Кен Фингер действительно был на плаву.
Декер наконец дозвонился до Ланкастер, и они договорились встретиться в офисе Фингера, что в квартале от центрального здания суда.
Секретарша Кристин Берлин, женщина за сорок, встретила троицу визитеров суровым взором.
– Мистер Фингер сейчас крайне занят, – объявила она при виде нежданных гостей.
Ланкастер протянула удостоверение:
– Я думаю, Кен сориентируется, кого к себе пускать.
Берлин разглядывала пластиковый бейдж нарочито долго и придирчиво.
– Да ладно вам, Кристин, – с ноткой раздражения сказала Ланкастер. – Вы как будто не знаете, кто я. У вас дети ходят в одну школу с моей Сэнди. А Декера вы тоже знаете, по работе с Кеном.
– На работе, детектив Ланкастер, я стремлюсь поддерживать сугубо деловую атмосферу.
– Всецело с этим согласен, – одобрил Декер. – Так где Кен?
Берлин кольнула его взглядом.
– Я слышала, вы на несколько дней вернулись в город, – сказала она. – Вы все еще работаете в ФБР?
Декер кивнул, и она перекочевала взглядом на Джеймисон.
– Вас я тоже помню. Вы, кажется, консультант Бюро?
– Уже нет. Спецагент, – поправила Джеймисон.
– Какая странная метаморфоза: из журналистки в агенты ФБР.
– Не такая уж и странная, – парировала Джеймисон.
– Это почему?
– Агент ФБР стремится открыть правду и добиться, чтоб виновные получили по заслугам. Журналист копает, чтобы ее отрыть и привлечь внимание общественности. И в результате, хоть и не всегда, это приводит к наказанию виновных.
– Хм! – Берлин скептически усмехнулась. – В этом что-то есть.
– Где, собственно, Кен? – нетерпеливо спросил Декер. – Мы здесь теряем драгоценные минуты.
Берлин насупилась:
– Лично в вас, я вижу, перемен не произошло никаких.
Она подняла трубку коммутатора и сделала звонок.
Через несколько минут в ее сопровождении они прошли в кабинет Фингера – просторный, с большими окнами. Письменный стол из темного дерева, столешница с кожаным покрытием, занятая бумагами, грудами справочников и скоросшивателями с ходатайствами. На большой книжной полке громоздились фолианты по юриспруденции и пронумерованные красные папки. Вокруг стола располагались стулья. У одной из стен журнальный столик с двумя большими стеклянными банками «M amp;M’s». Кен Фингер восседал у себя за столом.
Когда он защищал Хокинса в деле по убийству, за которое тому грозила смертная казнь, ему было не больше тридцати. Очевидно, другого энтузиаста, готового отстаивать обвиняемого в изуверском убийстве четверых (из них двое дети), в суде не нашлось.
Сейчас Фингеру было за сорок, и он специализировался на защите тех, кто в этом нуждался. А в Берлингтоне – типичном городке средней руки – в его услугах нуждались весьма многие. Аккуратные каштановые волосы Фингера, как и ухоженную бородку, уже серебрила проседь. Брюки со стрелками держались на ярко-красных подтяжках, подчеркивающих белый фон французской сорочки. На жилистой шее висела ослабленная «бабочка» в полоску. Между подтяжками тыквой торчало брюшко.
Кен Фингер встал и поприветствовал гостей, жестом приглашая в зону отдыха вокруг журнального столика.
– Кажется, я знаю, зачем вы здесь, – сказал он, когда Берлин, выходя, прикрыла за собой дверь.
– Очень может быть, – кивнула Ланкастер.
– Как твои дела, чертяка Декер? – бойко спросил Фингер.
– Да ничего, – ответил тот, усаживаясь. – Значит, ты уже в курсе?
– Ну а как иначе? Берлингтон не настолько велик. И хотя это не сравнится с нападением на школу, когда здесь еще жил ты, новость довольно заметная: осужденный убийца возвращается в город и находит здесь свой конец.
– Он приходил к тебе повидаться? – поинтересовалась Ланкастер.
Фингер покачал головой:
– Ни шкурки, ни волоска его я не видел с той самой поры, как он загремел в тюрьму.
– Вы ни разу его там не навещали? – спросила Джеймисон.
– Слегка. Некоторым образом беру свои слова обратно. Я действительно навещал его там: мы подали апелляцию, но ее блокировали наотрез. Оснований для нее у нас не было действительно никаких. Судья и так в чем мог шел нам навстречу. Присяжные вообще могли вернуть смертный приговор, но не сделали этого, и я тогда сказал Мерилу, что избежать смертной казни было лучшим из того, чего можно было ожидать. Так что зачем гнать волну?
– Ты был убежден в его виновности? – спросила Ланкастер.
Фингер пожал плечами:
– Так или иначе, для меня это не имело особого значения. Моя работа – защищать. А у штата – доказывать вину. Я как моль, кроюсь в складках разумного сомнения. Как и все адвокаты защиты.
– Но был ли ты убежден в его виновности? – упорствовал Декер.
Фингер откинулся и сделал пальцы домиком.
– Тебе, думаю, известно, что адвокатская тайна остается и после смерти клиента.
– Я не прошу раскрывать какую-либо служебную информацию, – заметил Декер, – а лишь спрашиваю твое мнение по этому поводу. Это не является нарушением и никоим образом не может навредить твоему клиенту. Он уже был осужден, а теперь и вовсе мертв.
Фингер осклабился:
– Из тебя вышел бы хороший адвокат, Декер. Ладно, скажу. Да, я считал, что это сделал он. Думаю, он полез туда лишь затем, чтобы кое-чем поразжиться, а столкнулся с такой бездной неприятностей, что не описать словами. Не скажу, что этот парень был матерым преступником. Черт возьми, да у него не было даже штрафов за парковку! Думаю, это была одна из причин, почему ему не присудили смертную казнь. Видимо, он потерял контроль и начал стрелять и душить напропалую; не успел опомниться, а на полу валялось уже четыре мертвых тела. И он просто убрался оттуда от греха подальше. Но было уже поздно.
– И никто не видел, как он подъехал, вошел в дом, а потом уехал? – допытывался Декер. – Не слышал выстрелов?
Фингер пожал плечами:
– Да кто его знает. Люди говорят, что ничего не слышали. В одном доме играла громкая музыка. В другом сказали, что смотрели телевизор или спали. В третьем жильцы той ночью отсутствовали, а четвертый дом стоял заброшенным. Те дома стояли не так уж близко. К тому же шумела непогода. – Он блеснул на Декера глазами: – Черт возьми, Амос! Ведь это же вы с Мэри возбудили против него дело! Отпечатки, ДНК, мотивы, вероятность. А орудие убийства оказалось спрятанным в его доме. То есть, как адвокату защиты, мне фактически нечем было оперировать. Это просто чудо, что он получил пожизненное без права на УДО.
– А украденные вещи? Кто их видел? – спросила Ланкастер.
– У Хокинса этому не было объяснения, потому что он настаивал на своей непричастности. Хотя если хотите знать мое мнение, то я думаю, что он их просто повыбрасывал, когда понял, что не сможет их сбыть из-за привязки к убийству четверых.
Декер отрицательно покачал головой:
– При задержании у него в бумажнике нашли пятьсот долларов.
– Обвинение предположило, что это навар с продажи краденого. Хотя, судя по перечню пропавших вещей, он мог выручить за них и больше.
– Ты выдвинул версию, что Хокинс думал потратить эти деньги на анальгетики для своей жены, приобретя их на улице. Это он тебя надоумил или ты придумал сам?
– Да будет тебе известно, Декер, я с бухты-барахты ничего не «придумываю», – твердо и иронично сказал Фингер. – Все это озвучил мне он.
– Тогда откуда у него взялись деньги? – спросила Ланкастер.
– Он не говорил.
– Интересно почему, – задумался Декер. – Он ведь мог предъявить убедительные доводы, которые бы скостили изрядную долю обвинений в суде.
– Я пытался разговорить его, но он ни в какую.
– Незадолго до этого его уволили с работы, – припомнила Ланкастер. – И с деньгами у них было туго.
– Я лишь передаю то, что он мне рассказал, то есть ровным счетом ничего. И я не давал ему самому выступать на процессе, чтобы обвинение не истолковало тему денег в свою пользу. Я пытался проделать в обвинении дырки и акцентировал, что Хокинсом двигало желание купить своей смертельно больной жене препараты. Я ставил цель получить в зале суда некоторое сочувствие, но пронять присяжных не получалось. Они скрепили ниточками те полтысячи и похищенное барахло. Обойти это никак не удавалось. И по логике, те пятьсот баксов пришли действительно оттуда. Кто знает, сколько денег мог дать скупщик за горячий товар, добытый по «мокрому»? Но не появлялось зацепки вплести тему скупки в канву дела. Так что не было у меня никакой возможности докопаться до корней, если б только Мерил сам не раскрылся. А он этого не сделал.
– Давайте конкретней, – поморщилась Ланкастер. – Зачем ему в ранний час приходить в дом, полный народа?
– Перед домом не было ни одной машины, – вмешался Декер. – Дэвид Кац припарковался на заднем дворе. Так что Хокинс, подходя к дому спереди, не мог этого видеть. На тот момент у Ричардсов машина была только одна, и на ней уехала жена. Другую машину они отдали в ремонт.
– Но когда к дому прибыли первые полицейские, там горел свет, – заметила Ланкастер. – Каким олухом надо быть, чтобы напасть на освещенный дом?
Фингер сокрушенно развел руками.
– Что можно сказать? Что случилось, то случилось. Как я уже говорил, опыта преступлений у парня не было. И алиби тоже. Вы сами это прекрасно знаете.
– Хокинс мог подумать, что свет хозяева оставили по забывчивости, – вставил Декер. – Машины перед домом не было, значит, уехали. Дома никого нет.
– Если же это был не он, а кто-то другой, – продолжил Фингер, – то этот «кто-то» приложил немало усилий, чтобы его подставить. Спрашивается, зачем? Он ведь был, собственно, никтошка. Всю жизнь проработал «синим воротничком». Я не говорю, что это плохо. Черт возьми, наоборот, я восхищаюсь им за это. Мой старик был механиком и умел мастерить такое, что мне и не снилось. Я просто говорю: Мерил был обычным работягой с обычной жизнью. Зачем все эти козни?
– Тем не менее кто-то озаботился его убить, – сказал Декер. – И жизнь у него была не такой уж обычной. Жена умирала, дочь сидела на наркотиках.
– Это правда. Вы, кстати, не разговаривали со Сьюзан? Она по-прежнему здесь, в городе.
– Ну и ну, как же это нам не пришло в голову? – съязвила Ланкастер.
– Значит, по-вашему, привлекать ее бессмысленно? – спросил Фингер.
– Активное полицейское расследование, Кен, – не твоего ума дело.
– Да ладно тебе, Мэри, – улыбнулся Фингер. – Я думал, мы друзья.
– К тому же мы профессиональные антагонисты. Я даю показания в суде, чтобы карать твоих проштрафившихся клиентов, а ты как можешь изворачиваешься, чтобы дискредитировать мои правдивые показания.
– Опа. Это называется перекрестный допрос. У нас в колчане не так уж много стрел, но это одна из главных. Государство располагает всеми ресурсами. А я всего лишь одиночка. Стойкий оловянный солдатик.
– Блажи, блажи, храбрый портняжка. У нас в участке хороший день, когда интернет не косячит. Моему компьютеру скоро пятнадцать лет. Прибавки к зарплате не получаю уже восемь.
Он лукаво подмигнул.
– Ты всегда можешь перейти на нашу сторону. Стать свидетелем-экспертом. Оплата – грех жаловаться.
– Спасибо, обойдусь, – ответила Ланкастер в том же духе. – У меня и так проблемы со сном.
– А вот я сплю как младенец, – мечтательно улыбнулся Фингер.
Декер посмотрел на книжную полку, где стояли папки.
– Нам нужно посмотреть твои записи по этому делу.
– Позволь спросить зачем.
– Там может быть ключ к разгадке, кто убил Хокинса.
– Правила конфиденциальности, Декер. Извини.
Декер смерил его пристальным взглядом.
– Хокинс обратился ко мне с просьбой доказать его невиновность. С тем же самым он приходил и к Мэри.
Фингер резко глянул на Ланкастер, и та кивнула.
– Он в город вернулся единственно по этой причине. Сказать мне и Декеру, что мы совершили ошибку и он хочет, чтобы мы ее исправили. Мы отправились к нему в «Резиденс Инн», чтобы встретиться и вместе все обсудить. Там-то и нашли его мертвым.
– Так что своими словами и действиями Хокинс от своего молчания отказался. Ну а как мы еще можем доказать его невиновность, если не пороемся в твоих папках?
– Что ж, – Фингер прерывисто вздохнул, – спору нет, доводы вы приводите убедительные. Ущерба чьим-то интересам тоже нет. Только времени вон сколько прошло. Думаете, там еще есть что-нибудь актуальное?
– Большинство знакомых мне юристов никогда ничего не выбрасывают, – убежденно сказал Декер.
– Так ты сейчас, спустя столько лет, думаешь, что он невиновен?
– Были такие, кто думал, что это я убил свою семью, – сказал Декер.
– Я не из их числа, – вскинулся Фингер.
Декер встал.
– Так что давай мы эти папки прихватим.
– Как, сейчас? Они, наверное, в хранилище.
– Именно сейчас.
– Мне через двадцать минут надо быть в суде!
– Ну так приставь к нам своего секретаря. Но сейчас.
– Зачем такая спешка?
– После стольких лет я не собираюсь дожидаться правды ни секундой дольше, чем необходимо, – сказал Декер.