В Неяженске всё шло своим чередом. Люди рождались, сдавали экзамены, создавали семьи и рожали новых людей, чтобы всё шло своим чередом. И так было почти всегда. Ключевое слово – почти. Ведь если бы не существовало исключений, то и рассказывать было бы нечего.
Итак, в Неяженске, в отдельно взятой среднестатистической квартире, одна, в общем-то, неплохая, но очень затурканная бытом и работой, мама выносила мозг своей симпатичной, но, по мнению матери, совершенно бестолковой дочери, которая умудрилась не набрать положенных баллов для поступления в институт.
– Алиса, – устало и уже без особых эмоций, которые подрастерялись за предыдущие сорок минут беспрерывного монолога, вопрошала мать к дочери, – Алиса, поняла ли ты хоть что-то из того, что я только что тебе сказала? Алиса?
– Мам, – встрепенулась та самая Алиса, которая, в свою очередь, успела задремать под канонаду нелицеприятных эпитетов, смешанных со страшными пророчествами и душещипательными жалобами матери, – ну… Это… Да. Всё поняла, осознала и впредь обещаю…
– Что? Что ты обещаешь? Хорошо учиться и не позорить мать своими выкрутасами в школьных сочинениях? Поздно – школа закончилась, – мать торжествующе, словно поймала Алису на вранье, припечатала её констатацией непреложного факта и усилила этот факт тыканьем в дочь указательного пальца.
– Подумаешь, – Алиса отодвинула от себя палец, как будто это было дуло пистолета. – Ни я первая не поступила. И вообще, где экономика, а где я? Я – писатель! У меня с седьмого класса заказы на статьи, посты, рекламные объявления. А теперь, когда школа не мешает…
– А… так значит, школа тебе мешала, – от возмущения лицо матери пошло красными пятнами, – школа тебе, значит, мешала. Мешала, значит, школа. Очаровательно. А я не мешала? Работаю с утра до ночи. А ночью подрабатываю. Танцую как белка в колесе.
– Кручусь…
– Что?
– Правильно говорить: кручусь как белка в колесе. Ну, или мечусь. Танцует уж на сковородке… Или корова? – Алиса привычно полезла спрашивать тёзку в Яндексе, но вовремя остановилась, углядев, как мама скручивает в жгут полотенце. – Мама, успокойся. Я пошутила. Просто хотела разрядить обстановку.
– Мама, хм, мама… С сегодняшнего дня я для тебя Зинаида Петровна – раз. Два – будешь отдавать мне по десять тысяч в месяц со своей гениальной писанины на коммунальные расходы и питание. Три – бабкину квартиру выставляй на продажу и половину мне. Ясно? – три пальца и зло прищуренные глаза матери приблизились к лицу Алисы.
Про бабушкину квартиру – это был удар под дых. Свою бабулечку Алиса любила нежно и никак не могла свыкнуться с мыслью, что та умерла. Нет больше Нась-Вась, как звала бабушку маленькая, а потом и подросшая Алиса. И от этого "нет", хотелось плакать и спрятаться под одеяло. И, конечно, разговора о продаже квартиры быть не могло – бабушкино тридевятое царство отдать в чужие руки?
Убедившись, что умудрилась вогнать в ступор всегда строптивую дочь, Зинаида Петровна победно улыбнулась, отбросила полотенце, как знамя поверженного врага, и торжественно покинула поле боя. Жаль, что дверью хлопнуть не получилось – таковой на их малометражной кухне отродясь не было. Алиса скорчилась на табуретке и заплакала. Она в последнее время часто плакала. После смерти Нась-Васи поговорить по душам стало не с кем, не было даже кошки – мать терпеть не могла никаких животных. Алиса находила отдушину в слезах и буквах. Она либо читала, либо писала. Целыми днями. Поэтому и к экзаменам подготовилась плохо. Да и не хотела хорошо. Нужное количество баллов означало поступление на ненавистный экономический факультет. Цифры, б-р-р…
Квартира бабушки стала яблоком раздора между и так не очень-то ладившими матерью и дочерью. Зинаида Петровна считала, что Анастасия Васильевна должна была оставить квартиру ей, как наследнице первой очереди – дочери, а не внучке. И то, что последние лет десять она почти не общалась со своей старенькой матерью, не являлось аргументом. Плюс, точнее, жирный минус, общеизвестный факт: Алиса – бестолочь. А за огромную квартиру в старинном доме надо платить приличную квартплату, делать там ремонт и вообще… Что конкретно вообще, не уточнялось, но выразительно показывалось глазами: мол, старушка под старость совсем мозгами слабой стала.
Но против нотариально заверенного завещания не попрёшь. А Нась-Вась не поленилась и сделала всё по уму. На всякий такой случай в образе своей завистливой дочурки, которая всегда считала мать малахольной выдумщицей, плохо влияющей на неокрепший ум внучки. Теперь у Алисы была своя огроменная жилплощадь, небольшой и непостоянный доход и амбициозные планы. Девушка мнила себя в недалёком будущем известной писательницей, под дверью которой стоит очередь из дерущихся продюсеров и сценаристов. Эдакой Джоан Роулинг Неяженска.
Осталось только переехать. Ну и роман написать. В Алисином случае первое выглядело намного сложнее второго. Мать грозилась инфарктом, полицией и божьей карой. Во все три угрозы верилось плохо: здоровье у Зинаиды Петровны было, тьфу-тьфу, полиция вообще ни при чём, а в бога в их семье как-то верить не принято. Но Алиса с детства привыкла мать бояться, а защитницы в виде бабули уже не было. Однако этот последний демарш матери с тремя пальцами и требованием продажи наследства, наполнил Алису отчаянной храбростью. Она почувствовала себя настолько глубоко загнанной в угол, что страшнее было оставаться в нём, чем попытаться выбраться.
Твёрдое решение переехать сегодня же оторвало Алису от табуретки, высушило слёзы и придало бешеную скорость. Она металась по квартире Зинаиды Петровны, сбрасывая свои вещи в огромный мусорный мешок. Через пять минут он уже был полный и совершенно не подъёмный.
– Стоп, – сказала сама себе Алиса, – остановись. Дыши. Думай. Никто тебе не запретит забрать вещи потом. Наверное. Неважно. Возьми самое необходимое. А что у тебя самое-самое? Ничего. Паспорт и документы на квартиру. Даже зубная щётка твоя у бабушки есть. То есть, в бабушкиной квартире. Нет, глупая голова, зубная щётка в твоей квартире. В твоей.
Алиса не стала присаживаться перед выходом. На дорожку сидят тогда, когда хотят вернуться. Не в её случае, не в её…