это время прискакал на выручку Ермолов с 24-мя конными орудиями… Но если бы Толстой не вспомнил о конной артиллерии и она не исполнила бы так быстро и блистательно своего назначения, то 240 орудий, стоявших на фронтальных батареях, без пути к отступлению… " достались бы врагу.
Биограф Кутайсова А. А. Смирнов полагает, что Ратч и Потоцкий в вопросе о роли Кутайсова в сражении при Прейсиш-Эйлау, основывались на свидетельствах участников этой битвы, в частности, очень близкого родственника Ермолова – Д. В. Давыдова, причем, всю жизнь кузены поддерживали добрые отношения. Последний был в ту пору адъютантом П. И. Багратиона, числился штаб-ротмистром лейб-гвардии Гусарского полка и не раз писал потом о действиях русской артиллерии в ходе Эйлаусского побоища. «…Наступление корпуса Даву… заставило графа П. А. Толстого приказать двум этим конным ротам (Богданова и Ермолова – Я.Н.) под командою Ермолова спешить (с правого крыла – Я.Н.) на левый фланг. Прибыв туда, Ермолов, снявшись с передков и оставив при себе самое необходимое количество зарядов, отправил всех лошадей… и передки назад. Граф Кутайсов, прибыв позднее сюда с одной конной ротой, сделал тоже самое… Деревня Ауклапен, зажженная брандскугелями роты Ермолова была… очищена неприятелем… французские войска, покушавшиеся двинуться между возвышениями и нашими ротами… выстрелами из наших тридцати шести конных орудий, потерпели жестокий урон…»
Так или иначе, но племянник, командовавшего в той битве всей русской артиллерией генерал-майора Д. П. Резвого, подававшего наградные списки главнокомандующему Беннигсену, генерал-майор граф А. И. Кутайсов был удостоен ор. Св. Георгия III-го класса. Это был редкий случай, когда награждали военным орденом через класс, ведь Кутайсов не имел низшего IV-го класса этого ордена, с которого полагалось начинать награждение. А один из подлинных героев этого «ключевого» эпизода в ходе Эйлаусского побоища подполковник А. П. Ермолов получил всего лишь ор. Св. Владимира 3-й степени. Потом долго ходило много слухов по поводу этого «награждения», как в армейской среде, где уже тогда у Ермолова был непререкаемый авторитет неподражаемо хладнокровного артиллериста, а к Кутайсову многие относились сквозь призму фаворитизма его отца у покойного императора Павла I. Тем более, что представление шло через… его дядю командующего в той битве русской артиллерией генерала Резвого. Впрочем, так бывает и на войне, в том числе, «a la guerre comme a la guerre», там сантименты не в цене…
…Между прочим, все тот же Д. В. Давыдов пишет: «…Так как генерал Резвой приказал составить списки… отличившихся, то граф Кутайсов потребовал их от Ермолова. Представляя их, Ермолов сказал: «Благодарю, ваше сиятельство, что вам угодно известить меня, что вы были моим начальником во время битвы (курсив мой – Я.Н.)"… На военном олимпе – нет места для двоих; полководческая слава самая ревнивая из всех страстей, поскольку она добывается морем крови (своей и чужой) и смертями «бес числа» (с обеих сторон)…
А что же пишет по этому поводу главный фигурант этого «жаркого дела» сам Алексей Петрович Ермолов – фигура культовая в русской артиллерии той поры? Но весьма желчная и крайне амбициозная! В третьей публикации своих записок – в 1865 г: «Вышли награды за Прейсиш-Эйлауское сражение. Вместо 3-го класса Георгия, к которому удостоен я был главнокомандующим, я получил Владимира. В действии сделан участником мне артиллерии генерал-майор граф Кутайсов. Его одно любопытство привело на мою батарею, и как я не был в его команде, то он и не мешался в мои распоряжения. Однако же, не имевши даже IV-го класса, ему дан орден Георгия III-го класса. В реляции хотели написать его моим начальником… Князь Багратион объяснил главнокомандующему сделанную несправедливость, и он, признавая сам, что я обижен, ничего, однако же, не сделал».
Биограф Кутайсова А. А. Смирнов уточняет: «Действительно, конно-артиллерийская рота Ермолова по диспозиции не входила в состав артиллерии правого крыла русских войск на Прейсиш-Эйлауской позиции, которой командовал Кутайсов. Рота Ермолова состояла в арьергарде Багратиона, который, войдя на основную позицию армии, оставил свою артиллерию за правым крылом. Своим замечанием Ермолов словно хочет подчеркнуть, что не подчинился бы требованию Кутайсова о переброске своей роты на левый фланг, в чем можно вполне усомниться. Кстати сказать, Толстой, чье указание, если верить Давыдову, исполнял Ермолов, тоже не являлся прямым начальником Ермолова. Вряд ли думал Ермолов о степени подчиненности во время сражения, а если и думал, то прекрасно понимал, что всей артиллерией армии командовал дядя Кутайсова. Почему-то это подчеркивают только когда речь идет о награде. Да и обе конные артиллерийские роты арьергарда фактически поступили в резерв правого фланга, как сказано в „Истории отечественной артиллерии“, а следовательно, подчинялись Кутайсову. Вероятно, амбиции Ермолова проявились только в его записках, спустя много лет. Даже если верить, что Ермолов якобы пожаловался Багратиону в 1807 году на несправедливость с его награждением за Прейсиш-Эйлау, то нельзя забывать, что с семьей Кутайсовых у Багратиона были весьма близкие отношения, ведь мать Александра Ивановича была посаженной материю Багратиона на его свадьбе 2 сентября 1800 года. Поэтому вряд ли стал бы Багратион активно оспаривать награждение Кутайсова. И если уж быть до конца объективным, то нельзя умолчать, что Ермолов получил-таки орден святого Георгия III-го класса за действия в бою под Ломитеном через четыре месяца. Так что его жалобы и ходатайства его начальников не были безрезультатны, хотя такая позиция не делает ему чести».
Кампания 1807 года продолжалась и 24 мая в бою под местечком Ломитеном Кутайсов командовал артиллерией отряда генерал-лейтенанта Д. С. Дохтурова и умелым руководством боевыми действиями артиллерии способствовал успеху. Наградой Кутайсову стал ор. Владимира 3-й ст.
Через пять дней, 29 мая Кутайсов снова отличился в бою под городом Гейльсбергом, командуя артиллерией правого фланга, куда начальник артиллерии Резвой перебросил часть резервной артиллерии. Умелой организацией артиллерийского огня на угрожаемом участке удалось воспрепятствовать неприятельским атакам.
В разгромном для русской армии сражении под Фридландом Кутайсов командовал артиллерией правого крыла. Когда же началось отступление за реку Алле, артиллерия Кутайсова переправилась организованно и почти без потерь. Наградой его храбрости и распорядительности в этом проигранном русскими сражении стала шпага с украшенной алмазами рукоятью и гравированной надписью «За храбрость». Недаром уже в Тильзите, где состоялись и взаимные награждения, и смотры войск, знакомясь с показательными действиями одной из артиллерийских рот русской армии, которую представлял Кутайсов, начальник французской гвардейской артиллерии бригадный генерал Ж. Ларибуасьер вполне серьезно заметил: «Ваша артиллерия так хороша, что Вам надобно избегать одного – перемен и усовершенствований в ней!»
В 1809 г. Кутайсов был назначен начальником артиллерии отдельного корпуса генерала от инфантерии князя С. Ф. Голицына, направленного против австрийцев во исполнение союзного договора с Наполеоном. Однако вскоре, не произведя ни одного выстрела, корпус был возвращен в Россию.
В следующем году Кутайсов получил длительный отпуск для поездки за границу. За полгода пребывания в Вене Кутайсов научился свободно говорить и писать по-турецки и по-арабски. В результате он стал настоящим полиглотом: 6 языков, в том числе, 4 европейских – французский, немецкий, английский и итальянский. Из Вены Кутайсов переехал в Париж, где усиленно занялся изучением математики, архитектуры, фортификации и артиллерии, особенно баллистики.
Он усердно штудирует труды легендарного реформатора французской артиллерии Жана Батиста Вакетта де Грибоваля (1715—1789) и генерала Жана (-Филиппа или -Жозефа?) Дютейля де Бомона-младшего (7.VII.1738—25.IV.1820) – известного теоретика артиллерии, автора популярных в ту пору трактатов по военному делу, в частности, «Об использовании новой артиллерии в маневренной войне» (1778/88? г.). Дютейль-младший первым стал призывать к превращению артиллерии из привычного в прошлом придатка к пехоте в отдельный род войск, способный самостоятельно вести наступательные действия во взаимодействии с пехотой. В частности, он рекомендовал вести артиллерийский огонь, в первую очередь, не по батареям противника, а по его живой силе, переключаясь на вражескую артиллерию только за неимением других целей или же, если ее пушки наносят слишком большой урон французским войскам.
Элегантно и скромно одетого молодого человека 25-ти лет можно было почти ежедневно встретить на лекциях известнейших французских ученых или застать за чтением научных работ в библиотеках. В первой половине дня он подобно губке буквально поглощал знания, целиком окунувшись в науки. «Надобно спешить учиться, а то придет старость, а там и смерть!» – любил он повторять среди коллег по ремеслу. По вечерам Кутайсов старался «на практике» проверить то, что узнал нового по утру, ведя с французскими генералами и офицерами беседы об использовании артиллерии в прошедших боях, стараясь максимально учесть информацию о практике боевого применения артиллерии недавнего противника.
Как и большинство русских генералов и офицеров он чувствовал приближение неизбежного нового столкновения и понимал необходимость подготовки к нему своих артиллеристов.
Летом 1811 г. Кутайсов вернулся в Санкт-Петербург и активно включился в работу «Комиссии по составлению военных уставов и положений» под руководством военного министра генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли. Результатом деятельности Комиссии явилось «Учреждение для управления большой действующей армии», утвержденное императором Александром I 27 января 1812 года. Немало сил, знаний и боевого опыта вложил Кутайсов в составление глав, отделов и параграфов «Учреждения», посвященных Полевому артиллерийскому управлению, начатых генералом от артиллерии (1807), А. А. Аракчеевым, влиятельным государственным деятелем в военном ведомстве России той поры.
Именно по «Общим правилам для артиллерии в полевом сражении» Кутайсова русская артиллерия была реформирована и воевала с наполеоновскими войсками в 1812 г.
В начале 1812 г. Кутайсов замещал до 20 февраля инспектора всей артиллерии русской армии генерала от артиллерии барона П. И. Меллера-Закомельского во время его продолжительных поездок. Россия усиленно готовилась к предстоящей войне, начала которой ожидали в ближайшие месяцы. Готовился и Кутайсов. Его напряженная работа по фактически первого боевого устава полевой артиллерии («Общие правила для артиллерии в полевом сражении») завершилась перед самым началом Отечественной войны 1812 года.
С началом военных действий Кутайсов был частым гостем в арьергарде, ведь русские войска отступали в глубь страны, отбиваясь от наседающего противника.
Так в бою при деревне Кочергишки 23 июня Кутайсов командовал российской артиллерией, которая не только остановила неприятеля, но и принудила его отступить. В ночь на 24 июня Барклай де Толли приказал Кутайсову принять временное командование над всем арьергардом армии. Поручая это ему, Барклай де Толли не освобождал его от обязанностей начальника артиллерии всей армии.
Пять суток арьергард Кутайсова в упорных боях сдерживал наседавшего неприятеля. 14 июля Кутайсов снова оказался в арьергарде в бою при селе Какувячине близ города Витебска и был ранен в ногу. 15 июля Кутайсов командовал артиллерией в арьергардном бою на речке Лучесе под Витебском. 22 июля 1-я и 2-я русские армии наконец соединились под Смоленском.
После их неудавшейся попытки обойти неприятеля и атаковать части левого фланга его центральной группировки, они сами оказались под угрозой обхода, предотвращенной мужественными действиями отряда генерал-маора Д. П. Неверовского.
4 августа Смоленск обороняли полки 2-й армии, а в ночь на 5 августа их сменили части 1-й армии, поддержанные 27-й пехотной дивизией Неверовского.
Кутайсов казалось был всюду, хладнокровно распоряжаясь действиями артиллерии. Он успешно и умело поддерживал артиллерийским огнем отражение атак французов на Малаховские ворота и предместье Раченки.
…Кстати сказать, после успешного отражения вражеских ударов многие генералы решили просить Барклая де Толли продолжать оборону Смоленска и на следующий день, не ведая, что противник начал обход города. Зная, что Барклай де Толли отличал и любил Кутайсова больше других, попросили его доложить главнокомандующему просьбу генералитета о дальнейшей защите Смоленска. Выслушав Кутайсова, Барклай де Толли ответил: «Пусть всякий делает свое дело, а я сделаю свое». 6 августа русские войска продолжили отступление к Москве…
Войска отступали двумя колоннами, которые должны были соединиться в районе селения Лубино у Валутиной горы. Этот пункт прикрывал отряд генерал-майора П. А. Тучкова, который в упорном бою 7 августа сдерживал попытки неприятеля перерезать дорогу и воспрепятствовать выходу второй колонны на магистраль, по которой уже двигалась первая колонна войск. Когда оставившие Смоленск русские войска 8 августа подходили к Соловьевой переправе, оказалось, что большая часть артиллерии запоздала в пути и могла быть отрезана неприятелем.
Узнав об этом, Ермолов срочно послал к ней Кутайсова с задачей максимально ускорить движение артиллерии. И Кутайсов привел артиллерию, воспользовавшись условием 13-го пункта «Общих правил», разрешавшим для ускоренного передвижения пешей артиллерии сажать орудийные расчеты на лафеты, передки и зарядные ящики или как тогда командовали: «На орудия, садись!».
Каждый день отхода армии от Царева-Займища до Бородина Кутайсов напряженно работал, готовя артиллерию к генеральному сражению, которого ждали со дня на день. Когда же позиция была выбрана и определено общее размещение войск на ней для предстоящего сражения, Кутайсов сам проверил расположение каждой артиллерийской роты, огневую позицию каждой батареи, уточнял секторы обстрела, добиваясь перекрытия огнем всего пространства на подступах к основной позиции. Его стараниями был создан сильный и мобильный артиллерийский резерв и каждое орудие было обеспечено оптимальным возимым боекомплектом выстрелов.
…Между прочим, не секрет, что потеря орудия в ту пору считалась таким же бесчестьем, как и потеря знамени. Поскольку артиллерийские подразделения и части не имели знамен, этот подход перешел и на полевую артиллерию. В результате артиллерия в бою снималась с огневой позиции при первом же подозрении, что ей угрожает опасность захвата орудий неприятелем. Из-за этого далеко не полностью использовались возможности столь грозного оружия, как артиллерийское орудие. Более того, в рескрипте от 24 августа 1812 года Александр I предписывал: «…Тех командиров артиллерийских рот, у которых в сражении потеряны будут орудия, ни к каким награждениям не представлять». И все же, накануне третьего дня генерального Бородинского сражения, после немалых раздумий, понимая значение предстоящей битвы и роль в ней артиллерии, в конце дня 25 августа Кутайсов пишет по-французски распоряжение, незамедлительно разосланное всем начальникам артиллерийских бригад 1-й и 2-й армий, ибо Кутузов назначил его начальником артиллерии соединенных армий: «Подтвердить от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что, отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий». Понятно, что главный смысл этого распоряжения – снять с артиллерийских командиров ответственность за потерю орудий в бою, что вело, как правило, к наказанию их, как бы мужественно не действовали их подразделения. Против такого порядка выступал еще ранее и А. П. Ермолов. И вот теперь эту ответственность Кутайсов брал на себя…
Рассказывали, что ночь перед Бородинской битвой Кутайсов, беседуя с несколькими избранными друзьями вроде бы… сказал: «Желал бы я знать кто-то из нас завтра останется в живых?» Якобы по запискам Д. В. Давыдова: «… Он был поражен словами Ермолова, случайно сказавшего ему: «Мне кажется, что завтра тебя убьют». Возможно, Давыдов записал это со слов самого Ермолова, но ответ Ермолова оказался пророческим.
Александр Иванович Кутайсов пропал без вести во время героической контратаки А. П. Ермолова на «Батарею Раевского», захваченной было солдатами генерала Бонами. Нашлись лишь его ор. Св. Георгия III-го класса и золотая наградная сабля. Как он погиб не видел никто. (Все версии и детали этого подробно изложил биограф Кутайсова А. А. Смирнов.)
Зато потом было очень много разных разговоров (приложил к ним руку и М. И. Кутузов, умевший «перевести стрелки с „себя любимого“» на всех остальных) о том, что именно его гибель привела к «беспорядку» в обеспечении артиллерии боеприпасами, а это, в свою очередь, стало якобы одной из причин тактического проигрыша Бородинского сражения. И это при том, что место резервной артиллерии было определено диспозицией к сражению, доведенной до всех командиров корпусов, а ими, в части касающейся, и до подчиненных им командиров соединений и частей, в том числе и до командиров артиллерийских бригад пехотных дивизий. К тому же, биограф Кутайсова А. А. Смирнов пишет, «что Кутайсов еще 25 августа доложил Кутузову о всех сделанных по артиллерии распоряжениях к предстоящему сражению, как свидетельствовал адъютант главнокомандующего Михайловский-Данилевский».
В то же время, всем, кто пытался списать на погибшего Кутайсова свои промахи, ответил участник и историк Бородинской битвы, обер-квартирмейстер 6-го пехотного корпуса в 1812 году поручик И. П. Липранди: «Смерть Кутайсова несомненно была важною потерею для России, но… она не имела того важного последствия, которого Кутузов ожидал в день Бородинского сражения. Пред генеральною битвою… и по высокому мнению… о Кутайсове, нельзя предполагать, чтобы он не сделал распоряжений о снабжении зарядами тех батарей, которым бы встретилась в том надобность… Тайна или неизвестность этих распоряжений не могла с ним погибнуть. Весь его штаб и начальники полков остались. Места, занимаемые этими последними, были известны, и в этом случае каждый батарейный начальник знает, как распорядиться, не прибегая даже к начальникам артиллерии при корпусах, которые все должны были иметь распоряжение по этому предмету (накануне или заблаговременно), если оно было только сделано, и если было необходимо делать его. Если же распоряжения никакого сделано не было, и если оно было еще и необходимо – в таком случае Кутайсов не может стоять на такой точке славы, которая ему приписывается. Распоряжения главного начальника артиллерии при армии относительно запасов имеют пространный круг действия тогда, когда дело идет о сосредоточении артиллерийский рядов из разных арсеналов к точке действий, и верный расчет времени их прибытия и расходования. Но в день битвы круг его действия не столь значителен в отношении снабжения зарядами частей, расстрелявших их. На линии в 5 верст каждый предварительно должен знать, где он может получить снаряды, и все, конечно, знали… Относительно же, что „в иных местах наши легкие орудия должны были действовать против неприятельских батарей“, то это началось еще и при Кутайсове, когда дело не совершенно завязалось, и когда еще можно было помышлять о подобных распоряжениях. И если Кутайсов не сделал этих распоряжений, то стало быть не было в том особой необходимости».
И последнее на эту тему!
Лучше всего по поводу использования русскими артиллерийского резерва в ходе Бородинской битвы на этот вопрос ответил историк А. П. Ларионов. Еще в 1962 г. в специальном исследовании он доказал, что «все 296 орудий резервной артиллерии приняли участие в Бородинском сражении. Главный артиллерийский резерв находился под контролем Кутайсова, и все роты резерва вводились в бой по его распоряжению. Русская артиллерия на наиболее угрожаемых участках непрерывно подкреплялась резервами. Это обеспечивало стойкую оборону. <<…>> Из артиллерийских рот 1-й Западной армии не участвовали в сражении 2-я конная рота донской артиллерии и оставшиеся на правом фланге 8-я и 44-я легкие роты».
Кутайсову не удалось завершить корректировку «Общих правил для артиллерии в полевом сражении» на основе опыта боевого применения артиллерии в 1812 – 1814 гг. Однако и то, что их утвержденный вариант действовал в этот период, обеспечило эффективное применение полевой артиллерии. «Общие правила для артиллерии в полевом сражении» – этот первый боевой устав полевой артиллерии Российской Императорской армии, стал достойным памятником талантливому человеку герою Бородина генерал-майору и кавалеру графу Александру Ивановичу Кутайсову, чей безымянной могилой стала священная Бородинская земля.
Его «завещанием» стал приказ по артиллерии 1-й армии, ставший своего рода «заповедью» для русских артиллеристов: «Подтвердите во всех ротах, чтобы они с позиции не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что, только отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собой. Пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор»…
Надо отдать должное русским канонирам – под Бородино они бились не щадя живота своего, «выжимая» из своих пушек максимум возможного, вплоть до разрыва орудий от перегрева в клочья, в одночасье уходя вместе с ними в Солдатское Бессмертие…
Туда же отправился и их 27-летний командующий!
Таковы Гримасы человеческих судеб: выдающийся артиллерист-генерал погиб, пойдя по своей воле в штыковую контратаку…
P.S. «Смерть на взлете»…