Издательство «Анри Фань», 1974
Пусть веки обжигают,
страница освежает взглядом.
Камень… я точу о него карандаш,
его звук пробуждает, манит,
на краю его – ящерица горит.
Камень, воющий и молчащий,
след хранит неувиденной лжи.
Прикроешь веки, заскользит земля,
то облаком, то камнем нас слепя.
В тот час, когда у дня подкашиваются ноги
и зачинаются любовные дороги,
В тот час, когда ночь расплетает косы,
бросая на́ сердце забвенья россыпь,
Когда родится виноградная лоза,
сбегая по пригорку, как слеза.
Cette vague qui enfle et déferle ses hanches de perles,
cet arbre qui monte et gonfle la gorge des merles,
deviennent, au rivage où s’enlise l’image,
aux sables des paupières qu’amenuisent les âges,
ce chuintement des feuilles qui se frôlent, filles de l’eau,
ce chuchotement du silence derrière toute parole.
Le soleil se délivre de sa stupeur de cuivre,
la pierre se libère de sa torpeur de pierre,
l’arbre sort de son sommeil de feuilles,
quand l’oiseau tire à longs traits son chant du silence
et la substance du jour de son linceul.
Волна раздулась, бьётся жемчугами,
ствол дерева растёт и полнится дроздами, —
увязнув в образе на берегах ресниц, —
где годы вспять идут. И локоны девиц
переплетаются, шепча, с листвой.
И слово каждое укрыто тишиной.
Освобожденье солнца от медяного ступора,
высвобожденье камня от каменного торпора,
и дерево забудет все лиственные сны, —
на щебетанье птицы поднимутся ресницы
для зачинанья дня, ухода тишины.