Иногда мне кажется, что мир вокруг меня, – это декорация. Мы вышли на летное поле – ума не приложу, как Ханзену удалось получить разрешение. Я подумала, что маленький частный самолет с Филиппом и командой сопровождающих лиц на борту наверняка приземлится чуть в стороне от больших пассажирских лайнеров, ведь речь шла не о рейсе повседневного воздушного сообщения. Все потели, но меня бил озноб. Я провела рукой по коротким волосам. Лео возбужденно прыгал, – он обожал самолеты. Несмотря на предельное напряжение, я невольно улыбнулась. Я имела счастье встречать самолет, видеть, как он приземляется, и благодарила за это судьбу, я старалась по возможности игнорировать тот факт, что тут же на летном поле уже выстроилась в боевую позицию добрая дюжина журналистов.
Я еще раз прокрутила в голове заготовленные фразы. Но сейчас, в этом месте они казались мне фальшивыми, неискренними и напыщенными, как строчки из театрального монолога. Но что еще могла я сказать? Вспомнив о разговоре с Лео сегодня утром, я решила послушаться сердца и говорить просто то, что чувствовала.
Какое счастье, что ты вернулся, подумала я.
Да, это звучит куда правдивее.
Какое счастье, что ты вернулся.
Я беззвучно повторяла эти слова, как мантру, приносящую счастье.
– Вы в порядке? – обратился ко мне Ханзен, и я кивнула.
Не понимаю, почему в последние дни мне все задают этот вопрос. Мириам, Мартин, госпожа Тайс, даже Лео. Мой муж жив. Разумеется, я в порядке.
Мы молча стояли, не зная, куда себя деть и что говорить.
– Вон там. – Ханзен, стоявший рядом, показал жестом в небо.
Я проследила за его взглядом и увидела идущий на посадку самолет. Взяла Лео за руку, и мы оба обратились туда, откуда приближалась стальная птица.
Какое счастье, что ты вернулся, думала я, пока самолет снижался.
И вот он приземлился, на полных парах проскочил мимо нас, почти остановился. Но потом снова покатился в нашу сторону, медленно, невыносимо медленно. Наконец-то занял нужную позицию и замер. Я пыталась хоть что-нибудь рассмотреть в крохотных оконцах, – затея, разумеется, просто идиотическая. Но я знала: где-то там внутри Филипп, и ничего другого мне больше знать не требовалось.
Какое счастье, что ты вернулся, думала я. Какое счастье, что ты вернулся.
Мы топтались на одном месте бесконечно долго, по крайней мере, мне так казалось, но даже Лео не дергал меня и не ныл, он тоже стоял и смотрел – весь в напряжении.
И тут дверь самолета стала открываться. Невыносимо медленно. Мое сердце замерло, почти остановилось, я так крепко стиснула зубы, что даже подумала: еще немного и челюсти треснут, постаралась расслабиться, но ничего не вышло. И тут показались люди. Филипп, где Филипп? Я заправила за ухо несуществующую прядь волос. В дверях началось движение. Я окаменела, а вокруг разразилось настоящее светопреставление. Крики и град вспышек, толчея и давка, я чувствовала, как обратились ко мне камеры, слышала, как фотографы выкрикивали мое имя. Но не придавала им никакого значения, я держала сына за руку и, не отрываясь, смотрела на дверь самолета – только бы не пропустить, не пропустить этот момент, когда Филипп покажется в проеме и снова войдет в мою жизнь. Я буквально пожирала эту дверь глазами, и, когда в течение ничтожных секунд ничего не происходило, уже было подумала, что все это просто недоразумение, что где-то случилась осечка, и Филиппа вообще нет в самолете, что тот пустой: ни пилотов, ни стюардесс, ни пассажиров, что этот рейс – призрак. Но только я все это представила, как вдруг… Из самолета вышла небольшая группа, медленно, один за другим люди спускались по трапу. Я почувствовала, как забилось сердце, все быстрее и быстрее. Люди шли. Впереди статная блондинка в черном костюме, за ней мужчина в сером, лет шестидесяти, далее – удивительно безвозрастная, седая как лунь дама с короткой стрижкой, стюардесса, потом другая, и еще, какой-то мужчина и женщина, судя по форме, – пилоты. Нервы мои напряглись до предела. Где же Филипп? Пока маленькая группа спускалась на летное поле, я старалась дышать ровно, увещевала себя, что ждала семь лет и как-нибудь перебьюсь еще несколько секунд. Я не слышала крики фотографов и журналистов, которые становились все громче. В преддверии надвигающейся бури во мне воцарилось спокойствие. Я не обращала внимания на людей вокруг, не видела группы, которая к нам приближалась, взгляд мой был прикован к двери самолета.
А потом произошло нечто – такое банальное, будничное, что в первое мгновение я даже не поняла, что все это означает. Дверь самолета захлопнулась. Трап отъехал.
Я нахмурилась. Почему закрыли дверь, это же противоречило всякой логике, ведь этот самолет привез Филиппа, просто Филипп еще не вышел, а теперь, когда дверь закрыли и отогнали трап, как, скажите, пожалуйста, ему выбраться из этой чертовой машины? Я не сводила глаз с двери самолета. Филиппа не было. Филиппа не было. Филиппа нет.
Кто-то взял меня за локоть, и это легкое прикосновение заставило меня вздрогнуть. К нам приближалась небольшая группа, я неохотно отвела взгляд от двери и обратилась к тем, кто стоял передо мной.
Где Филипп?
Почему его не было не борту?
Что с ним?
Что с ним случилось?
Разве с ним может еще что-нибудь случиться, это исключено, – после всего того, что было, после всего, что он вынес, это исключено.
Темноволосый мужчина и статная блондинка были уже совсем близко. Мне что-то сказали, но я не разобрала, я только заметила, как шумят и суетятся все вокруг.
– Вот он, – снова услышала я рядом чей-то голос. Я не поняла, что этот человек имеет в виду, и проследила за его взглядом, растерянная, сбитая с толку совершенно. Возгласы фотографов раздавались все громче: господин Петерсен, господин Петерсен! А я все еще недоумевала, ведь господин Петерсен – это Филипп, госпожа Петерсен – это я, девичью фамилию я ему проиграла в споре перед свадьбой. «Господин Петерсен, господин Петерсен!» – надрывались журналисты. И в эту секунду темноволосый незнакомец слева от меня вскинул в приветствии руку, кивнул фоторепортерам, после чего обратил все свое внимание на меня. Его примеру последовали остальные, и я ощутила тяжесть от направленных в мою сторону человеческих взглядов. Единственное, что я могла – стоять. Я все еще ничего не понимала. Только чувствовала: все от меня чего-то ждут, каких-то слов, реакции, хоть чего-нибудь. Но я просто стояла. В голове гудело. Это лишь недоразумение. Вопиющее недоразумение. Я застыла, втянув голову в плечи, словно хотела защитить себя от бури, которая неотвратимо приближалась и о которой знала только я. Человек, стоявший рядом, прервал мое молчание:
– Господин Петерсен. Меня зовут Вильгельм Ханзен. От имени всей команды хочу вам сказать: добро пожаловать домой.
И человек ответил:
– Большое спасибо, господин Ханзен.
Только это. Четыре слова.
Голос его был тихий и скрипучий. Это был голос чужака.
Мир затих. В нем больше не действовали законы времени и пространства. Я почувствовала легкость. Опустила глаза и увидела, что ноги мои уже не касаются земли, попыталась вытянуть их и нащупать опору, но не находила. Попробовала хоть за что-то зацепиться, но все парило в воздухе вместе со мной. Вещи, люди. Меня отделяли от земли то всего несколько сантиметров, то метр, два, а потом вдруг – десять. Я отчаянно гребла руками и ногами и не видела ничего, за что могла бы ухватиться, но кругом – ничего твердого, одна пустота. Я поднималась все выше и выше и вот уже добралась до макушек деревьев, поравнялась с крышами небоскребов, медленно и неудержимо тянуло меня вверх, и мир подо мной неумолимо мельчал.
А потом вдруг сила тяжести вернулась, и меня потянуло вниз. Мир устремился мне навстречу, и я впечаталась в него со всей силы.
Я снова стояла здесь, на летном поле. На двух ногах.
Передо мной – незнакомец. Во взгляде его читалось ожидание. Я не шевелилась, и тогда незнакомец, не говоря ни слова, сделал шаг в мою сторону, – движения угловатые как у робота, и я еще подумала: он даже не похож на человека, это автомат! А потом он притянул меня к себе. Я стала задыхаться, хотела оттолкнуть его, но не могла пошевелиться. Меня словно парализовало. Незнакомец не отпускал.
Я пристально всматривалась в человека, стоявшего со мной, изо всех сил стараясь найти что-нибудь знакомое, но ничего не находила. И дело даже не в том, что Филипп был высоким и сильным, а этот – немногим выше меня. Дело даже не в бороде, покрывавшей щеки, так что проверить было невозможно, есть ли у него ямочки на щеках, как у Филиппа. И даже не в манере себя держать.
Все дело было в глазах, – они не излучали ни малейшей теплоты и в то же время казались гораздо темнее тех глаз, в которые я влюбилась много лет назад. Я почувствовала, как встали дыбом волосы на моем затылке. Каким бы изможденным ни представлялся этот человек, от него исходила тревожная энергия.
ЭТО. НЕ. ФИЛИПП.
Я находилась в плену кошмара. Все происходящее здесь чудилось таким странным и гротескным, что мой мозг просто отказывался видеть в этом хоть какой-нибудь смысл.
Кто этот человек?
Почему он сжимает меня в объятиях?
Почему его называют «господин Петерсен»?
Я тряхнула головой, как пугливая лошадка. Незнакомец все еще крепко сжимал меня.
Неужели они и впрямь считают, что это Филипп?
Я едва переводила дыхание.
Они действительно считали, что это Филипп.
Что тут происходит?
Я не понимала, что все это значит, почему он это делает, кто этот человек, я видела его впервые в жизни, что он здесь забыл, почему выдает себя за Филиппа, как у него хватает наглости прикасаться ко мне, и где, где, черт возьми, мой муж?
Меня все еще сжимали в железных тисках, сердце билось неровно, и мне уже не хотелось, чтобы оно вообще билось, воздуха не хватало, меня охватили паника и ужас: а что если незнакомец меня задушит? Прямо здесь, у всех на глазах.
Но потом хватка ослабла, я стала жадно глотать воздух, краем глаза отметила умножающиеся светлые точки, предвестники близкого обморока. Но нет, я все еще в сознании, я должна что-то сказать, и это важно, очень важно – но что сказать, когда мозг отключен, когда ты не в силах сформулировать ни одной ясной мысли, когда способность говорить тебя покинула. Я словно в оцепенении тряхнула головой, силясь заявить свой протест, но не находила слов, чтобы выразить весь ужас и шок и сформулировать крутящиеся в голове вопросы, и тогда я выдала то единственное, что пришло мне на ум:
– Какое счастье, что ты вернулся.
От этих слов во рту загорчило, как от миндаля.
Незнакомец удовлетворенно улыбнулся, – похоже, я сказала именно то, что ему хотелось услышать. Потом он присел возле меня на корточки, и только теперь я вспомнила, что все еще держу Лео за руку, и его ладошка пронизывала влажным теплом мою, сухую и более крупную. Потом сын отделился и позволил незнакомцу взять себя на руки. Чужак с моим сыном на руках повернулся к прессе. Вспышки защелкали с невообразимой частотой. Я впала в транс, слушая будто издалека, как незнакомец вещал о том, что очень рад вернуться домой. Он поблагодарил всех за оказанное внимание, но также выразил надежду на то, что пресса признает его право на приватную сферу, поскольку это необходимо для возвращения к нормальной жизни.
Я посмотрела вокруг. Что это? Шутка? Я знала, такое нельзя выдать за шутку, ни один человек не шутит так жестоко. Но я все равно уповала на развязку и продолжала оглядываться. По моей спине пробежал ледяной холодок, я почувствовала его от затылка до ягодиц.
Люди вокруг стояли возле незнакомца и улыбались. Тот смотрел на меня.
И на лице его не было даже тени улыбки.