Яшма никогда не считала себя набожной.
На родине, в Хор-Меневате, отношения с богами были не такими серьезными. Страна славилась своими угодьями, большинство жителей занимались сельским хозяйством, поэтому их не интересовали огромные храмы, толпы жрецов или обеты. Маленькие святилища ставили прямо в полях.
Всё просто.
Прошепчи слова, зажги свечу с нужными травами, иди работать. Боги подумают за тебя, как лучше выполнить просьбу. Они любящие и оберегающие. Главное, следуй пяти достоинствам, избегай пяти пороков.
В императорском замке имелась собственная часовня, но такая же непритязательная. Яшма частенько вставала с рассветом и отправлялась туда, чтобы поставить свечу в каменном алькове. Ей нравилось размышлять в тишине, строить планы на день.
Хотя аристократы знали, что всё не так легко с религией: боги не пройдут за тебя путь, следовать добродетелям нужно самому. И отвечать за свой выбор.
Яшму это устраивало. Когда она предложила брату согласиться на её брак с императором Шеленара, она осознавала, что́ делает.
С возрастом подозрительность брата росла, как и влияние Яшмы. Это становилось опасным и для нее, и для детей. Союз же с сильной империей был выгоден и королевству, и ей самой. Яшма догадывалась, что после смерти неуравновешенного брата начнутся неспокойные времена.
Яшма ехала в карете по столичным улочкам и невольно теребила бусины браслета на руке. Маленькие костяные шарики с одним орихалковым – ровно одиннадцать, по числу небесных обетов.
На родине почти никто не носил молитвенные браслеты. В империи у каждого бродяги на запястье повязана грязная нитка, пусть даже без бусин.
Поэтому карета двигалась в Кахарский храм. Императорская семья не должна пренебрегать жрецами.
Яшма облачилась в темно-синее платье с золотой вышивкой, достаточно официальное, но не слишком торжественное. Служанки заплели её длинные волосы в толстые косы с нитями жемчуга и уложили вокруг головы, украсив тусклыми золотистыми украшениями, цепочками свисающими около ушей. И конечно же, душистыми ночными цветами, которые так любили жрецы.
Поверх этого – вуаль. Тонкая воздушная сеточка, не столько скрывавшая, сколько отделяющая от простых людей. Знатные дамы часто выходят в вуалях.
Раздвинув занавески кареты, Яшма выглянула в окно. Когда-то она полагала, империя ужаснет её, но на самом деле город до сих пор навевал некое чувство благоговения – и любопытства.
Шумный, яркий, непохожий на родину.
Сердце Шеленарской империи – Кахар. Огромный город, куда стекались торговцы и ремесленники, политики и ученые. В стенах дворца легко об этом забыть, поэтому Яшма регулярно совершала прогулки, даже когда не было такой конкретной цели, как сегодня.
Император Рубин город не любил. А вот его сыновья часто составляли ей компанию или ездили сами. Они не брали женскую карету, красовались на лошадях, и Яшма думала, что народу полезно видеть своих принцев. Она даже осторожно выясняла настроения, и у нее сложилось впечатление, что если воинственного императора боятся, то к его сыновьям испытывают иные эмоции.
Впрочем, многих принцев любят ровно до тех пор, пока они не становятся императорами – или не совершают что-то такое, что люди поймут по-своему.
Когда приходили ветра с нагорья, ставни домов закрывались, улицы пустели. Но сейчас город дышал, его сердце билось. Яшме нравились крепко сложенные невысокие домики из камня и пестрые флаги над улицами. Лавки украшали гирляндами из цветов и яркими лентами над окнами, чтобы по их оттенкам не хуже, чем по знакам, определять, цирюльник это или торговец пряностями.
Люди толкались и сновали, большинство не обращали внимания на карету. Если замечали гербы, торопливо кланялись, потом снова спешили по своим делам. Простые горожанки не скрывали лиц, платья предпочитали цветастые, хотя Яшма заметила и несколько белых, наверняка из храмов, и пару мешковатых одежд рабочего люда.
Проходящий мимо торговец предлагал кульки сладостей, и вокруг него толкались восторженные дети. Чуть подальше мелькнул крысолов с парой собачонок у ног.
Улыбнувшись, Яшма прикрыла занавески кареты, спряталась в тени и снова перечитала письмо.
Дочери давно вышли замуж, а сын остался в Хор-Меневате, но, к счастью, выбор жизненного пути надежно оберегал от политики: он ушел в храм. Традиционно жрецы отказываются от всех титулов и земель, которые принадлежали им до этого, так что брат Яшмы мог не опасаться, что племянник слишком близок к трону.
Амалин не задумывался о таких вещах, он рос тихим и замкнутым мальчиком, так что Яшма не удивилась, когда он захотел познавать тишину и книги – стал велдо, так называли орден жрецов, который занимался наукой в уединении каменных храмов.
Он писал регулярно, и Яшма каждый раз улыбалась, читая от него весточки. Прежде всего тому, что Амалин явно нашел себя и не жалел ни о чем. Ему нравилось умиротворение храма. Он рассказывал о том, как увлекся каким-то древним языком и расшифровывал с другими жрецами глифы.
В этот раз, правда, упоминал, что в Хор-Меневате тревожно: король болен, год выдался неурожайным, местные аристократы начинают возмущаться.
Когда Яшма вернется во дворец, она обязательно напишет сыну. Успокоит и напомнит, что больше это не их проблемы.
В Хор-Меневате дворянство играло важную роль и сильно давило на корону. В Шеленарской империи оно обладало меньшим весом, император хорошенько проредил и приструнил недовольных, когда взошел на престол. Но их место заняли жрецы и грезящие. Последние хотя бы предпочитали не вмешиваться в политику.
Карета мягко ткнулась, останавливаясь. Яшма убрала письмо и дождалась, когда открылась дверца и слуга подал ей руку.
Кахарский храм поражал размерами и формой. Яшма находила его странным. Слишком пышным, состоящим из многочисленных колонн, коридоров, залов разных жреческих орденов. Со стороны казалось, что к небольшому храму достраивали и достраивали новые здания и помещения. Яшма знала, что примерно так и было.
Ее встретили служки. Дети от семи до тринадцати лет, которые учились в храме, но еще не вступили ни в один из орденов. Они могли сделать это, а могли покинуть храм, чтобы продолжить обучение в другом месте или вернуться в семью.
Почти все оставались.
Одетые в простые белые одежды, без каких-либо украшений, только нитки молитвенных браслетов с дешевыми бусинками. Служки ненавязчиво отделили Яшму от основной толпы молящихся, которые шагали по ступенькам храма. Неподалеку Яшма заметила джаданов в форме – как она помнила, так здесь называли городскую стражу.
Яшма последовала за детьми под каменные своды. Её повели не в главные залы, откуда слышался шелест приглушенного говора и тянуло густым дымом благовоний. Вдоль полутемных коридоров жену императора сопроводили в небольшой молельный зал, где перед алтарем зажигал последние свечи Верховный жрец.
Яшму восхищало, как поэтично в империи относились абсолютно ко всему: титулы имели красивые названия, аристократам обязательно подбирали высокопарные прозвища. Иногда Яшме казалось, что даже у кухарки какое-нибудь звучное имя и должность вроде «сопроводительницы приемов пищи».
Неудивительно, что именно здесь зародились грезящие, отсюда распространились в том виде, в котором они есть.
Но порой подобные церемонии утомляли, как, например, сегодня. Верховного жреца тут именовали Открывателем небесных врат. Считалось, что если императоры – продолжение богов на земле, то жрецы – проводники воли богов. Но главное, проводники душ от смерти к перерождению.
Нынешнего Верховного жреца звали Мельхиором, и он приходился дальним родственником императорской семье. Давняя традиция, вроде бы для того, чтобы жрецы не выступали против императорской власти.
Мельхиор Яшме нравился. Низкорослый, но крепкий для своего возраста. Он брил волосы на лице и на черепе, но брови у него оставались густыми и абсолютно седыми, а лицо походило на сморщенный фрукт. Он носил многослойные одежды белых и песчаных цветов, замысловато выкрашенные в несколько оттенков и окутанные жемчужными цепями.
В небольшом зале не было ничего, кроме укрытых тенями статуй в нишах и каменного алтаря, перед которым Мельхиор воскуривал благовония. Одиннадцать ступенек небесных обетов, окруженные пятью миниатюрными фигурками богов пороков с одной стороны и пятью богами достоинств с другой. Наверху сложная статуэтка очень тонкой работы. Яшма не сразу поняла, что изображает собой переплетение змеиного клубка из золота, нефрита и оникса.
Это была смерть. Одиннадцатая сила. Неизбежная смерть, которая заканчивала цикл одной жизни и начинала другую. Она считалась одиннадцатым обетом, самым непреложным. Довольно необычный выбор для скульптуры, чаще всего это место алтаря оставляли пустым, как символ Бездны, в которой нет ничего и из которой можно переродиться кем угодно.
Собственная уединенная молельня Верховного жреца.
Он закончил со свечой, и Яшма с удивлением ощутила аромат вербены. Похоже, молитва Мельхиора – о высшей справедливости, о том, чтобы у кого-то очистились мысли и стремления.
– Знаете, почему именно свечи, Первая жрица? – спросил Мельхиор.
– Мой титул всего лишь дань традиции. На самом деле я далека от жречества.
Яшма не сомневалась, Мельхиор решил ей лишний раз напомнить, что она чужеземка, не императрица, а жена императора. Вместе с этим она получила титул Первой жрицы, но он и правда лишь формальность да необходимость присутствовать на паре важных ритуалов. Яшма мало что смыслила в жречестве и не пыталась казаться умнее, чем она есть. Мельхиор же, видимо, искренне считал, что каждый в этом мире должен стремиться быть жрецом.
Он вздохнул:
– С дымом молитвы быстрее достигнут богов добродетелей. Но вы же знаете, об ушедших мы тоже ставим свечи.
Яшма вздрогнула. В молодости она пережила ужасную эпидемию в землях мужа. В памяти остался небольшой местный храм, куда каждый вечер Яшма приходила ставить свечу за свою погибшую новорожденную дочь. Её первый ребенок.
– Это не молитвенные благовония, – возразила Яшма.
– Да, но смысл тот же. Мы ставим свечи за собственные прожитые жизни. За тех людей, какими мы когда-то были, ведь они тоже погибли. Умерли, чтобы появились мы.
– Они дали нам свой опыт.
Мельхиор кивнул и улыбнулся, явно довольный, что Яшма мыслит в нужном направлении. На самом деле она бы предпочла избежать теологических споров.
– Я пришла ради практичных вещей.
– Ох, конечно. Но вы знаете, как я их не люблю.
Яшма промолчала. Возможно, заниматься ими Мельхиор не жаждал, но ресурсы он считал бойко и своего не упускал, вечно сетуя, что храму нужно много.
Мельхиор указал на галерею, ведущую в другую часть храма, предлагая прогуляться за разговором. Яшма обрадовалась: после поездки в карете хотелось пройтись. Да и аромат вербены она не любила. Не верила, что таким образом можно заставить кого-то быть разумным. И уже давно не полагалась на справедливость.
– Поставки орихалка скудеют, – вздохнул Мельхиор.
Он имел в виду, конечно же, не сам металл. В слитках тот отправлялся на продажу другим государствам, у которых собственные запасы были меньше. Внутри империи «поставки» подразумевали под собой зачарованные вещи.
Орихалк, который прошел через руки грезящих.
– Знаю, – вторила Яшма, и её сожаление не было наигранным. – Могу уверить, это не из-за того, что император неуважительно относится к храму. У грезящих возникли… некоторые проблемы.
– Жаль это слышать.
– Думаю, подобные вопросы лучше обсудить с моим мужем. Я здесь по другому поводу.
– Понимаю. Сейчас у детей занятия, у нас есть полчаса. Потом я покажу вам, что удалось сделать в школе.
Мельхиор понравился Яшме именно в тот момент, когда не отказал ей. Хотя любой другой Верховный жрец мог не воспринять идею открыть при храме школу, которая не воспитывала бы служек, а просто обучала.
На самом деле Яшма пыталась устроить что-то подобное еще на родине, но там встретила жесткое сопротивление жрецов. Они полагали, что тратить время на детей бедных горожан стоит только в том случае, если они собираются посвятить жизнь храму.
Мельхиор оказался не таким консервативным. Хотя сам вырос в дворянской семье и его-то воспитанием точно занимались нанятые учителя.