– Пожар! – слышу крик с соседнего участка.
Я откидываю планшет в сторону и резко встаю с садовых качелей. Поясницу простреливает болью. В свои пятьдесят семь я ощущаю себя молодой девчонкой, вот только организм то и дело саботирует. Непривычно признавать возраст, но иногда приходится.
– Пожар! – кричат соседи.
В голосах звучит отчаяние.
Я оглядываюсь. В небо слева от меня поднимаются черные клубы дыма, еще небольшие, но с каждой секундой масштаб увеличивается.
Я тороплюсь выйти за калитку и вижу, как огонь лижет окно дома напротив. За забором горящего дома стоит толпа зевак. Все женщины моего возраста и ни одного мужчины.
Летом мы все переползаем из своих городских квартир сюда, поковыряться в земле, поболтать, подышать воздухом. Мужья многих либо на работе, либо на том свете, как мой Петр. Уже пять лет как без него.
Правда, я тоже еще работаю – агрономом. Вот и сегодня только приехала на автобусе из питомника, только заварила чай и открыла электронную книгу – и на тебе.
– Вызвали пожарных? – спрашиваю я на всякий случай, а сама нащупываю телефон в кармане летнего платья.
– Вызвали. Едут. Да, боюсь, не успеют, – отвечает мне Людка, которая подрабатывает сторожем в нашем СНТ, и всхлипывает. – Там Лизочка внутри.
У меня внутри все холодеет.
Лизочка! Она так похожа на мою внучку, что я отвожу душу, наблюдая за ней. Смотрю – и словно со своими рядом оказываюсь.
Мой сын со своей семьей уехал жить к морю, поэтому видимся мы максимум раз в год. Я летаю к ним на недельку. Больше не остаюсь – квартирка маленькая, не хочу быть обузой.
– А родители где? – Сердце тут же заходится тревожным ритмом.
– В магазин поехали, наверное. – Людка показывает на след колес на земле. – Машины нет.
– А девочка точно внутри? – Я разглядываю дом.
– Лизка недавно в окно второго этажа выглядывала и тут же спряталась. Мы звали-звали. Бесполезно.
Соседки начинают причитать.
Лизочке семь лет. С одной стороны, уже в школу идет в сентябре, почти большая, с другой – ребенок ребенком. По внучке знаю. Спрячется в шкаф, и все, думает, что в домике.
А Лизка точно от пожара спрячется под кроватью и подумает, что спасется. Не додумается к окошку подойти и вылезти.
– Господи! Так что ж стоите-то? – Я забегаю на крыльцо, дергаю на себя дверь – закрыта.
– Так куда лезть? В огонь? Дом заперт. Давайте еще покричим!
– Лиза! Лиза! Лиза!
Девочка не отзывается. Огонь с невероятной скоростью пожирает дом.
– Так не пойдет!
Я обегаю дом с другой стороны. Ищу окно, к которому не подошел огонь. Вытягиваю руку и дотрагиваюсь до каждого: горячая поверхность – иду дальше, и так, пока не нахожу едва теплую.
Грабли валяются недалеко. Разбиваю ими стекло и отскакиваю, чтобы не порезаться.
Колени отзываются болью, которую я игнорирую.
Я была у семьи в гостях. Если не ошибаюсь, сейчас горит кухня. А это окно в туалет.
– Ира, ты куда? – Соседки подбегают и кричат.
– Лучше помогите мне залезть или найти, что подставить.
Мы за минуту сооружаем пирамиду из тачки и кирпичей, которые нашли во дворе. Не знаю, где нахожу прыть, но забираюсь я на нее в один момент. Потом в дом.
– Лиза! – кричу громко и ощущаю, как горло неприятно першит.
Тишина.
Я срываю полотенце с крючка, открываю кран в раковине, мочу. Беру еще одно полотенце побольше, банное, швыряю в душевую кабину и поворачиваю вентиль. Встаю сама под воду, намокаю полностью.
Вот теперь можно двигаться. Маленькое полотенце прижимаю к лицу, второе накидываю на плечи. Выхожу из туалета в коридор.
Запах гари гонит прочь, но я иду дальше.
– Лиза!
И слышу тихий стон из-под лестницы. Она не на втором этаже, совсем рядом, и это хорошо. Плохо то, что глаза щиплет, а дым придавливает к полу так, что я опускаюсь на четвереньки, чтобы хоть как-то дышать.
Буквально на слух и на ощупь нахожу девчонку. Она вялая и горячая.
Накидываю на нее мокрое банное полотенце. Свое завязываю на затылке, чтобы держалось само. Закручиваю девочку в мокрую махру, слежу, чтобы закрыть тканью рот, и беру ее на руки. Встаю в кромешную темноту дыма. Девочка доверчиво прижимается ко мне и обмякает.
Держись, крошка. Не сдавайся. Мы выберемся отсюда.
Теперь назад.
Узел на затылке развязывается. Полотенце срывается с моего лица на пол. Ощущение, что я дышу чистой гарью. Знаю, что у меня не больше десяти секунд, чтобы выбраться. Потом потеряю сознание.
Шаг по коридору, еще один. Ничего не видно – один дым. Черт. Где же вход в туалет? Вечно врезаюсь в стену.
Позади меня трещит огонь. Жарко так, словно я сунула голову в деревенскую печь. Чувствую, как по спине и вискам стекает пот. Разбирает безостановочный кашель.
Я нахожу выход в туалет на ощупь. Голова кружится. Тут уже ничего не видно. Где-то должно быть окно.
Все в дыму.
– Ира! – слышу голос соседки.
И иду на него. Спотыкаюсь об унитаз, понимаю, что я на верном пути, и нахожу окно.
Держать Лизочку становится очень тяжело. Тело теряет силу.
– Ловите! – кричу из последних сил и почти вываливаюсь в окно.
Дальше помню вспышками. Небо, лицо врача, потолок скорой, светильники больницы.
Так трудно дышать.
Боль. Темнота.
Слышу голос Лизочки и ощущаю ее маленькие пальчики на моей руке:
– Тетя Ира, спасибо!
А сын? Не пришел?
Ну да, у него много дел.
Чувствую, что это конец. Ну и что. Ни о чем не жалею. Я спасла маленькую жизнь, а свою прожила. Была счастлива замужем, была мамой, была бабушкой. Пусть Лизочка живет. Надеюсь, кто-нибудь потом поможет моей внучке.
По телу разливается спокойствие. Боль проходит. Я словно становлюсь невесомой.
И вдруг словно шмякаюсь с высоты о землю. Распахиваю глаза.
– Госпожа? – На меня смотрит девочка на вид лет пятнадцати.
В нос ударяет резкий запах трав.
Кто? Я – госпожа?
Мне еще плохо, да? В больнице на таблетках начались галлюцинации? Я все-таки выжила?
Девчонка зареванная, трясется вся и смотрит на меня как на ожившего мертвеца. В ее волосах вплетена розовая лента. И одежда на ней странная – простенькое платье словно из девятнадцатого века.
Стоп. Где я? Что это вокруг?
Я вижу спинку дивана с мягкой обивкой синего цвета, на котором лежу. Надо мной на стене ажурное бра. Напротив два кресла, а между ними большое окно, в котором видно, как мимо несутся деревья.
Девушка стоит на коленях перед диваном, где я лежу.
Стук колес расставляет все по местам: мы едем в шикарном купе поезда, обшитом деревом и синим бархатом. На столике стоят разноцветные флаконы разного размера. На полу валяются тканевые ленты, очень похожие на бинты. В тазу плескается мутная вода.
– Я думала, вы умерли-и-и, госпожа-а-а! – Девушка с плачем утыкается головой в диван. – Как хорошо-то, что очнулись. Я уже решила рядом с вами умирать. Мне же конец, ежели что.
Что происходит?
Я поднимаюсь на локтях и с удивлением смотрю на себя – как вздымается высокая грудь в вырезе кружевного платья, как плоско выглядит живот.
И резко сажусь.
Откуда упругая грудь в пятьдесят семь? А осиная талия?
Смотрю на свои руки. Они не мои! Длинные миндалевидные пластины ногтей не похожи на мои родные крохотные. Кожа так и дышит свежестью и молодостью. Никакой сухой кожи и морщин. Никакого ожога от химикатов. Никакого шрама от лезвия на кисти.
– Тут есть зеркало? – Я смотрю по сторонам и замечаю его на одной стене.
Иду к нему и замираю еще в двух шагах.
Я вижу в отражении жгучую брюнетку, запускаю руку в волосы и наблюдаю, как девушка делает то же самое. Пальцы утопают в забытой густоте волос. Нос щекочет цветочный аромат.
Я делаю еще шаг к зеркалу и рассматриваю лицо близко-близко. Трогаю его руками.
Какие упругие щеки! Ровная кожа лица с румянцем и без единой морщинки.
Какие яркие глаза! Как давно я не видела в зеркале черную обводку радужной оболочки. Она померкла с годами. И мои глаза серые, а здесь я смотрю в отражение на ярко-голубые.
Я перекатываюсь с пятки на мысок и обратно. Еще раз. И еще.
Какая легкость в теле! Как воздушно двигается девушка в зеркале.
Это сон? Или рай? Или шанс на вторую жизнь за хороший поступок?
Что это, вообще? Почему я в другом теле?
– Госпожа? – Я слышу мычание девушки позади. – Может, не надо танцевать? Вы чуть не умерли. Умоляю, ложитесь обратно.
И здесь чуть не сыграла в ящик?
А эта девушка, похоже, моя служанка. Точнее, служанка хозяйки этого тела.
Так, нужно разобраться, что со мной происходит. Скошу под дурочку – часто помогает, проверено жизненным опытом.
Я поворачиваюсь, дотрагиваюсь до виска и осторожно спрашиваю:
– Что со мной случилось? Ничего не помню.
– Бедная моя госпожа! Отрава мозг пожрала. Как же вы сейчас с господином встретитесь?
Я тут же навостряю уши:
– Встречусь с господином? Сейчас?
Речь про отца девушки, которую я вижу в зеркале? Ей на вид лет восемнадцать, край – двадцать.
– И это забыли? Ох, госпожа, беда какая. Как же вы умолять-то теперь будете? Как спасетесь?
Еще лучше. Почему я должна умолять?
Хочу обратиться к служанке по имени, но не знаю его. Очень мешает. Неудобно-то как!
– Напомни, как тебя зовут? – спрашиваю я.
– Святой дракон, и это забыли? Киара я. – Служанка хлюпает носом и вытирает его рукавом. – Не сумеете вымолить прощение – точно отправят на съедение хищному цветку в Заболотье.
Чего-чего? Отправят на съедение цветку?
Я настолько подвисаю от услышанного, что с минуту смотрю на Киару и часто моргаю.
– Надо сесть, – говорю я наконец.
– Давно пора, госпожа. – Киара вскакивает, хватает меня под локоть и провожает к дивану.
Я некоторое время смотрю на пролетающий за окном пейзаж. И перевариваю, перевариваю, перевариваю.
Обращаю внимание на то, чего не заметила раньше. Бирюзовые деревья, подвижные искорки во флаконах на столе и, главное, дракон в небе.
Дракон в небе!
Я откидываюсь на спинку дивана и смотрю на Киару.
– Вам плохо, госпожа?
Плохо. Дракон. Ха!
С ума сойти. Сын узнал бы, сказал бы, что рехнулась. Но он не узнает. Я в каком-то другом мире, другом теле и…
У меня миллион вопросов, но могу ли я задать их служанке? Что, если поднимет шум? Я же в чужом теле. Где его владелица? Умерла? Как ко мне отнесутся, если узнают о вселении?
И главное, что это за мир такой?
– Киара, отрава была очень сильной. Я все-все забыла. Поможешь вспомнить?
– Конечно, госпожа!
– Как меня зовут?
– Святой дракон! Ничего-ничего не помните? – Служанка в ужасе смотрит, как я киваю, а потом начинает тараторить: – Вы – госпожа Ингрид Ротт. Вам двадцать один. И вы замужем за Теором Роттом.
Значит, у меня есть муж. И он хочет пустить меня на удобрение. Просто супер!
Всю жизнь работаю с растениями и рискую быть ими съеденной. Какая ирония! Настоящее издевательство.
И что там за цветок такой? Что-то вроде росянки? Не мухоловка, а человеколовка?
Может, не все у супружеской пары так плохо? Недопонимание какое.
Неожиданно дверь купе с шумом отъезжает в сторону.
В дверном проеме встает мужчина. Высокий, широкоплечий, красивый, как звезда. На миг я даже забываю, что в другом мире, и просто смотрю.
– Очнулась? – говорит он с презрением в голосе.
Отрезвляет!
Да он меня ненавидит. Точнее, хозяйку тела.
Я кошусь на Киару. Она почтительно склоняет голову перед брюнетом.
Хм… Значит, это и есть мой муженек. Господин Теор Ротт.
Но я не из тех, кто легко сдается. У нас с Петром чего только не было. Тридцать два года брака за плечами как-никак. Что же здесь за беда такая, что сразу цветку скормить женушку хочет? Что за мир такой? Не сошлись характерами – и сразу на съедение отправлять?
Так демографический кризис в магическом государстве будет. Ни один летающий дракон не спасет.
Пока не разберусь, что тут за правила, надо быть очень аккуратной. Все-таки вопрос выживания важнее всего.
– Да, мне уже лучше, – отвечаю я.
И только сейчас замечаю, насколько звенит мой голос. Звучит совершенно иначе, чем мой прежний.
– Жаль. – Взгляд Теора ошпаривает ненавистью.
Он заходит в купе, в нем сразу становится тесно. Садится на диван, закидывает ногу на ногу и разглядывает флакончики.
«Жаль»?
Вот это приехали.
Зачем же эта девочка за него вышла? Или в красивую картинку влюбилась?
Он, конечно, весьма неплох. Но видно же, что противный тип.
И тут мужчина говорит:
– Я хочу, чтобы ты ощутила то же, что и наш ребенок, когда ты вытравила его, ведьма.
Опана! Вот это новости.
Я вопросительно смотрю на Киару, та вся трясется и прячет взгляд.
Хозяйка этого тела сделала аборт? Почему? Не потому ли, что муж придурок и она поздно это поняла?
Во мне просыпается женская солидарность. Уверена, никакая женщина не трогает свое дитя в животе без веской на то причины. Муж ее бьет? Издевается? Ребенок тоже страдал бы?
Киара сказала, что хозяйка тела хотела умолять сжалиться над ней. Что же делать? Врать?
Взгляд падает на чайник и чашки. Ничто так не задабривает мужчину, как ухаживающая за ним женщина. По Петру знаю.
Я медленно подхожу к чайнику и трогаю его стенку. Горячий. Отлично!
Наливаю полную чашку напитка. В нос ударяет запах липы. Как знакомо. Тоже ее люблю. Вот сейчас-то мужика и успокою.
Я молча протягиваю чашку Теору и замираю.
Он смотрит на нее, как на змею. Резко бьет по ней ладонью, и мне на руки льется кипяток.
– Ай! – Я роняю кружку, смахиваю горячую воду с рук и оглядываюсь по сторонам в поисках того, чем бы себе помочь.
Здесь есть вода? Что-нибудь холодное? Если в первые тридцать секунд приложить лед, можно избежать серьезных ожогов.
– Киара, что стоишь? Есть лед? Холодная вода?
А я пока окунаю руки в таз с жидкостью, который стоит на полу у дивана.
Служанка дергается, но Теор рявкает:
– Стоять! Я разрешал ее лечить? Откуда эти флаконы? – Он сгребает стеклянные сосуды на пол.
Половина разбивается. Воздух наполняется терпкими запахами трав, спирта и еще чего-то. Из жидкости в воздух летят искорки и исчезают.
Теор встает и пинает таз, в котором я охлаждаю кожу. Вода расплескивается по всему полу.
Да что он творит-то?!
Я тут же встаю на ноги. Очень хочу от души наорать в ответ, но держусь. Один раз я уже умерла, второй не хочу. Шанс на вторую жизнь я не солью.
Теор надвигается на меня, грозя пальцем. Вся красота лица тут же уродуется злобой.
– Сама согласилась на яд, чтобы не быть сожранной. Так что? Передумала? Снова трясешься за свою жалкую шкуру? Ничтожество!
Он толкает меня на диван, и я падаю. Не больно, но неприятно.
Замираю, не зная, как поступила бы прежняя хозяйка тела. Она была паинькой или бойкой? Как бы себя не выдать.
Интересно, а полюбовно разойтись никак? Обязательно кого-то из пары заминусить?
– Разведемся? – спрашиваю я кротко.
– Только через твой труп, – шипит Теор.
– Зачем сразу так кардинально?
– Ты не имеешь права на жизнь. Ты убила нашего ребенка!
Киара неожиданно бросается в ноги Теору:
– Госпожа не убивала! Она… Она… Она…
И смотрит на меня вопросительно, словно подталкивая к откровению. Будто они с хозяйкой тела о чем-то договорились.
Но я – не она. Что говорить, не знаю, поэтому молчу.
– Что «она»? Говори! – требует Теор.
– Госпожа бесплодна. Она соврала вам, что ждет ребенка.
Та-а-ак, уже кое-что проясняется.
Интересно, как здесь с медициной? Сколько лет пытаются Теор и Ингрид? Знают ли, что причина бездетности может быть в мужчине?
Смотрю на лицо Теора. Нет, точно не знают. Гарантирую! Смотрит на меня как на ничтожество. Словно я перестала быть человеком, раз не могу родить.
– Ты знала об этом? – надвигается он на меня.
– Н-нет… – Я вжимаюсь в спинку дивана, а сама шарю взглядом по сторонам в поисках предмета обороны.
Еще придушит прям тут! Что за темный век?
Теор замирает в шаге от дивана.
– То-то я удивился, откуда у аристократа средней руки дочь с таким большим приданым. Теперь ясно. Ты бракованная.
А вот тут минуточку! Может, уважаемый, бракованный ты.
Овуляция у женщин раз в месяц. Они могли просто не попадать в даты, а тут такую драму развели.
Но в одном я согласна с Теором: наши пути расходятся. Раз теперь я в этом теле, то это мне с ним дело иметь. А таких мужчин надо стороной обходить.
Похоже, местный уклад похож на наш двухсотлетней давности. Может, и больше. Договорные браки, приданое, ценность наследника.
В браке мне тут не выжить. Но и на корм я не хочу.
– А где тут уборная? – спрашиваю я.
Сбегу.
– И не мечтай. Скоро приедем в Заболотье. Это моя земля, там никто слова не скажет.
– И ты хладнокровно скормишь меня цветку? Даже зная, что я не убивала ребенка?
Теор смотрит на меня холодно и отстраненно, словно прощается с неудачей всей жизни.
– Через пять минут Заболотье, – бросает он и выходит, громко хлопая дверью купе.
– Госпожа-а-а! – Киара бросается мне в ноги и рыдает. – Что же нам делать?
Я обвожу взглядом купе.
– Выживать. Растения сдыхали из-за меня, но чтобы я сдохла из-за растений? Да ни за что!
***
Поезд останавливается.
В окно видно платформу, утопающую в плакучих ивах.
«Заболотье» – гласит большая надпись. А рядом с ней множество предупреждающих знаков, на которых изображены растения. На одном с открытой пастью, очень похожее на росянку. На другом лиана, душащая человека. На третьем корни, оплетающие ноги.
– Вот это местечко, – бубню себе под нос.
Киара всхлипывает.
Дверь купе отъезжает в сторону. Теор машет рукой, даже не глядя на нас, и идет дальше по коридору. Я за ним. Позади плетется служанка, волоча ноги и небольшой чемодан.
– Сразу пошла? Удивлен. Думал, нужно будет волоком тащить, – бросает муж через плечо.
Я оборачиваюсь еще раз и вижу в противоположном конце, у двери, огромного пса. Теперь ясно, почему он так уверенно впереди идет. И как хорошо, что наши дорожки скоро разойдутся.
Жду не дождусь!
В длинном платье идти жутко неудобно. Нижние юбки то и дело путаются в ногах. И как раньше женщины выдерживали эту пытку?
Шнуровка на спине такая тугая, что не вздохнуть толком.
Попрошу Киару ослабить, а то потеряю сознание, как кисейная барышня на балу. Вот тогда точно растение меня слямзит.
Теор идет впереди меня, и я изучаю его: выше меня на голову, крупнее в плечах, он легко скрутит меня. Надеюсь, муженек не будет собственноручно загружать меня в пасть цветку.
– И не ной. Бесполезно, – говорит Теор не оборачиваясь.
Я и не думала. Мне тут выживать нужно, а не в тряпку превращаться.
Теор останавливается у открытых дверей поезда, кивком показывает мне на выход.
Да это же отлично! Сударь, оставайтесь в поезде, с цветами я разберусь.
Не могу скрыть легкой улыбки, пока спускаюсь, и замечаю, как озадаченно и внимательно смотрит в ответ мужчина.
Черт! Надо держать себя в руках. А то еще заподозрит что.
Я ступаю на потрескавшуюся поверхность платформы и оборачиваюсь. Вдыхаю воздух, полный озона. Похоже, тут недавно был дождь. А это значит, что растения напитались и стали сильнее. Не очень хорошие новости.
Вокруг столько зелени, словно я в тропическом лесу. Влажно.
Вижу, как Теор жадно следит за выражением моего лица, и тут же делаю несчастную моську. Я очень-очень грущу, очень. Правда. Езжайте уже отсюда, господин Темный Век.
Над головой раздается странный шум, и я вздрагиваю. Взмахивая огромными крыльями, низко пролетает дракон.
Господи, скажи, что они травоядные! Похоже, вот кому на съедение меня отправляют, а не цветам.
Киара застывает на нижней ступени поезда с жалким выражением лица. Она почему-то совсем не реагирует на ящеров, но очень не хочет в Заболотье. И тут же получает толчок в спину от Теора. Она летит прямо на меня, и я выставляю руки, ловлю девушку. Чемодан падает где-то рядом.
Муженька обвивают женские руки. Рыжая красотка в красном платье выглядывает из-за мужчины и делает мне рукой «пока-пока». На ее губах играет подлая ухмылка.
А Теор тут же мякнет на глазах, как хлебушек в молоке. Однако хочет сохранить серьезный вид и загребущие ручки с себя сдирает. Смотрит на меня как-то странно, словно сомневается в чем-то. Ощупывает взглядом фигуру.
Уезжай уже! Давай. У тебя прелестница рядом. Желаю семейного благополучия, много детишек и чтобы ваша лодка любви не разбилась о скалы действительности.
Чертов изменник!
Я встаю, отряхиваюсь и поднимаю за локоть раздавленную Киару. Теор хмурится, глядя на мои действия.
Точно, я же госпожа, она служанка!
Я тут же вскидываю подбородок вверх, сцепляю руки в замок на животе и смотрю на муженька.
Уезжай. Вперед. Ту-ту-у-у!
Поезд трогается, и, только когда он скрывается в зелени, я расслабляюсь. Смотрю на заплаканную Киару:
– Так. А теперь рассказывай, что это за Заболотье такое.