Трап долго не подавали. Вернее, его не подали вообще. Выбравшиеся в проход офицеры изнывали от духоты.
– В чем дело? – в который раз вопрошал Угрюмов.
– Самолет принадлежит украинской компании «Сирин», – стал объяснять Олегу Широков. – Не исключено, что, по своему обыкновению, она просто не до конца оплатила услуги, а нас теперь «маринуют».
В конце концов летчики спустили невесть откуда взятую деревянную лестницу, и выгрузка началась. Впрочем, очередь двигалась медленно. Под весом офицеров, тащивших на себе баулы и сумки, лестница шаталась и угрожающе скрипела.
– Такую страну развалили! – негодовал Угрюмов. Было непонятно, что он имеет в виду, Украину или Советский Союз.
По мере продвижения к выходу, куратор становился трезвее. Он то ставил сумку на пол и принимался поправлять галстук, то вдруг порывался руководить высадкой.
– Странно! – снова проговорил Монах.
– Чего ты заладил? – удивился Олег, которого стала настораживать подозрительность капитана.
– Почему он нервничает? – задумчиво спросил Монах.
– Может, боится, что летчики нажалуются на его выкрутасы? – выдвинул предположение Олег.
– Арабы могли, – вспомнил перелет до Дубая Широков. – Но не стали. А хохлам все равно…
– Сейчас Крым припомнят, – волновался Олег.
– А рампу слабо открыть? – спохватился Угрюмов.
– А ты ее потом закроешь? – парировал бортинженер на украинской мове. – Гидронасос еще до Нового года навернулся.
– Это не мои проблемы! – не унимался рассерженный чиновник.
– Так и не мои тоже! – веселился украинец. – Я нанимался привезти москалей, а не сгружать!
– Сволочи, – шипел Угрюмов, волоча к дверям сумки, в которых что-то звенело. – Правильно вас поляки быдлом называли!
Олег осторожно толкнул Монаха в бок:
– Может, поможем?
– Вот еще.
Подошли к выходу. Олег выглянул через плечо Широкова наружу и удивленно хмыкнул. Взору открылась часть бетонной рулежной дорожки, с белоснежной разметкой. Сразу начинавшаяся за ней трава оказалась подстриженной. Вдали, среди деревьев, виднелись аккуратные домики в европейском стиле с черепичными крышами.
– Ты надеялся увидеть здесь грунтовую взлетно-посадочную полосу и дикарей в набедренных повязках? – попытался угадать Широков, берясь руками за кромки дверей и ставя ногу на первую ступеньку. – Не повезло…
– Я, конечно, знаю, что все давно не так. – Олег подал ему сумку. – Но вбитый со школы стереотип трудно выковыривается, и слова: «негр», «Африка», «мачете» ассоциируются и отдают эхом: «колония», «нищета» и «рабский труд».
Спустившись вниз, Олег оттащил сумку в тень крыла самолета.
– Чего уставился? – раздался визг Угрюмова.
Олег оглянулся. Каким-то чудом чиновник спустился вместе со своим багажом по лестнице и сейчас озирался по сторонам.
– С кем это он разговаривает? – заволновался Широков.
– Это только он знает, – со знанием дела сказал Монах.
– Он от такого количества водки здесь не окочурится? – волновался мокрый от пота Сечин.
– Тебе-то что? – удивился Широков, наблюдая за тем, как чиновник волочет свой звенящий баул по бетону.
– Может, на таможне отберут? – сказал Олег, мало надеясь на такой исход.
– Ты думаешь, она здесь есть? – между тем спросил Широков.
Таможня была. Причем со всеми атрибутами тоталитарно-светского государства, стремящегося с первых шагов показать гостям страны все прелести административно узаконенной коррупции.
Больше всех пришлось отдуваться Угрюмову. За водку он отдал все наличные деньги и готов был даже пожертвовать часами, но вовремя подоспевший Бондаренков увлек его за некое подобие ограждения.
– Он потом об этом пожалеет, – предположил Монах. – Лучше бы забрали.
Надежда на то, что старший команды хотя бы первый день в Уганде будет трезв, рассыпалась в прах.
В здании аэропорта было шумно. Пахло немытыми телами, гнилыми фруктами, откуда-то несло человеческими испражнениями. Свободных мест на скамейках не было, и часть черных как сажа пассажиров разместилась прямо на полу вдоль стен на кусках картона. Женщины кормили грудью детей, мужчины что-то вяло обсуждали. С десяток разгоряченных угандцев с баулами, старыми чемоданами и просто с узлами штурмовали вход на регистрацию.
– Глянь! – Сечин толкнул Олега в бок.
Он оглянулся. На пути толпы, штурмующей узкий проход из металлических ограждений, с невозмутимым видом, словно танк, стеной стояла толстая негритянка в оливкового цвета форме. Ее черная кожа лоснилась от пота и казалась синей.
– Вот это баба! – восхищенно провыл Угрюмов, увлекаемый к выходу Бондаренковым. Галстука на нем уже не было, а из прорехи расстегнутой рубашки вывалился рыхлый живот.
На улице их ждало новое испытание в виде самых разных возрастов женщин, посасывающих из пластиковых пакетов какую-то жидкость. Обступив военных, они принялись что-то наперебой то ли объяснять, то ли просить.
– Чего они пристали? – выпучился Угрюмов. – Где переводчики?
– Они на суахили говорят, – устало объяснил Монах. – Мы его не знаем.
– Они за вас замуж хотят! – пошутил кто-то.
– Чего? – взвился чиновник, но Бондаренков вновь опередил его и увлек через толпу.
– Денег просили, – объяснил Монах, когда они прошли мимо.
– А почему сказал, что не понимаешь? – насторожился Олег.
Монах лишь отмахнулся.
Вдоль выложенных тротуарной плиткой дорожек, у подножий пальм, среди разбросанных пластиковых стаканчиков, клочков бумаги, пустых пивных банок и окурков валялись и сидели люди. Бегали голопузые дети с ярко выраженными признаками рахита.
– Где я мог видеть Угрюмов русский босс? – на плохом английском спросил возникший на пути мужчина в новеньком камуфляже.
Возраст военного определить не представлялось возможным. Похожая на черный пластик кожа казалась натянутой на череп, плотно облегала неимоверно большие надбровные дуги и была несимметрично смята в носогубные складки в нижней части небритого лица. Голову украшала кепка-бейсболка с нелепой кокардой.
– Я Угрюмов! – выпалил Олег и оглянулся по сторонам. Нет, в этот раз он не преследовал цели как-то подтрунить над чиновником. Напротив, представившись старшим команды, Олег надеялся быстрее решить вопрос с размещением.
– Очень хорошо! – Военный схватил Олега за руку и стал трясти.
– Кто это, Мозжерин? – Голос Угрюмова из-за спины заставил обернуться.
Не выпуская липкой руки военного, Олег улыбнулся и пошутил:
– Вот, родственника встретил!
– Кого? – округлил глаза Угрюмов.
– Да! Да! – вопил чернокожий офицер, яростно тряся руку Олега. – Дружба!
– А в анкете у тебя родственников за границей нет! – выпалил Угрюмов.
Наконец подошел Широков и заговорил с угандцем на английском. Как оказалось, высланный за военными представителями автобус сломался по дороге в аэропорт. Но угандиец сразу заверил, что можно тут же организовать другой транспорт, только за наличный расчет.
– И здесь нам жить? – негодовал Монах, волоча по коридору сумку.
Олег толкнул фанерную дверь. Взору открылась похожая на пенал комната с грязным окном, столиком и деревянной кроватью.
– Сервис что надо! – раздался откуда-то голос старшего среди переводчиков капитана Селина.
– Не говори! – ответили с другой стороны.
Олег опешил. Мало того, что деревянные перегородки были тонкими, они ко всему изобиловали многочисленными щелями, создавая ощущение присутствия всех находящихся в гостинице людей в одном помещении. Отовсюду доносилась возня, возгласы негодования и возмущения.
Олег открыл боковую дверь и сморщился. Взору открылась наполненная мусором раковина, рыжий, в трещинах кафель и унитаз без крышки. На полу валялась душевая лейка.
– Интересно, а америкосов они так же селят? – спросил откуда-то Бобурков.
– А разве они здесь есть?
– Нефти нет, значит, нет и американцев. – Голос Монаха утонул в грохоте рассыпавшегося дерева. – У-ух!
– Мебель испытал, – догадался Олег и для верности пошатал рукой стоявший у стола стул.