Тучное тело монаха шестеро солдат не без труда вынесли из покоев и положили в гроб, который уже к вечеру был готов, а гроб донесли до телеги. И повезли в церковь на ночь для чтения псалтыря и отпевания. Читать взялись братия усопшего, отец Иоганн и отец Николас, также с ним пошел и какой-то местный поп.
А Волков сидел в трактире чернее тучи и надеялся, что утром толстого попа похоронят и сидеть в этом проклятом городишке им больше не придется. Он с содроганием думал, что монахи затеют какой-нибудь траур на три дня, панихиду или поминальную трапезу.
Единственное, что его утешало в этой ситуации, так это то, что изрядную зарплату Брюнхвальду платить уже не нужно. А впрочем, если бы не эти изматывающие мысли о деньгах, он бы грустил. Отец Иона был неплохим человеком.
Так он и сидел мрачный, один за столом, пока не поднял глаз и не увидел человека. Кавалер узнал его, это был слуга приболевшего барона.
– Что? – спросил Волков. – Твой барон хочет со мной поговорить?
– Истинно так, господин. – Слуга кланялся.
– Скажи, зайду. Вечером.
Ему нужно было решать вопросы, сплошь денежные, и их оказалось много. А для этого требовалось точно знать, как пойдет дальше.
– Вечером, – повторил он, встал и пошел в церковь поговорить со святыми отцами.
Отец Иоганн заметил его, оторвался от чтения и подошел:
– Пришли отдать дань?
– Да, и спросить. Нужно ли будет готовить поминальный обед или еще какие-то ритуалы?
– Наш орден – наследник рыцарского ордена, и брата павшего мы провожаем пиром даже во время поста. Но мы в курсе ваших затруднений и устроим пир у себя в монастыре по приезде.
Кавалер кивнул и спросил:
– Нужно ли нам будет соблюсти дни поминовения, три или девять, прежде чем мы двинемся дальше?
– Двинемся дальше? – удивился отец Иоганн. – Так как же мы двинемся дальше, если в комиссии нет прелат-комиссара? Нет, друг мой, мы возвращаемся. Дело закончено.
– Неужто вы не сможете заменить отца Иону?
– Да кто посмеет без благословения иерархов взять на себя крест сей? – отец Иоганн даже улыбнулся не к месту. – Нет таких храбрецов, чтобы без благословения, самопричинно, отважились трибунал возглавить.
Вообще-то Волков одного такого знал, и, может, именно из-за него он сейчас находился не в славном городе Ланне, а в этой дыре под названием Альк.
– Так что ж, мне распускать людей? – спросил он.
– Конечно, иначе они вас разорят. Пусть добрые люди ступают домой. В Ланн, – говорил монах. – А мы после похорон так тоже домой поедем.
«Вы все домой, в Ланн, а мне куда?» – думал кавалер, которому в Ланн нельзя было.
Впрочем, теперь он должен был отпустить солдат, иначе ему еще и за следующий день пришлось бы им платить. И он, поклонившись гробу с телом отца Ионы, быстро прочел молитву и поспешил обратно в трактир. Там он нашел сержанта и сказал ему:
– Дел больше нет, сегодня последний день, что я вам плачу. Завтра идите домой.
– А когда будет расчет? – спросил один из солдат, услышав их разговор.
У Волкова даже пятидесяти монет не было. Он, конечно, мог заплатить им из своего золота, которое у него лежало в сундуке, но его он трогать не хотел, берег на черный день. Имелись у него еще кони и пара крепких телег, купленные в Ланне для похода за ведьмами: можно расплатиться с солдатами после того, как продать все это. Но Волков тогда потерял бы на этом походе больше сорока монет.
Сорок монет. Это его жалованье за почти полгода в гвардии. Он вздохнул и сказал:
– Может, сегодня, – и пошел в трактир поговорить с бароном и узнать, что там у него за дело.
Барон словно ждал его, все было готово. Как только Волков пришел, тот отдал распоряжение подавать обед. Кавалеру тут же поставили кресло, налили вина. Стол застелили скатертью. Барон еще казался слаб, но цвел и улыбался:
– Я молил Провидение, чтобы вы передумали.
– Провидение было жестоко, – отвечал кавалер, вертя в руках красивый стакан с вином. – Насмешка его зла.
– Да, да, да, уж никак я не мог предположить, что смерть почтенного монаха станет предлогом нашей встречи. Но так уж было угодно небу.
– Видимо, – нехотя соглашался Волков.
– Итак, могу я надеяться, что секрет мой вы сохраните?
Кавалеру не очень-то хотелось знать секреты высокопоставленного вельможи, но он пришел именно для этого:
– Я сохраню вашу тайну.
– Прекрасно, потому что тайна не совсем моя. – Барон улыбался, словно извиняясь.
«Я так и знал, тут замешан не только барон, а может, и сам курфюрст Карл, – подумал Волков. – Зря я, наверное, лезу в это дело, обошелся бы как-нибудь и без этих денег».
Да поздно уже отказываться, фон Виттернауф продолжал:
– Наш человек, – он сказал «наш», и теперь кавалер не сомневался, что речь идет о государственном деле, – должен был приехать сюда, в Альк, еще месяц назад. Последнее письмо он написал мне из города Хоккенхайма, знаете, где это?
– Знаю. – Волков был в Хоккенхайме, стоял два дня, когда его герцог, старший де Приньи, у которого он служил в гвардии, остановился там после тяжелого поражения, что нанесли ему и другим герцогам еретики при Мюлле. – Странный город, стен нет, сам длинный. Тем не менее зовется городом.
– Верно-верно, – соглашался барон. – Зовется городом, хотя раньше это были деревни, пять крупных деревень, что тянулись между широкой рекой и большой дорогой. Потом они разрослись, и сейчас это богатый город, хотя и не имеющий стен.
Он помолчал, наблюдая за кавалером, но тот ничего не спрашивал, и фон Виттернауф вновь заговорил:
– Место это пренеприятнейшее: бургомистр, умнейший и честный человек, не покладая рук его вычищает, воров там казнят каждую неделю, но они все равно стекаются туда отовсюду.
– Там ведь река Марта, – вспоминал Волков.
– Да, большая река, баржи, а севернее в нее впадает река Эрзе, а вдоль Марты идет дорога, да еще одна дорога идет с юго-востока, от Вильбурга, и эта дорога идет прямо в Хоккенхайм.
– Много купцов? – догадался кавалер.
– Десятки. Бургомистр говорил мне, что только барж у пристаней в день останавливается около десяти. А сколько мелких купчишек едет через город на север и на юг, одному Богу известно.
– Значит, и воров там хватает.
– Бургомистр уверял, что виселицы там не простаивают, а палачи зарабатывают больше кузнецов. И это еще не все, – барон остановился, чтобы отпить вина, – еще там уйма паломников, все приезжают посмотреть на святую.
– На мощи?
– Нет, не на мощи, – барон поморщился, – есть там какая-то старуха немая, чернь считает ее святой, хотя никто ее, конечно, не канонизировал. Бургомистр запретил ей принимать этих дураков и гонит их прочь, а они все равно едут. Хоть у дома ее постоять, помолиться.
– В общем, город многолюден, – резюмировал кавалер. – И я должен буду найти в нем вашего человека?
– Нет, думаю, нашего человека вы там не найдете, – невесело сказал фон Виттернауф. – Там купцы пропадают постоянно, принц Карл велел обер-прокурору и бургомистру устраивать розыски, и не раз, – последний такой был прошлым летом после того, как пропал купец с большой казной. Бургомистр просил роту пехоты у принца, своей стражи не хватало. Палачи и следователи работали неделю, много воров клеймили и рвали ноздри, двоим рубили руки, двоих колесовали и еще повесили дюжину, наверное, но ни купца, ни казну его не нашли. Купцы там испокон веков исчезают, а если не исчезают, то их там грабят – конечно, если без охраны они.
– Раз вашего человека искать нет резона, что ж мне там искать?
Вот тут и пришло время рассказать о том, что нужно было держать в тайне – это Волков понял по паузе, которую сделал барон, и по его долгому и внимательному взгляду, которым тот изучал Волкова. Затем барон опять заговорил:
– Якоб Ферье был нашим лучшим другом из тех, кто работал на той стороне реки.
Волков знал, что на той стороне Марты начиналось герцогство Эргундия, а дальше и вовсе земли подлого короля, с которым императоры вели войну уже двадцать лет; воевали они, правда, только на юге.
«Значит, Якоб Ферье был шпионом», – сделал вывод кавалер.
– Он переправился через Марту и остановился в трактире «Безногий пес». Оттуда написал мне письмо, в котором сообщил, что все, что нужно, у него. И как только он отдохнет и выспится, то поедет в Альк. Он собирался выехать через день. Больше я не получал от него писем.
– Нужно отыскать то, что у него было? Это ценная вещь? – спросил кавалер.
– Никому из воров они даром не нужны.
– Бумаги? – догадался Волков.
– Бумаги. – Фон Виттернауф глядел на него многозначительно.
– Никто не должен о них узнать?
– Никто не должен о них узнать. Иначе дому Ребенрее будет большой урон.
«Этот Якоб Ферье таскался где-то в землях подлого короля и вез оттуда бумаги, – размышлял кавалер, пока барон глядел на него и молчал. – Бумаги эти могут нанести вред дому Ребенрее, если о них кто-то узнает. И кто же этот «кто-то»? Ответ очевиден. Это император. И что тогда в бумагах? Тоже очевидно. Переписка курфюрста Ребенрее, принца Карла, с королем Оранции. Курфюрст и король вели переписку за спиной императора! – Кавалер поставил стакан на стол, стал растирать глаза ладонями, словно отгонял сон. – Господи, за каким дьяволом я сюда пришел? Нет уж, я не полезу в это дело за какие-то пятьдесят талеров, нужно вежливо сказать этому господину, что я занят и это дело не по мне. И уйти».
А барон словно мысли его прочел: он чуть наклонился над столом и, постукивая по нему пальцами в дорогих перстнях, заговорил:
– Друг мой, не забудьте, вы дали обещание хранить все в тайне.
– Да, но я не давал обещания лезть в это дело.
– Но вы, как мне кажется, уже догадались, о чем идет речь, так что вы уже влезли.
– Нет, нет, я ни о чем не догадался и еще никуда не влез. – Волков усмехнулся. – Завтра я уеду отсюда, и мы никогда с вами не увидимся. А о тайне можете не беспокоиться.
– Вы мне не поверите, – барон вдруг стал жесток, – но именно сохранение тайны меня и беспокоит. И вот что я скажу вам, кавалер: земля Ребенрее, на которой вы сейчас находитесь, может стать для вас не столь гостеприимной.
– Что ж, я уеду, раз земля Ребенрее будет ко мне неласкова.
– Нет, не уедете, – сказал барон насмешливо.
– Не уеду? – Кавалер стал наливаться знакомой ему упрямой решимостью. Он пристально глядел в глаза барона. – Кто ж меня остановит?
– Не нужно надувать щеки, кавалер, – сказал фон Виттернауф. – Оставьте это для заносчивых сопляков. Не я буду вас останавливать, а кое-кто посильнее.
– Да, и кто же это?
– Да вы сами, кавалер, – засмеялся фон Виттернауф, – ваша жадность или ваше честолюбие. Кто-то из них. Вы же жадный, кавалер, жадный.
– Не жаднее других, – бурчал Волков.
– Жаднее, много жаднее, я о вас поспрашивал и кое-что узнал. Вы из тех солдат, что скопили денег на старость, много знаете вы таких солдат? Нет! Все старые солдаты бедны как церковные мыши. За небольшие деньги вы взялись за страшное дело и сделали его, извели упырей. Пытали и жгли лютых ведьм, от вида которых другие теряли рассудок. А когда вам пообещали рыцарское достоинство, так вы в чумной город полезли. В чуму! Да еще, уж не знаю как, заставили или уговорили людей с вами пойти. Я сам не трус, бывал в битвах и сражениях, но в чуму я бы не сунулся даже за графскую корону. А вы полезли и за меньшее. Что это было: ваше честолюбие или вы там пограбить собирались, я не знаю, но вот предложить то, что вам нужно, то, что вы любите, я смогу.
– Деньги? – спросил кавалер.
– Нет, денег у герцога нет, – отвечал барон. – А вот земля у герцога есть.
– Земля? – Это меняло дело, Волков задумался. Теперь он уже не был так грозен и упрям. – Добрая земля никому, конечно, не помешала бы.
– Нет-нет, я не говорил про добрую землю с мужиками: земля, скорее всего, будет малолюдна и небогата, – остановил его размышления барон.
– Да, и зачем она тогда мне? – недоумевал Волков.
– Богатой вы свою землю сделаете сами, попозже, а вот приставку к вашему имени она вам даст сразу. Как вам, например: кавалер Иероним Фолькоф фон Клеве или кавалер Иероним Фолькоф фон Вюзбах? Или…
Это было странное чувство. А ведь кавалер и вправду задумался. Кому-то это показалось бы смешным, но имена мест из уст барона звучали для него как волшебная музыка. Он, если честно, еще получал удовольствие, когда его прилюдно величали божьим рыцарем, совсем не наскучило ему это. А тут еще и эта чудесная приставка «фон». Да, и вправду предложение барона оказалось заманчивым.
– Ко всему гарантирую вам в будущем расположение мое и канцлера земли Ребенрее, а может, и самого курфюрста. Он забудет, что вы убили нечестно его любимца Кранкля.
– Я убил его честно, – сказал Волков.
– Хорошо-хорошо, честно, – не стал спорить барон. – Поймите. Вы войдете в круг близких людей, что посвящены в тайны принца. А это ближний его круг. Об этом мечтают десятки рыцарей придворных.
– Так пусть эти десятки рыцарей и сделают дело, – продолжал сомневаться кавалер. – Зачем вам я?
– Эти десятки рыцарей могут легко зарезать кого-нибудь, встать во главе отряда или управлять крепостью, но для тонкой работы, для поиска и сыска, ни один из них не пригоден. А вы всегда справлялись с подобными заданиями. Найдите бумаги, и дом Ребенрее останется вам благодарен.
– А если их уже нет?
– Убедитесь, что их нет.
– Как их искать? Кто подтвердит, что их нет? Какие доказательства их отсутствия вы примете?
– Не знаю, не знаю, не знаю, – отвечал барон, жестом подзывая к себе слугу.
Тот уже был готов, подошел и положил на край стола рядом с Волковым большой кошелек.
– Это вам на расходы, пятьдесят талеров. Бумаги Якоб Ферье возил в плоской кожаной сумке, простой и старой, сильно потертой. Вряд ли она кого-то из воров соблазнила. Последнее письмо он написал, как я уже говорил, из таверны «Безногий пес».
– А если я не смогу найти бумаги? – Кавалер поднял со стола кошелек.
– Никто вас не упрекнет. Мне будет достаточно вашего слова, что вы сделали все, что могли. – Барон не настаивал, он уговаривал. – Я прошу вас помочь нам, вы окажете большую услугу дому Ребенрее.
– Значит, нужно найти эти бумаги или убедиться, что они уничтожены, и сделать это необходимо тихо.
– Об этих бумагах не должен знать никто, кроме вас. Никто.
– Хорошо, я попытаюсь, – сказал кавалер, пряча кошелек. – Не знаю, найду ли ваши бумаги, не знаю, смогу ли убедиться, что их нет; единственное, что я могу вам обещать, так это то, что дело сохраню в тайне и сделаю все, что в моих силах.
– Мне большего и не нужно. – Фон Виттернауф поднял руку, делая лакеям знак: – Давайте уже обед и вина еще несите.
Барон был сама обходительность, а обещания его крайне заманчивы. Уговаривать и убеждать он умел, не зря являлся дипломатом.
… Когда после отличного обеда с хорошим вином Волков спустился вниз, то нашел там за одним из столов всех своих людей. Кавалер остановился и стал задумчиво их рассматривать. Он размышлял о деле и думал, как объяснить своим людям задачу.
А Ёган, Сыч, Максимилиан и брат Ипполит молча ждали, пока он начнет. Ёган не выдержал взгляда господина и заговорил.
– Никак опять что-то удумывают, – озабоченно сказал слуга. – Опять дело какое замыслили.
– Откуда знаешь? – спросил его Сыч.
– Взгляд у них злой, когда они что-то придумывают.
– Да у него всегда взгляд злой, – заметил Фриц Ламме. – Я нашего рыцаря, почитай, и забыл, когда добрым видел.
Максимилиан и монах заулыбались. Но кавалер и не слушал их, он продолжал обдумывать что-то и наконец заговорил:
– Сыч, а как найти вещь, что воры украли, а вещь эта ворам не нужна?
– Так пойти по местам воровским да посулить за украденное серебра. Коли вещь никому не нужна, так и не продали они ее. Значит, вам ее принесут, а там уже можно будет и без денег отнять.
– Нет, – вслух размышлял Волков, – никто не должен знать, что вещь ищут.
– Ну, тогда пойти в то место, где воровство было, поспрошать людей местных, а после брать всех воров и как следует поговорить с ними.
– Говорю же тебе, нельзя, чтобы знал кто про розыск. А ты предлагаешь поспрошать людей да брать всех.
Фриц Ламме чесал горло небритое, смотрел в потолок, стал думать, а кавалер сел на лавку рядом с ним. Ждал. А Сыч все чесал горло и спрашивал:
– А у кого вещь-то уволокли?
– У купчишки одного, а купца, видно, убили. Вещь взяли, да деть ее никуда не могут, нам надобно найти ее.
– Ну, так давайте найдем тех, кто взял ее, – предложи Ёган и, сжав кулак, добавил: – И спросим с них. Авось скажут.
– Дурень, так речь о том и идет, чтобы найти их. А как? И так найти, чтобы тихо все было, – говорил Волков чуть раздраженно.
Ёган вздохнул, замолчал, а Сыч произнес:
– Есть один способ.
– Что за способ? – оживился Ёган. – Говори уж, не тяни.
– Да просто все. Раз купчишку убили и ограбили, так и поедем туда, где все это было, а один из нас будет вроде как купец. Станет пить, гулять, деньгами бахвалиться, воры авось и клюнут, а мы приметим их и тихонечко возьмем. А потом в укромном месте спросим про купчишку, что сгинул, авось разговорим их. Может, и узнаем про вещицу.
Сыч замолчал. Волков посидел, обдумывая его слова, а потом улыбнулся, схватил Фрица Ламме за шею крепко и стал трясти его, приговаривая:
– Давно тебя повесил бы, да полезен ты бываешь!
Все тоже радовались, а Сыч больше всех и стал просить:
– Раз полезен бываю, экселенц, так давайте пива выпьем, а то трактирщик нам более не отпускает.
– Заказывай, – согласился Волков. И приговаривал задумчиво: – Что ж, попробую быть купцом.
А монах сказал ему:
– Господин, вряд ли вас за купца кто примет.
– И то верно, – поддержал его Ёган, – какой из вас купец с такой-то рожей. Лицом. Вот за бандита вы бы сошли.
– Да, экселенц, купец из вас неважный, – согласился Сыч.
– А из тебя важный? – спросил чуть озадаченный кавалер.
– Не, я тоже никудышный купчина. А вот дурень наш деревенский будет в самый раз.
– Чего дурень-то? – завелся Ёган, сразу поняв, о ком идет речь.
– Вылитый мелкий купчишка-жулик, – продолжал Сыч. – Его чуть приодеть да кошель ему побольше повесить, в кошель меди накидать, а сверху серебра, для показа, и телегу ему с тюками дать – вылитый купец-прохиндей получится.
– Сам ты прохиндей, – говорил Ёган, но мысль о новой одежде и повышении статуса делала его речь не столь резкой, как обычно.
– Ну что ж, так и сделаем, – сказал кавалер, – пейте пиво, а потом идите, купите ему одежду, завтра выезжаем. Тут у нас дел больше нет.
… В городе, во всех храмах, с самого утра били колокола. Местные настоятели велели так провожать брата Иону. Его отпели за ночь, и на рассвете схоронили – народу было много, горожане пришли поглазеть, как хоронят страшного попа, того, что выносит приговоры. На кладбище ему нашли хорошее место, и, так как ветер нагнал тепла с юга, последний лед подтаял, грязи было по колено. Но, слава Богу, схоронили.
Волков попрощался с отцами-инквизиторами, и отец Иоганн, и отец Николас в ответ заверяли в любви и обещали хлопотать за него. А с солдатами он рассчитался еще вечером, велел им идти домой пешком, а коней и серебра, что причиталось Брюнхвальду, не дал. Наказал ему продать лошадей и седла, которые теперь стали не нужны, и с них взять свою долю, а все, что сверху, привезти ему. Он по секрету сообщил ротмистру, куда направляется. А ехали он в Хоккенхайм по какому-то делу, о котором кавалер ротмистру не сказал. Карл обещал быть там, как только дела позволят.