Эйден ненавидит меня.
Он презирает меня.
Я могу представить, как он мысленно продумывает мою смерть.
Почему?
Я не знаю и никогда не спрашивала.
Потому что у меня есть правило: никогда не пытайся понять хулиганов.
Они титулованные придурки, которые используют свою власть, чтобы унижать других, что в них может быть достойным возможности понять?
Но когда я смотрю в жестокие глаза Эйдена, мои прежние мысли прячутся за мое дрожащее, ущербное сердце.
Он пугает меня.
Называйте это инстинктом или наитием, но что-то ужасающее скрывается за этой беззаботной улыбкой и образом футбольной звезды.
– Что ты только что делала? – его голос спокоен и негромок, с легкой хрипотцой.
Постороннему человеку это показалось бы дружелюбием, но я знаю, что это один из его многочисленных фасадов.
Голос, который Дьявол использует, чтобы заманивать своих жертв.
Я вздергиваю подбородок, хотя моя рука, сжимающая телефон, дрожит.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Он протягивает свою ладонь передо мной.
– Отдай его.
Я начинаю обходить его. Эйден отступает в сторону, вторя моим шагам. Он чертовски высокий.
Он блокирует обзор на Ким и Ксандера.
Но он еще не закончил.
Эйден вторгается в мое личное пространство. Он так близко, что я могу разглядеть маленькую красивую родинку в уголке его правого глаза.
Я инстинктивно отступаю назад с каждым его шагом вперед. У меня пересыхает в горле, и я ненавижу то, как сжимаюсь перед его атакой.
Он просто чертовски высок, и на его лице эта непроницаемая маска. Единственное доступное изображение Эйдена – это то, которое он показывает внешнему миру. Кроме этого, он… ничто.
Мрачный секрет.
Глубокая яма.
Бесконечная пропасть.
Моя спина ударяется о ствол дерева, и я вздрагиваю. Когда я пытаюсь пройти мимо него, его рука взлетает вверх и ударяет по дереву сбоку от моей головы.
Я заключена в тюрьму, точно так же, как в тот чертов день, когда я впервые встретила его.
С тех пор Эйден никогда не подходил так близко. В конце концов, он «Король». Все, что ему нужно сделать, это издать указ, и все королевство преклонится. Люди делают за него его грязную работу – включая издевательства.
От него все еще пахнет гелем для душа и чем-то совершенно особенным. Странно, что некоторые вещи никогда не покидают нашу память.
Он снова протягивает руку.
– Отдай его, Отмороженная.
Отмороженная.
Я для него просто прозвище. Это еще одна форма издевательств и запугивания.
Но я уже решила, что с меня хватит быть жертвой несправедливой войны Эйдена. Я устала быть той, кто всегда прерывает зрительный контакт первой и спешит в противоположном направлении.
Мы должны сравнять счет.
Слова Ким звучат у меня в голове.
Будь это прежняя я, я бы сделала все, что в моих силах, чтобы избежать конфронтации с Эйденом и держаться от него как можно дальше.
Я всегда прятала своих призраков между моим дефектным сердцем и грудной клеткой, но ему нужно усвоить, что мир не вращается вокруг его дурацкой фамилии.
Я складываю руки на груди и поднимаю подбородок.
– Нет.
Он прищуривает левый глаз.
– Кем ты себя возомнила, Отмороженная?
– Просто человеком, который заслуживает того, чтобы его оставили в покое.
Он склоняет голову набок, наблюдая за мной своими демоническими глазами.
– Не все люди живут в покое. Почему ты должна?
– Ты, черт возьми, серьезно?
– Дай мне телефон. Я больше не буду повторять.
– Нет, – я передразниваю его тон. – Я больше не буду повторять.
Тогда он делает что-то неожиданное.
То, чего я никогда бы не предвидела.
Его пальцы обхватывают мое запястье, сжимающее телефон.
Что-то в моем животе скручивается болезненным, странным образом.
Эйден никогда не прикасается ко мне.
Последний раз это было два года назад, когда он обхватил рукой мое горло.
Его прикосновение… такое же.
Мозолистое. Грубое. Удушающее.
Он не прерывает мое дыхание, как в прошлый раз, но воздух вокруг меня потрескивает, а затем перестает существовать.
Он тянется к телефону, но я выхожу из ступора прежде, чем ему удается выхватить его.
Мы боремся несколько секунд. Или, скорее, я изо всех сил пытаюсь блокировать его. Он как бык, гоняющийся за красной тканью.
Неудержимый, кровожадный бык.
Тяжело дыша, я прижимаю телефон к груди.
Эйден не колеблется и тянется за ним.
Почему, черт возьми, я думала, что у этой задницы есть границы?
Пытаясь заблокировать его одной рукой, я ослабляю ленту, а затем засовываю телефон в лифчик.
Я торжествующе улыбаюсь, поднимая к нему подбородок.
Дымчатые глаза Эйдена блестят чем-то нечитаемым.
– Ты не могла не облажаться.
– Что?
– Ты действительно думаешь, что это остановит меня?
Эйден ныряет рукой прямо к моей рубашке и расстегивает первую пуговицу. Я так потрясена, что смотрю на это с приоткрытыми губами, никак не реагируя. Только когда он добирается до второй пуговицы, я нажимаю ему на грудь ладонью.
– Ч-что, черт возьми, ты делаешь? – я кричу.
Он делает паузу, наклоняя голову набок с этим маниакальным выражением лица.
– Ты собираешься отдать мне телефон?
– Н-нет.
Он продолжает манипуляции с пуговицами на моей рубашке. Мое горло сжимается, и я чувствую, что вот-вот начну учащенно дышать. Я толкаю его, но его хватка – сталь. Непробиваемая, твердая сталь.
– Хватит!
Странный огонь течет по моим венам и напрягает мышцы. Я понятия не имею, как это объяснить, кроме того, что Эйдену нужно убрать от меня свои долбаные руки.
Я снова нажимаю на его грудь, но он уже расстегнул три первые пуговицы, так что стал виден край моего лифчика.
Мои губы приоткрываются, когда я понимаю, что еще находится на виду.
Мой послеоперационный шрам.
В течение многих лет я делала все, что было в моих силах, чтобы его не видела ни одна живая душа. Я никогда не носила рубашек с глубоким вырезом. Я купила цельные купальники, которые скрывали мою грудь. Мне даже не нравится показывать его своей тете. Ким, вероятно, видела его дважды, да и то лишь случайно.
И теперь Эйден смотрит на него.
Он не только пялится. Он пожирает его взглядом, как будто это какое-то чудо.
Он перестает расстегивать мою рубашку, но не убирает пальцы с четвертой пуговицы. Ткань расходится под моим лифчиком, и ему полностью виден диагональный шрам в верхней части моей левой груди.
Уродливый.
Длинный.
Блеклый.
Причина, по которой я начала скрывать его, заключается в жалостливых взглядах, которые люди бросали на меня. Даже тетя Блэр иногда так на меня смотрит.
Однако выражение лица Эйдена – что угодно, только не жалость.
Я не ожидала, что в его черной душе найдутся такие эмоции, но я думала, что, по крайней мере, его дьявольское сердце смягчится.
Я не могла ошибаться еще сильнее.
Раньше его глаза были убийственными, но теперь он, кажется, жалеет, что у него нет ножа, чтобы вскрыть мой шрам и вырвать мое сердце.
Ветки хрустят под шагами поблизости.
Я вытряхиваю себя из ступора, отталкиваю его и поворачиваюсь, чтобы застегнуть рубашку. Мое дыхание укорачивается, несмотря на мои попытки нормализовать его.
Я чувствую его жар у себя за спиной. Один шаг ближе, и он бы дышал мне в затылок – или, возможно, отрубил бы его.
– Приятель, – звучит холодный голос Ксандера у меня за спиной. – Ты поймал себе ледяную принцессу?
– На самом деле ледяная принцесса для тебя. У нее есть кое-что твое.
Как только моя рубашка застегнута – с телефоном, все еще засунутым в лифчик, – я поворачиваюсь. Встав на цыпочки, я осматриваюсь вокруг и позади Ксандера, но Ким нигде не видно.
Ксандер выглядит победителем, как будто он только что сделал что-то, чем можно гордиться.
Если он каким-либо образом обидит Ким, я испорчу его лицо и вырву эти дурацкие ямочки.
– Кое-что мое? – взгляд Ксандера перебегает с меня на его друга-засранца.
– Она записала тебя. – Эйден не удостаивает меня взглядом. – Я уверен, что она думает использовать это против тебя в социальных сетях и прессе, чтобы разрушить твое будущее и будущее твоего отца. Что-то в этом роде.
Я не смогла бы удержать свою челюсть от отвисания, даже если бы попыталась. Эйден разгадал мой план до мелочей.
Неужели я настолько предсказуема?
Ксандер разражается смехом, как будто он действительно находит все это забавным. Жестокая ухмылка растягивает губы Эйдена, как будто это какая-то внутренняя шутка.
– Хорошо, Отмороженная. – Ксандер поворачивается ко мне, его смех исчезает. – Это так мило, что ты думаешь, что можешь причинить мне боль и все такое. Теперь, когда ты повеселилась, отдай мне видео.
Едва скрываемая ярость выливается в горячее, обжигающее пламя. Это может быть потому, что я видела, как этот же засранец приставал к Ким, или из-за того, как Эйден прикасался ко мне, как будто имел на это полное право.
Я повышаю голос, свирепо глядя на Ксандера.
– Ты разрушал жизнь Ким в течение долбаных лет без всякой причины. Пришло время кому-нибудь положить конец твоей избалованной, богатой заднице. Мне все равно, сын ты министра или, черт возьми, член королевской семьи. Если ты не будешь держаться от нее подальше, ты пожалеешь об этом.
Тишина.
Долгая, густая, похожая на туман тишина.
Ксандер изучает меня, приподняв бровь, в то время как Эйден остается бесстрастным. Если бы он не был так близко, я бы подумала, что он меня не услышал.
Чем дольше они остаются безучастными, тем сильнее мой пульс колотится в горле. Это чудо, что я не начинаю топтаться на месте.
– Телефон у нее в лифчике. – Эйден нарушает тишину ровным тоном. – Ты хочешь, чтобы я достал его, или сам справишься?
– Я не знаю, – размышляет Ксандер. – Давай бросим монетку.
– Как насчет того, чтобы ты подержал ее для меня? – взгляд Эйдена блуждает по моей груди.
Я инстинктивно скрещиваю руки.
Ксандер не произносит ни слова. Он заламывает обе мои руки за спину. Он настолько самонадеян, что сжимает оба моих запястья одной рукой. Моя грудь выдвигается вперед, прямиком под взгляд его пылающих глаз.
Темных, металлических глаз.
Глаз демона.
Я пытаюсь сопротивляться, но Ксандер сжимает хватку до тех пор, пока не становится невозможно пошевелиться, не говоря уже о борьбе.
– Что ты делаешь? – шиплю я дрожащим голосом.
Темный взгляд Эйдена встречается с моим.
В нем так много всего.
Так много ненависти.
Так много жестокости.
Так много… зла.
Он не прерывает зрительный контакт, когда срывает ленту с моего горла. Я ахаю, когда ткань падает на землю.
– Я буду кричать! – Я визжу от напряжения, хотя знаю, что здесь меня никто не услышит.
– Мы любим крики, – шепчет Ксандер мне на ухо. – Кричи, Отмороженная.
Уголки губ Эйдена изгибаются в ухмылке, как будто он соглашается.
Мы любим крики.
Я думаю, меня сейчас стошнит.
Как я могла не подумать о таком исходе, когда загоняла себя в такую ситуацию? Я должна была знать, что ничего хорошего из конфронтации с Эйденом и Ксандером не выйдет. Эти помешанные не заботятся о моральных устоях или общественных стандартах.
Их воспитывали в убеждении, что они выше всех остальных.
Если они попадали в беду, влияние их родителей выводило их из нее невредимыми. Как и в случае с Леви Кингом, школа извинилась за то, что он сделал.
Их моральные принципы искажены и размыты. Черт возьми, возможно, их вообще не существует.
Как я могла так глупо предположить, что у них тот же моральный уровень, что и у меня?
Глупая, глупая я.
Если я хочу выбраться из этого с минимальным ущербом, тогда мне нужно опуститься до их уровня и попытаться увидеть все с их искаженной точки зрения.
Они отморозки, а это значит, что они получают удовольствие от борьбы своей жертвы.
Я проглатываю свою гордость и прекращаю попытки освободиться.
Эйден наклоняет голову набок, слегка подергивая левым глазом. Я распознаю первый жест как созерцание, но я не уверена, что означает это подергивание. Это гнев? Раздражение? Что-то еще?
Будь он проклят – как трудно его читать!
Эйден подходит ближе, так что его грудь почти касается моей.
– Ты гордая маленькая штучка, не так ли, Отмороженная?
Я ошеломлена сменой темы. Я думала, это дело в телефоне?
– Тебе насрать на всех. Разгуливаешь здесь с этим своим поднятым подбородком, как будто никто здесь не заслуживает твоего времени. – Он тянет за выбившуюся светлую прядь моих волос и вертит ее в пальцах, наблюдая за ней с маниакальным интересом. – Такая… холодная.
Чем сильнее он накручивает прядь, тем больше у меня спирает дыхание. Я не знаю, играет ли он или собирается вырвать ее из моего черепа вместе со скальпом.
Темное, вызывающее клаустрофобию ощущение сжимает центр моей груди.
Я бы солгала, если бы сказала, что мне не было страшно. Даже когда я держалась подальше от него, я всегда замечала скрытые темные наклонности за металлическими глазами Эйдена.
Он заправляет прядь волос мне за ухо. Случайному прохожему это показалось бы любящим, заботливым жестом, но со стороны Эйдена это затишье перед бурей.
Звук самолетов, подслушанный прямо перед бомбежкой.
Легкое движение земли прямо перед землетрясением.
– Скажи мне, Отмороженная. Какие твои тревожные кнопки? Чего ты боишься, а?
Тебя!
Я проглатываю крик, вздергиваю подбородок и встречаюсь взглядом с Дьяволом.
Он сжимает мою челюсть между большим и указательным пальцами.
– Скажи. Мне.
Когда я сохраняю свое право на молчание, что-то мелькает в лице Эйдена. Но оно быстро и мимолетно исчезает.
Он отпускает меня с мягкостью, которая поражает меня. Нет, не поражает. Это нечто гораздо более мощное.
Мне не нравится добрая сторона Эйдена.
Она обманчива.
Разрушительна.
Смертоносна.
– Последний шанс, прежде чем я сам найду ответ.
Да, удачи с вытягиванием ответа из моей головы, монстр.
Что-то светится в его глазах. Глаза людей сияют от возбуждения и счастья. Искра Эйдена отливает безумным садизмом.
Он тянется ко мне, и, прежде чем я успеваю что-либо сделать, он расстегивает мою рубашку. Пуговицы разлетаются повсюду как брошенные камешки.
Мое сердце подпрыгивает в груди, а стыд опускается на дно желудка. Непролитые слезы наполняют мои глаза, и в этот момент я понимаю, что не гожусь для этой игры.
Я трус, а трусы проигрывают еще до начала игры.
Но я достаточно умна, чтобы минимизировать свои потери.
Я глотаю слезы и свою глупую гордость.
– Л-ладно. Я отдам тебе телефон.
Ухмылка на губах Эйдена определяет мою и без того обреченную судьбу.
– О нет. Это было раньше. У тебя был шанс. Теперь мои планы изменились.