Алиона была младшей из трех детей Ламаринов, к тому же единственной дочерью, поэтому ее всегда опекали и баловали сверх меры. Почему при этом она не выросла зефирной принцессой? Что ж, сколько о ней заботились, столько же и подчиняли, «воспитывали», отчитывали, ограничивали. Каждый в семье считал своим долгом давать ей указания, что и как делать. Когда терпеть это стало невыносимо, она ушла из дома. Это были восемь часов, наполненные страхом и восторгом.
Ее нашли и вернули домой. Она кричала, что ей уже пятнадцать. Все кричали что-то в ответ. Когда страсти чуть поутихли, Алиону выслушали и пообещали давать больше свободы.
Разумеется, все не изменилось в одночасье, но стало терпимее.
Как наследница большого состояния, финансово Алиона не нуждалась в работе. Она все еще училась, якобы выбрав ученую степень в качестве цели на ближайшее десятилетие. Но сердцем мечтала испытать себя, узнать, чего стоит на самом деле.
Предстоящую кражу она воспринимала как возможность вырваться из семейного гнезда и проявить самостоятельность. Сделать, наконец, что-то полезное. Изведать глубины собственной личности.
На следующий день после визита в дом Гроуса она спустилась в столовую напряженная, но счастливая, полная нервного предвкушения и томительного ожидания. Как в детстве, когда перед днем рождения она не могла ни спать, ни есть, ни слушать нянюшкины сказки. Все ее существо было сосредоточено на предстоящем событии.
Братья уже завтракали. Марк оповестил ее о том, что некий господин Браш должен был явиться с минуты на минуту. Имя показалось Алионе знакомым, но только когда крепко сбитый мужчина с длинными, гладкими, точно зеркало, рыжими волосами появился в гостиной, она вспомнила, где слышала его фамилию. Браш считался самым популярным стилистом Фентерры. Колонку с его советами в каком-то девичьем журнале часто вслух зачитывала невеста Марка, намекая, что тому стоило бы укоротить свои бурно вьющиеся волосы. “Так уже не носят!” – возмущалась она.
Окинув «объект» критическим взглядом, господин Браш надул и без того пухлые губы и покачал головой.
– Дорогая моя, – пропел он, обходя Алиону, ощущавшую себя диковинным чудовищем, из которого намеревались сделать розового пуделя. – Разве можно ТАК запускать свои волосы? Это же катастрофа. Все, что нам остается – обрить вас наголо!
Алиона не оценила шутку и попыталась что-то ответить, но ее прервали, схватив за подбородок. Приблизившись так, что она ощутила дынный запах его дыхания, господин Браш начал пристально разглядывать ее кожу.
– Неплохо. Но нужно затемнить на два-три тона. Болезненная бледность не в моде уже… – мужчина картинно взглянул на наручные часы, – полтора столетия.
Продолжая всматриваться в ее лицо, Браш принялся перечислять, какие процедуры следовало провести. Когда он упомянул какие-то втирания против морщин, Алиона, прижав пальцы к вискам, воскликнула:
– У меня нет морщин!
– Милочка! Если ты всегда ходишь с таким хмурым лицом, то удивительно, что у тебя их так мало!
Данни и Марк, наблюдавшие за процессом из мягких кресел будуара матери, переглянулись и хмыкнули. У Алионы было несколько домашних прозвищ. Среди них – “Хмуреныш”, “Ворчун” и “Злодиона”.
Господин Браш использовал разные средства: и простые, и магические. Дольше всего он возился с волосами, которые отчего-то показались ему главной проблемой. На взгляд Алионы, они были обыкновенными, но Браш наложил с десяток масок, чтобы выровнять, увлажнить, разгладить, придать блеск, защитить от солнца, подготовить к окрашиванию… На седьмой Алиона сбилась со счету и запуталась, какая была для чего. Наконец, он обмазал ее какой-то волшебной мазью, от которой и без того темные волосы превратились в черные. Смыл. Подстриг. Волосы оставались длинными, но теперь неровные кончики не доставали до поясницы. Браш сделал что-то еще, Алиона не уловила, что именно, но пряди стали обрамлять лицо как-то иначе. Получилось… красиво.
– Не думаю, что смогу повторить этот фокус, – заметила она, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, чтобы запомнить собственное отражение таким прекрасным.
И тогда Браш, воодушевленный больше прежнего – видимо, одобрение в глазах клиента осчастливило его – принялся объяснять, как простыми движениями можно было создать нужный эффект.
Закончив работу над волосами, он стал осматривать кожу Алионы, потирая подбородок и хмуря белесые брови.
– Что не так? – не выдержала она.
– Планировался загар, буквально на тройку. Но… сейчас вижу, что у тебя совершенно не тот типаж. Не выйдет из тебя страстная, яркая южанка.
Алиона готова была оскорбиться: дурнушкой она уж точно не была. Однако Браш продолжил:
– Я не могу! У меня рука не поднимется испортить эту холодную северную красоту, – он провел кончиками пальцев по ее подбородку, повернул голову, как кукле, вправо, влево, затем воскликнул: – Решено! Решено! Мы заставим этот лед сверкать.
Браш суетливо принялся рыться в своем чемоданчике, пока не извлек на свет жестянку с белесо-перламутровым гелем. Он велел Алионе втереть крем в лицо, руки, грудь, затем вручил одну баночку, чтобы она могла взять ее с собой.
И лишь после этого занялся макияжем. Пока он кружил над ней, Алиона рассматривала кисти: кожа сделалась слегка мерцающей, и в то же время более гладкой и светлой. Точно мрамор, покрытый тончайшим слоем бриллиантовой пудры.
После Браша явился портной и принялся перечислять все наряды, что ему велели сшить. Алиона почувствовала, как усиливается головная боль: примерки могли длиться часами. И она просто не могла представить, сколько времени Гроус намеревался провести в Думтауне, если приказал сшить столько одежды.
Однако все прошло быстрее, чем она думала. Намного быстрее, поскольку господин Сью оказался умелым волшебником. Когда цвета и материалы были выбраны, он извлек из своего сундучка маленькую расписную шкатулку и, открыв ее, выпустил на волю волшебные инструменты. Взмахом руки господин Сью заставил первую ткань окутать Алиону, отчего она вмиг оказалась в сапфирово-синем коконе из первоклассного шелка. Сорочка исчезла, а будущее платье плотно легло по фигуре. Другой рукой Сью призвал инструменты подлететь к модели: большие ножницы с белой ручкой кружили, точно чайка, откусывая то тут, то там куски материала; мотки с нитками жужжали над головой, подобно стае пчел; брусочек мела ставил пометки на талии, рукавах, подоле – Алиона едва успевала следить за этим юрким малышом; наконец, две дюжины булавок и иголок сновали повсюду, чудом умудряясь не уколоть. Всем этим, точно кукловод, руководил господин Сью.
Алиона любила простую одежду: брюки, юбки, рубашки, свитера. Но для важных мероприятий ей, разумеется, заказывали платья. Вот только портные, с которыми ей доводилось иметь дело раньше, расходовали магию скупо или вовсе ею не пользовались. Не каждый был одарен талантом так непринужденно управлять твердыми объектами.
Правда, в какой-то момент сила подвела и Сью: ножницы вдруг упали на пол, громко звякнув о каменную плитку, моточки перепутались между собой, замедлив жужжание.
Мастер раздосадованно взмахнул руками, нахмурился, будто прилагая больше мысленных усилий. Работа возобновилась. Алионе было неведомо, знал ли Сью причину этой оплошности. Но она понимала: так проявлялось исчезновение магии. Те самые первые тревожные звоночки.
Она стиснула зубы, ощущая еще большую решительность, чем прежде.
Данни, читавший книгу, бросил взгляд на сестру, стоявшую сейчас у зеркала в почти дошитом белом коктейльном платье.
– Неужели все это нужно? Цирк какой-то… Алиона, оставь пару нарядов и возьми с собой нормальную одежду. Не обязательно во всем слушаться этого Гроуса…
– Совершенно с тобой не согласен, младший-младший, – раздался голос самого Гроуса, и Алиона невольно вздрогнула.
Спор не разразился: следом за гостем в комнату вошла госпожа Ламарин.
– Никогда не видела тебя такой! – она восторженно провела рукой по черным волосам дочери. – Я всегда знала, что ты красавица, но посмотри, как невероятно хороша ты сейчас!
– Меня одного это беспокоит? – уточнил Данни.
Алиона же с неприятным для нее самой волнением ожидала реакции Гроуса. Заметит ли он изменения? Одобрит ли?
Он глядел оценивающе, и это одновременно волновало и злило.
– Хм, – задумчиво протянул он, потирая подбородок.
Неуверенно обняв себя, Алиона силилась ничего не сказать и не спросить, чтобы не выдать, как ждет вердикт.
Гроус обошел ее кругом. Ножницы, иголки и нитки уже закончили свое дело, поэтому улетели в чемоданчик портного и теперь не мешали осмотру.
– Хм…
Алиона сжала кулаки.
Он встал перед ней, рассматривая лицо, но не глядя в глаза. Голос матери из далеких воспоминаний напомнил: “Нельзя бить людей!”. Распространялось ли это правило только на братьев или на самодовольных мужланов тоже?
– Алиона не лошадь, хватит ее разглядывать, как будто думаете, покупать ли! – взбеленился Данни.
Гроус скосил глаза в сторону молодого человека, вздохнул, затем-таки встретился взглядом с самой Алионой.
– Браш сказал, что загар мне не пойдет, поэтому…
– Да, так лучше, – сухо кивнул Гроус, а затем громко объявил для всех: – Все идет по плану, завтра отправляемся в Морланд.
С этими словами он отошел к портному, чтобы выяснить, что уже было готово. Госпожа Ламарин подкралась к Алионе и прошептала:
– Ты расцвела, Алиона, но помни, твое главное преимущество – то, что скрыто от глаз.
Алиона шокировано приоткрыла рот: она не собиралась никому показывать то, что было скрыто, даже ради дела! Однако возмущение прошло, когда мама продолжила:
– Твой уникальный ум и доброе сердце. Твоя неповторимая, сильная личность. Мужчины, – она коротко кивнула куда-то в сторону Гроуса, – любят оценивать глазами, но, кто бы что ни говорил, потом влюбляются в душу.
Примерки продолжались еще больше часа. Гроус остался тут же, усевшись на стул, передвинутый от туалетного столика. Госпожа Ламарин ушла по делам. И одна Алиона стояла и стояла, время от времени уходя за ширму, чтобы сменить очередной комплект и закутаться в кокон новой ткани.
Завершая последний наряд, портной принялся кружить вокруг нее, взмахивая руками и щелкая пальцами, как будто пытаясь в воздухе воссоздать формы Алионы. Ткань, поддаваясь движениям талантливых рук, принимала нужные очертания. Господин Сью провел мизинцем вдоль позвоночника, и на платье появилась тоненькая молния. Он зажал ткань над коленями, та так и осталась складками, создавая интересный рисунок.
– Обворожительно, – заключил, наконец, портной, и это означало, что шедевр завершен.
– Слишком короткое, – заявил Гроус безапелляционно со своего места.
– Впервые слышу, как ты говоришь что-то разумное, – отозвался Данни.
Прежде чем разразился скандал – а Гроус уже повернулся всем телом к оппоненту – Алиона спросила:
– Но разве это не хорошо?
– Платье короткое, и у него глубокое декольте. Не будем демонстрировать Ливингстону все наши богатства сразу.
Алиона неловко прочистила горло и кивнула.
– Тогда, может быть, лучше сделать вырез не таким глубоким? – предложила она. – Потому что такое платье не может быть длинным.
Господин Сью активно закивал головой.
– Удлинение исключено, – заявил он.
Подняв бровь, будто бы взвешивая все за и против, Гроус задумчиво посмотрел на грудь Алионы, потом на ноги. Постучал пальцем по подбородку, размышляя.
Алиона многозначительно прочистила горло. Да что он себе позволял?
– Закрывайте верх.
Господин Сью подошел к Алионе и, аккуратно взявшись за ткань, потянул вырез наверх, словно пытаясь подтянуть платье. Ткань волшебным образом послушалась мастера, пряча от чужих взглядов женскую грудь.
– Вот сюда какое-нибудь короткое колье, и ты будешь ослепительна, – негромко, словно делясь каким-то секретом, сказал господин Сью, указывая на шею Алионы.
Она устало улыбнулась.