Вопрос загоняет меня в ступор. В голове пустота. Бьётся только одна мысль: к кому мне теперь проситься на ночлег, если денег у меня совсем нет?
Открываю рот, чтобы возразить, что я не Лети, но мужик уже не слушает.
– Померла бабка твоя. Неделя уж прошла, – вздыхает он и, чувствуя, что я молчу, продолжает: – А я тебя сразу не признал, маленькая ты была, Лети, когда от нас уехала, а теперь вижу, что ты прям одно лицо с Фридой. Она ж когда-то тоже молодая была.
Вот это номер! И как мне теперь его переубедить, что я не Лети? А главное, стоит ли?
Мы едем по узкой улочке, где двум телегам точно не разъехаться. Булыжная мостовая местами просела, образуя выбоины, заполненные замерзшей мутной водой. По обеим сторонам улицы стоят двухэтажные дома, первые этажи каменные, вторые – глиняные на деревянном каркасе. У некоторых домов пристроены навесы, под которыми складируют дрова и всякую хозяйственную утварь.
– Фрида с месяц, как спину себе застудила, – продолжает рассказывать мужик. – А к лекарям не пошла. Потом слегла, да уже и не встала.
Получается, Лети спешила за защитой, даже не зная, что никого у нее уже не осталось? А теперь и она сама… Сглатываю колючий комок, который подступает к горлу.
– А что… с пекарней? – спрашиваю я, пытаясь поймать мысль, которая назойливой мухой крутится в голове.
– Да что с ней будет? Закрыта, конечно. А жаль: уж очень я любил сдобные булочки Фриды… – мечтательно говорит мужичок, а я чуть не прыскаю от того, как двусмысленно это звучит.
Фу такой быть. Просто бабка, просто булочки. Но, наверное, очень вкусные.
В животе урчит, и этот звук отдается неприятным спазмом, напоминающим, что я все же очень давно не ела. Словно в ответ на этот звук слышится тихое “мяу” от котенка, а Дэйрон начинает возиться. Наверняка уже тоже и есть хочет, да и перепеленать его не мешало бы.
Ох…
– Тпру! – мужик дергает поводья, и телега останавливается. – Ну вот мы и приехали.
Мы оказываемся у двухэтажного здания с выступающим вторым этажом. На первом – дверь и два окна по обе стороны от нее. Над входом, похоже, раньше была вывеска, но все, что от нее сейчас осталось – это кольца, на которых она держалась.
Стены покрыты пятнами плесени от постоянной сырости, окна мутные, давно не мытые, а медная ручка на деревянной, потемневшей от времени, дубовой двери вся покрыта зеленью. Как памятники в наших городах.
Я слезаю с телеги, не забыв захватить с собой сумку, а возница машет рукой куда-то дальше по улочке.
– Если что, я там, недалече. Спросишь дядю Михаса, покажут, – говорит он. – И не стесняйся: одной с ребятенком-то… ох. Я-то уж знаю, дочь у меня… Эх…
Он машет рукой и пускает лошадь дальше. А я остаюсь перед пекарней, не зная, что мне теперь делать. Может, и к лучшему, что Фриды нет больше? Наверное, для нее было бы ударом узнать, что Лети умерла…
А вот мне бы где-нибудь надо найти ночлег. Хотя бы, может, за работу какую-нибудь.
Оглядываюсь по сторонам в поисках чего-то подходящего. Чуть дальше от пекарни находится маленькая бочарная мастерская, откуда доносится характерный стук молотков и запах свежего дерева. Перед входом в мастерскую всегда стоят готовые бочки.
Напротив, судя по вывеске, живет сапожник. Рядом что-то похожее на лавку старьевщика, а, может, ломбард? Жаль, мне даже заложить сейчас нечего, кроме души. Но ее я точно никому не отдам.
По оживленной улице разносится аромат свежей стружки и чьего-то немного подгоревшего обеда. Опять я о еде… Да и Дэйрон начинает все настойчивее о себе напоминать. Приходится одной рукой чуть крепче его прижать, чтобы не вылез из перевязи.
– Ох, Всеблагой! Да не уж-то! – слышится возглас из окна соседнего дома.
Оконные створки распахиваются, несмотря на возможность выхолодить помещение, и оттуда высовывается круглое лицо женщины лет сорока.
– Летиция, ты что ли? – как будто не веря своим глазам, говорит она. – А мы уж не надеялись! Погоди, сейчас я спущусь.
Ну вот… Снова… Попытаюсь ей объяснить, что я не Лети и мне нужна помощь. А там – как повезет.
Прохожие оглядываются на меня с интересом, наверное, тут многие Фриду знали. Да и Лети, возможно, тоже. Кто-то даже останавливается, чтобы поглазеть.
Я подхожу ближе к ее дому, что оказывается весьма необдуманным действием. Женщина, похоже, полная воодушевления, вылетает из двери и чуть не сбивает меня с ног. Я только успеваю развернуться так, чтобы не пострадали малыш с котенком, но сумку из моих рук она умудряется выбить.
По мостовой разлетаются фляжка, краюшка хлеба и пара яблок – то немногое, что я схватила в карете. Успеваю уберечь только бумаги и машинально вглядываюсь в верхний лист. Это оказываются документы Лети. Просто с именем, без каких-либо других опознавательных знаков.
И тут я осознаю, что за мысль у меня крутилась в голове: я могу стать Летицией. И ведь никто не сможет ничего сказать, потому что, как я поняла, они не были близки с Фридой.
Это осознание кажется ведром ледяной воды, опрокинутым на меня. Это же шанс. И я буду полной дурой, если им не воспользуюсь.
– Лети! – женщина помогает собрать все в сумку. – Не дождалась тебя Фрида, а ведь уж полгода как все болтала о тебе. Надеялась…
– Муж… Не пускал, – говорю полуправду я,все еще пытаясь осознать то, что я собираюсь сделать. – И так еле сбежала.
Тут Дэйрон сдается и начинает громко плакать, выдавая свое присутствие.
– Ой, батюшки! – всплескивает руками женщина. – Да ты еще и с дитем! Нехорошо-то как! Давай скорее тогда в пекарню зайдем. А то не спешит нас весна радовать, не приходит.
Она достает из кармана ключи и поворачивает в замке, открывая передо мной ту самую дубовую дверь. Я мешкаю только секунду, собираюсь сделать шаг вперед, но тут происходит неожиданное.
Котенок, которого я подобрала несколько часов назад буквально слепышом, выскакивает из-за пазухи и неуклюже, но очень уверенно сам шествует в открытую дверь.