Бэтти, улыбаясь, сушила мне волосы. В зеркало было видно, как она восторженно пропускает длинные пряди через свои пальцы, ласково собирает тяжелые локоны от шеи и висков, скручивает жгутики и укладывает волной, будто размышляя, какую прическу мне сделать.
– Какая ж вы красавица, госпожа! Просто необыкновенная! У хозяина много красивых наложниц, но ни одна к вам и в подметки не сгодится!
Я насторожилась. Да, я красива, я вполне это осознаю. Но почему меня нужно сравнивать с наложницами? Я недоуменно посмотрела на Бэтти в зеркало. Та немного смутилась, а потом всё же продолжила:
– Вы верно будете самой любимой из них! Платья, подарки, украшения разные… вам будет хорошо здесь, госпожа, не печальтесь!
Нет, ну это уж слишком! Я развернулась к Бэтти, та чуть успела выпустить из рук мои волосы, чтобы не дернуть.
– Бэтти, о чем ты говоришь? Какие к черту подарки?!
Бэтти округлила глаза, лучезарная улыбка, делавшая её некрасивое лицо привлекательным, сползла, кожа стала казаться сморщенной.
– Простите, госпожа, простите. Лишнее я болтаю.
Я выдохнула. Дьявол, почему я так себя веду со служанками? Я ничем не выше и не лучше их. И в отличие от них я, как раз, не свободна. Я пленница, жертва, которую готовят для особого ритуала. Роскошь – ничто по сравнению со свободой, свободой выбора! Предложи мне сейчас шикарную жизнь без забот в замке – с платьями, украшениями, прислугой, балами, лошадьми, – и мою прежнюю сумасшедшую студенческую жизнь с театральными капустниками, кастингами, съемками, своенравными режиссерами, и никто не даст гарантии, что я выбрала бы первое, а не второе!
– Бэтти, извини, ты не болтаешь. Это я всё никак не могу принять, для чего я здесь, никак не пойму, кто я сама и что со мной происходит… Лучше расскажи о себе… – Я развернулась обратно к зеркалу лицом, поправив на груди съезжавшую простыню.
– О себе?! – Бэтти была изумлена. – Никто никогда не просил меня рассказать о себе. Все и так знают: и женщины-служанки, и наложницы здесь – бывшие девы, которых либо в числе десяти отдали как оплату защиты города, либо продали бедные родители или родственники, либо похитили разбойники-работорговцы и тоже продали. И я – такая же. Была в числе десяти «защитниц». – Бэтти успокоилась, рассказывала, можно даже сказать, с воодушевлением, а её умелые ручки сооружали у меня на голове нечто восхитительное. – Я, госпожа, не жалуюсь. Наш хозяин – не зверь какой. А как хорош собой! Я-то с лица – совсем нехороша, если бы замуж и вышла, то за какого-нибудь изверга, которому не жена, а рабыня для побоев нужна. А тут, первый мужчина – дракон-воин! Красавец! Сильный! А какой умелый, ууу… – Бэтти ностальгически вздохнула. – Я слыхала, что у других высших девушек пользованных и убивали, и вон выгоняли – куда хочешь иди, хоть в бордель. Аден-Драйки не такие. Самые взрослые служанки здесь, кухарки да банщицы, – это ещё хозяйского отца девы. Малого дракошу и купали, и кормили. Теперь он взрослый – а они всё и купают его, и кормят. – Бэтти хихикнула, а я вспомнила поразившую меня картину в огромной ванной комнате с бассейном, где обнаженного Этелхарта ловко мылила невозмутимая служанка. – Но силой туточки никого не держат. Кто хотел – тот с хорошей деньгой домой вернулся. Самых красивых в наложницы определили, кто против не был. Кто поплоше – в служанки: горничные там, кухарки, прачки…
– А как ты, Бэтти, здесь осталась? Неужели не тянуло домой?
– А что мне там делать-то, дома? Хоть и ради защиты города, а всё равно ведь – порченая! А тут – и стол, и кров, и одежда, и работа хорошая. И конюхи ничего так, – Бэтти многозначительно хмыкнула. – В горничные-то я случайно, конечно, попала. С моим-то лицом, я всегда думала, – только в кухарки да в прачки, чтобы народ не пугать. А хозяин наш, когда приступил ко мне, увидал меня перепуганную, с кривой рожей, вдруг захохотал – не злобиво, без издека, а эдак душевно и заразно, что я, девка неразумная, захихикала, а потом и расхохоталась вместе с ним. А он глянул и говорит: «Всегда улыбайся, слышишь? – Всегда!» А мне чего, не каменья таскать, поди! А уж потом управляющему моя улыбка по нраву пришлась, он меня в горничные и определил. Кто давно работал, всем премудростям меня научили. Вот так вот. А вам, госпожа, ручки портить не дадут. И отпускать не захотят, ой, не захотяааат!!
Бэтти открыла самый большой ларец на туалетном столике (я как-то до сих пор в него не заглянула) и достала булавки с сияющими рубинами и такие же серьги. Мои гладкие черные волосы были спереди разделены на пробор и аккуратно уложены назад. Сзади от затылка жгутиками-лучами расходилась корона из волос. В каждый луч была теперь вставлена булавка с рубином, что стало завершающим штрихом. В зеркало на меня смотрела не просто красавица, а настоящая королева!
– Бэтти, ты такая мастерица! Прическа – прелесть!
– Ой, спасибо, госпожа… Пора одеваться. – Она достала из комода платье, и я потеряла дар речи. «Если такие наряды положено надевать к обеду, то что здесь носят на балах?!!»
И тут меня накрыло. Голова закружилась, внутри часто-часто с отголосками и эхом зазвучало «наложницы-наложницы-наложницы…», я невольно закрыла глаза и… увидела комнату с большой кроватью, поперек которой на спине лежала обнаженная девушка. Широко раздвинутые ноги и распростертые руки были привязаны к углам кровати. Голова свешивалась с края – и не случайно: сжав шею девушки рукой, чтобы она не могла закрыть рот, другой рукой притягивая за волосы, дракон безжалостно всаживал ей глубоко в горло свой немыслимый член. Иногда он зажимал ей нос, пока она не начинала подергиваться. Тогда он резко выходил, давал ей вздохнуть и откашляться и продолжал истязание. «И это тот замечательный Аден-Драйк, который хохотал со своей перепуганной жертвой?! А почему нет? Вот он весь: захочу – похохочу, пожелаю – пожалею, загорюсь – затрахаю!»
Вдруг я стала ощущать себя так, будто та девушка – это я. Всё, что я видела, – я чувствовала своими клеточками: это я задыхалась, это мои руки и ноги были крепко стянуты веревками и разведены в стороны.
Мучитель в очередной раз зажал пленнице нос, придушил и ворвался в её вынужденно открытый рот мощным членом – глубоко, до упора, быстро и жестко он терзал её горло. А я хваталась руками за шею, я задыхалась, не могла сглотнуть, из глаз потекли слезы.
Дракон, освободив, наконец, рот девушки, вытер её лицо влажным полотенцем. Я тут же почувствовала холодную влагу на своем лице. А тиран, освежив и свой жезл, направился к другому краю кровати. Никаких прелюдий. Он вошел в девушку резко и грубо. И сразу задал быстрый жесткий темп. Она сначала вскрикивала, сдерживаясь и стискивая зубы. Но потом отпустила голос на волю, и низкие рычащие гортанные выкрики становились всё громче и громче.
Внутри меня что-то больно пульсировало и покалывало, нижняя и верхняя сферы разрослись молниеносно. Мое лоно и голову заполнили огненные шары, обжигая и ударяя током. Болью в сердце родилась средняя сфера. Она жгла всю грудную клетку.
Я не понимала, чувствую ли я желание. Мне было больно, странно, не так. Сферы не торопились выходить, они сжигали меня изнутри. Я стонала и кричала вместе с этой девушкой.
Чем громче и выше были выкрики наложницы, тем яростнее дракон всаживал в неё своё оружие. Он сжал до синевы её грудь, ускорил темп, зарычал. Он будто никак не мог освободиться от этого жгучего желания, невыносимой жажды, огненной похоти.
«Ммммм, уууммм… это я должна быть на её месте! Только я!» Всё закрутилось, помутилось в голове, я, наверно, потеряла сознание.
…Сквозь пелену я чувствовала, как мне щупают пульс, слушают сердце… доносились чьи-то голоса, отдельные причитания Бэтти: «Бедная госпожа… ей было так больно, она так кричала…стонала… а я не могла ей помочь…»
Прежде, чем провалиться в вязкую вату бреда, я, кажется, четко расслышала:
– Поздравляю, мой друг! Она – твоя истинная!