Мама уверяла, что собрала только самое необходимое, но чемодан упрямо не закрывался. Рома давил на крышку, а мать упорно тянула «собачку» молнии, едва слышно бормоча ругательства. В его душе росло глухое раздражение. Запихнуть бы половину из этих вещей обратно в шкаф, да мама не позволит.
– Давай я сам?
– Да погоди, он уже почти закрылся! Отдохни. Как ты себя чувствуешь? Иди посиди, мы сами как-нибудь, – покраснев от натуги пропыхтела она.
– Норм, – ответил Рома, наверное, раз двадцатый за день. Но послушно обогнул журнальный столик с многострадальным чемоданом и поплёлся к дивану.
– Давай уберём этот свитер? В нём только девок пугать, – саркастически заметил папа, показывая пальцем на кусок серой шерсти, застрявшей между зубцами молнии.
– Нормальный свитер. Он связан с любовью, а следовательно, прекрасен, – сказала мама, утрамбовывая его поглубже в недра чемодана. – Рома, не слушай отца, у него в голове один ветер, – она укоризненно посмотрела на папу. – Забыл уже, как тебя недавно продуло? А кто тебя потом лечил? В августе по вечерам уже прохладно, так что свитер точно пригодится.
– А пацан-то вырос уже, ему пора носить что-то помоднее. Он же не дед в шерсти париться, – не унимался отец.
– То есть тебе свитер мой не нравится? Ещё скажи «прошлый век», – мама зло зыркнула на отца, а потом с удвоенной силой налегла на чемодан, под таким яростным напором он сдался и, наконец, закрылся.
Он стоял возле двери и всем своим пухлым видом показывал, что готов к трём неделям свободной жизни. Мама устало упала на диван рядом с Ромой, задев гитару, отчего та жалобно застонала.
– Всё равно мне не нравится идея с лагерем! Ромка опять там чего-нибудь отчебучит в своём репертуаре, – сказала она, отдуваясь и оттягивая ворот водолазки горчичного цвета.
– Ну всё, опять началось! – возмутился Рома, порываясь встать, но мама схватила за руку, и он плюхнулся обратно.
– Чего опять? Не опять, а снова. Вот как тебя отпускать? Двух недель не прошло с твоей последней выходки, до сих пор в себя прийти не могу.
– Бесит уже! Сто раз ведь говорил, просто ролёвка была и всё! Побегали с пацанами, помахались мечами. Подумаешь, с лестницы прыгнул неудачно, а ты и рада развести кипеж. Ничего страшного не стряслось.
Рома лукавил. Сам испугался, когда подвернул больную лодыжку. Именно её он полгода назад сломал на такой же ролевухе. В глазах потемнело, и он еле схватился за перила лестницы. Не помнил, как очутился на ступеньках, тут же вырвало. Голова кружилась. Парни перепуганно столпились, трясли его за плечи, со страху подумали, что снова сломал ногу, и вызвали скорую. Скорая, конечно, связалась с полицией, подозревая избиение. Полиция насмерть перепугала маму. В общем, та ещё заварушка вышла. Мама тогда неделю рыдала и показательно капала в стакан корвалол.
– Всё будет хорошо. Ну чего ты, правда, – отец втиснулся между ними. – Там отличные вожатые. Ростислав сказал, что детям просто некогда будет заниматься ерундой, каждая минута занята. Он показал расписание – концерты всякие, интеллектуальные игры, викторины. И никакого экстрима!
– Да знаю! Но всё равно как-то неспокойно мне!
– Я Ростика с универа знаю. Он лучший у нас на потоке был, всегда и во всём первый. А уж сколько он сам вожатым проездил, не перечесть, потом методистом, потом до начальника лагеря дорос!
Отец ещё что-то говорил подбадривающее, а Рома вспомнил тот день, когда родители встретились с Ростиславом Александровичем и тот долго уговаривал маму отправить сына в лагерь. Отец давно уже был «за», а вот мама…
– Приму как родного, – сказал Ростислав Александрович. – Но и спрос будет в два раза строже.
Мама вроде сдалась, но после этого десять раз пожалела о своём решении.
Она вздохнула:
– Там же нагрузка огромная, они всё время бегают и что-то делают.
– Вот и хорошо! Чем больше двигается, тем быстрее придёт в норму, поверь мне.
Она вздохнула, как бы соглашаясь с ним, но в глазах всё равно сквозило недоверие. Рома, в душе негодуя, делал вид, что ему всё равно, а сам исподтишка наблюдал за родительскими препирательствами.
– И кстати, насчёт девушек, – выделила мама слово «девушек» и повернулась к Ромке. – Ты поаккуратнее там. Выбирай, с кем общаться, а то знаешь, всякие сейчас пошли. Найдётся какая-нибудь… Глупостей каких-нибудь не натвори. Об учёбе надо сейчас думать.
Рома закатил глаза:
– Да ё-маё! Мам, ну не начинай, а! Какая учёба? Ещё только август!
– Ой, да ладно тебе, Лен! – хитро сощурившись, попытался сгладить обстановку отец. – Что ты к нему пристала? Такая, не такая. Она должна ему нравиться, а не тебе. Ты себя-то вспомни. Примерная, что ли, была?
Мама обернулась к нему, прикоснулась пальцами к непослушной чёлке. Рома отвёл глаза и заелозил на диване, пытаясь встать. «Самое время смыться. Чемодан собран, может, сыгрануть в «колду»?
– Мы, кстати, в лагере с твоей мамой познакомились, та ещё была заноза, – остановил его едва начатый побег отец.
– Миша! – покраснела мать и отпихнула его от себя. – Ты обещал не припоминать мне эту историю.
Мобильник спасительно завибрировал, и Рома, кое-как оторвав задницу от дивана, похромал в коридор, чтобы не слушать секретную историю чудесного знакомства. Заодно подхватил старенькую гитару и поставил её рядом с чемоданом. Её он тоже решил взять с собою. Когда сломал ногу, гитара стала единственным развлечением в бесконечной череде одинаковых дней. Рома накачал из интернета аккордов, и несколько вечеров отец учил его исполнять самые простые песни. Потом он уже справлялся сам.
– Да, – выдохнул Рома в трубку.
– Привет, старичок! Собрался уже? – ехидно поинтересовалась Лариса.
– Ага, чемодан напоминает бомбу, которая вот-вот взорвётся. А ты?
– Осталось немного вещей, не влезли. Думала к тебе запихнуть, но, видимо, не получится. Как самочувствие?
– Ларис, давай хоть ты не будешь эту чушь спрашивать? Мама уже достала. Она со мной только о таблетках и самочувствии разговаривает, как будто мне семьдесят пять на днях исполнится.
– Ой всё, не ворчи, старичок. Я просто так спросила, ты какой-то нервный.
– Да достали уже, они постоянно несут какой-то бред! Поскорей бы свалить уже отсюда.
Лариска сдавленно хихикнула:
– Не преувеличивай.
– У меня иногда ощущение, что они с другой планеты. Прикинь, отвернусь, а у кого-то из них из груди вырвется «чужой» и сожрёт меня! Хотя мама и так прекрасно высасывает мозги своими психами!
– Скажешь тоже. Ладно, до завтра! В лагере оттопыримся на всю катушку. Ночь потерпеть и свобода! Йуху!
– Пока! – Рома сбросил вызов, задумчиво постоял в коридоре, прислушался к голосам родаков. «Да, Ларка права, завтра всё изменится». Завтра он сам будет принимать решения. Нога болела и распухла. Матери говорить нельзя. «Где эта дурацкая мазь?»
Утром Рома чувствовал себя бодрее. Что-то вчера непривычно расклеился, даже пожалел сам себя. Какие глупости. Но насчёт трости решил точно: её с собой не повезу. Мама, конечно, распсиховалась, потом начала уговаривать, потом льстить:
– Да ты с ней вылитый доктор Хаус!
Рома даже комментировать не стал. Она, не найдя поддержки, обратила свой тревожный взор на отца и начала пилить. Пилила его на остановке, потом в автобусе, от второй остановки до комитета по делам молодежи:
– Миша, я волнуюсь!
– Это обычное твоё состояние, я не удивлен.
– У меня ощущение, что мы хотим избавиться от своего больного ребенка.
– Да, блин! Больно… – возмутился Рома, но отец прервал его на полуслове.
– Лен, мы обсуждали это сто раз! Избавиться! Сама говорила, что он от безделья на стенку лезет, потому что мы весь день на работе, а кроме нас некому его развлекать, – папа говорил спокойно, Рома завидовал его терпению. Он решил пока не лезть со своим мнением и послушать, что на этот раз мама придумала, чтобы не отпустить в лагерь.
– Как он там будет? Один! – смахивая слёзы, говорила мама.
Они, наконец-то, дошли до места отъезда и остановились. Кругом суетились люди. Этот хаос заражал энергией. Роме уже не терпелось влиться в толпу, освободиться от бесконечной удушающей материнской заботы. Рома увидел растерянную Ларису у столика регистрации. Она мельком глянула на него, махнула рукой и всё. Отвернулась. Повсюду сновали дети и вожатые, громоздились сумки и чемоданы. Все двигались, суетились, шумели, пели, хохотали. Взгляд сам зацепился за неё. Странная девчонка в солнечных очках. Этим дождливым днём они были «как нельзя кстати». Угу. Но не только они привлекли внимание, всё было в ней странным, неестественным: и розовые волосы, и прямая осанка, и какая-то внешняя отстранённость. Рома сразу подумал, что они чем-то похожи. Она казалась, как и он, сломанной. Просто первое, что пришло ему в голову. Но в то же время, если Рома чувствовал себя здесь среди этой толпы своим, то она казалась чужой.
Должно быть, Рома разглядывал её слишком пристально. Он скорее почувствовал, чем увидел, как острый взгляд за тёмными стеклами впился в него, и тогда быстро отвернулся, будто его застали за чем-то стыдным. Отец снова принялся утешать маму.
Когда Рома решился снова посмотреть на ту девчонку в солнечных очках, то не смог отыскать в толпе. Вожатые объявили посадку, и толпа подростков ринулась на абордаж. Рома с Ларисой, подхваченные течением, двинулись к припаркованным у дороги автобусам. Несмотря на то что Рома начал хромать больше обычного, им удалось занять места одними из первых. Рома и Лариса нашли два места рядом, он пропустил Ларису к окну, и они дружно замахали родителям. Те разговаривали и улыбались, но Рома видел, что мама вытирала слёзы. А Рома чувствовал себя прекрасно, так что хотелось петь. В основном из-за того, что в суматохе «забыл» трость около стола регистрации и никто этого не заметил.
Первой выехала полицейская машина, за ней вереницей тронулись автобусы. Симпатичная вожатая в голубой футболке с жёлтым логотипом лагеря на груди затеяла игру в «Снежный ком».