Просыпаться не хотелось, но девушке было холодно, очень холодно. Казалось, что ей было холодно настолько, что кровь в жилах превратилась в лёд и вот-вот остановится. Девушка поискала свое одеяло и удивилась – она явно была не в своей постели. Все тело как-то странно затекло и болело, а к горлу подкатывала тошнота.
С трудом приоткрывая потяжелевшие веки, она различила зарю, занимающуюся где-то за кустами жимолости и сосредоточенно пыталась понять, где она находится и как здесь очутилась. Когда понимание пришло к ней, она пожалела, что проснулась. Боль острая и жгучая вгрызалась во все её существо прогоняя все остальные чувства: страх, стыд и усталость.
– Этого не может быть, – прошептала девушка откинув назад голову и больно тюкнувшись темечком о старые, плохо покрашенные доски.
Взгляд её упёрся в самодельное деревянное крылечко, меж щелей в досках крыши которого пробивался яркий свет. Девушка обвела взглядом окружающую её обстановку и покачала головой, подавив в себе желание истерически расхохотаться. Она спала, привалившись спиной к дощатым перилам чужого крыльца, в прошлой жизни выкрашенного голубой краской, а сейчас мало где сохранившего этот цвет. Рядом с ней стояла давно пустующая железная миска для кошачьей еды, в которой не осталось ничего, кроме пыли и грязи. Ноги её неловко свешивались с верхней ступеньки, причём пребывали они в самом плачевном состоянии: ступни истерзанные и ободранные о камни, а пальцы были сплошь покрыты дорожной пылью. Вспоминая, как она бежала во всю возможную для её комплекции прыть, она могла только поражаться ресурсам собственного организма. Так бывает, что мы даже не представляем, на что способны в критической ситуации.
В локтевом сгибе что-то сильно мешало, и она вытащила руку из рукава мужской куртки. Маленький пластмассовый катетер, приклеенный белым куском лейкопластыря сильно расшатался и неимоверно ей досаждал. Как это она до сих пор его не вытащила? Легонечко отклеив кусочек пластыря, она осторожно вынула катетер, обратно заклеила начавшее кровоточить небольшое отверстие и согнула руку в локте. Закутавшись в тепло чёрной куртки она с наслаждением вдыхала оставленный в ней терпкий мужской запах – запах её покойного мужа. Куртка создавала приятную иллюзию того, что муж где-то рядом и снимать её не хотелось.
Нужно было вставать, но голова неимоверно кружилась, а руки и ноги казались как будто ватными. Девушка вздохнула. Она не могла сказать наверняка, что именно делали с ней врачи после всего того кошмара, который ей по странной прихоти судьбы удалось пережить, но точно знала, что сидеть и мерзнуть на дощатом полу нельзя – непременно будет хуже. «Куда уж хуже?» – подумала она, поднимаясь.
Стоять было тяжело, и она схватилась за потемневшие от времени перила. Где-то в далеке раздались раскаты разрывающегося снаряда, и она вздрогнула, хотя давно уже привыкла к этим звукам.
У нее не было времени разглядывать чужой запущенный участок, нужно было срочно выбираться отсюда, пока её не начали искать. Если её уже не начали искать.
«Судя по мелькающим тут и там облачкам дыма, им сейчас должно быть не до меня, – успокаивала она себя и повернулась к запертой на заржавевший навесной замок входной двери. Подергав её скорее для порядка и убедившись, что дверь заперта, девушка осторожно обошла дом. Старая известковая побелка на потресканных стенах, низенькие маленькие окна и покосившийся сарай. Ни намека на недавнее пребывание здесь людей, что, девушка посчитала своей несомненной удачей.
Одно из окон дома оказалось разбитым, и она внимательно его осмотрела. Вряд ли его разбили в надежде чем-то здесь поживиться, скорее всего, слабое стекло лопнуло, когда неподалёку разорвался вражеский снаряд. Отыскав в кустах небольшую палку, девушка очистила оконную раму от острых осколков и выломала деревянные соединительные элементы, в надежде осторожно пролезть в образовавшуюся дыру. Деревянный, давно не крашенный подоконник был завален остатками стекла, и их тоже пришлось очень аккуратно смести на землю, так, чтоб не поранить свои босые ноги.
Отыскав в сарае две небольшие дощечки, девушка бросила одну поверх разбросанных по земле осколков, а вторую положила на подоконник и осторожно протиснулась в оконную раму.
В доме было очень темно, а чтобы глаза привыкли к полумраку нужно было время, поэтому продвигаться внутрь помещения пришлось почти на ощупь. «На полу под окном тоже могут быть стекла, – подумала девушка, не зная, как половчее спрыгнуть внутрь. Стараясь ступать на кончики пальцев, она осторожно опустила сначала одну ногу, а затем вторую и быстро перебралась подальше от разбитой рамы.
Первое, что привлекло её внимание, это миниатюрная белая печка в углу, прикрытая сверху цветастой шторой. Оглядев помещение, она заметила одну-единственную тоненькую перегородку, отделяющую зону кухни от спальни, убогую старенькую мебель и явные следы запустения. Девушка осторожно осмотрела все углы, пытаясь успокоить собственный страх. Очень хотелось пить, и она в надежде искала глазами раковину. «Сомнительно, что в этом доме есть водопровод, – думала она, – а даже если и есть, вряд ли там бежит вода – все коммуникации давно разрушены». Так и есть, водопровода не было, а стоящий в углу умывальник с большой прямоугольной емкостью для воды был пуст, и из маленького, покрытого тонким известковым налетом краника не бежало ни капли.
Так как на удачу девушка давно перестала рассчитывать, этому обстоятельству она нисколько не удивилась, огляделась повнимательнее и заметила возле входной двери несколько пар сомнительной чистоты обуви, скорее мужской, чем женской. Выбрала она вполне современные синие сланцы не меньше сорокового размера. В них стало намного комфортнее, все же дощатый пол был покрыт не только старинным домотканным ковром, но и толстым слоем грязи. Видимо, хозяева уже давно покинули своё жилище.
Увидев в углу деревянный сундук, девушка обрадовалась и быстро откинула крышку. Больничная ночная сорочка уже давно начала её тяготить, и очень хотелось переодеться во что-то менее бросающиеся в глаза. Как она и ожидала, в сундуке аккуратными стопочками были сложены вещи, вероятно оставленные хозяевами, все-таки рассчитывающими вернуться в своё жилище.
– Не морщи нос, чай не графья, – говорила себе девушка, перетряхивая чужой гардероб и чихая от затхлого запаха залежавшихся в сырости вещей.
Немного поколебавшись прямо на ночнушку она натянула чужие спортивные штаны китайского пошива и немного прохудившуюся фланелевую рубаху с пёстрым орнаментом, бывшим в моде явно ещё до её рождения.
– Отлично, – резюмировала она, поглядев на своё отражение в маленьком оконном стекле, и подвязалась поясом от дамского сарафана в крупный горох. Носки нашлись только шерстяные и, увы, не парные. Девушка сочла, что это не повод расстраиваться и натянула то, что есть, вмиг почувствовав себя боярыней Морозовой.
– Теперь хоть в лес, хоть по дрова, – удовлетворенно кивнула она и, подхватив притулившееся в углу оцинкованное ведро пошла искать воду.
Старенький колодец за домом девушка нашла очень быстро и обрадовалась наличию в нем воды. Легко разобравшись с системой спуска и подъёма, она вскоре с трудом вытащила на свет божий наполненное ведро. Не в силах бороться со своей ужасной жаждой, опустившись на корточки она принялась пить студеную воду прямо из ведра, отлично зная, что её и без того промерзшему до костей организму только этого и не хватает для того чтоб полноценно свалиться с простудой.
Усилием воли оторвав себя о воды, она затащила ее в дом. Дальше дело пошло намного веселее. В сарае, который при ближайшем рассмотрении оказался дровяником, нашлись сухие дрова, а в подполе – дряблая картошка и соленья-варенья. Электричества, естественно, не было. Здесь нигде не было электричества, поэтому ей пришлось растопить печь, в надежде на то, что по раннему времени да на фоне бушующих снарядных взрывов никто не заметит идущий из трубы дым. Огонь в очаге разгораться никак не хотел, вынуждая её раз за разом зажигать новую спичку. Когда слабые языки пламени начали, наконец, разрастаться, девушка победно улыбнулась, а уж когда от печи пошло тепло, и картошка в чугунке закипела, она почувствовала в себе слабое желание жить. Не то, чтоб оно было очень сильным, но бросаться резать вены она уже не хотела.
Вскоре девушка разложила на большом деревянном столе, занимающем большую часть кухни, застарелую газету, датированную еще тем благословенным временем, когда она не знала, как звучит артиллерийский обстрел, и начала собирать на стол.
– Пища Богов, – пошутила девушка, глядя на банку маринованного ассорти из огурцов и помидоров, банку немного подплесневевшего варенья, верхний слой которого она тщательно удалила и дымящийся картофель в небольшой железной миске. Собранный в чужом огороде пучок из всходов прошлогодней петрушки она небольшими кисточками раскидала на своё нехитрое блюдо и осталась очень довольна результатом.
Есть хотелось ужасно. Она даже не представляла, когда ела в последний раз и под ложечкой противно засосало. Руки пришлось мыть старым иссохшимся обмылком сомнительного цвета, но и тут кривить лицо она себе попросту не позволила.
«Что есть – то есть», – подумала она втыкая зубы в обжигающий картофель и ей показалось, что это самое прекрасное блюдо из всех ею испробованных. Во время этой нехитрой трапезы, взгляд её упал на старую статью, отпечатанную на пожелтевшей газетной бумаге – сводка по заболевшим и умершим от коронавируса, и она невольно усмехнулась: «Когда-то мир всерьёз беспокоила заморская болезнь и прививки от нее». Как много бы она отдала, чтоб вернуться в то время. Вернуться и изменить то, что она смогла бы изменить.
Желудок радовал приятной наполненностью, а в домике становилось очень тепло, и она смогла снять куртку.
Максимально скрыв следы своего пребывания здесь, она спрятала остатки еды в погреб, а все вещи обратно в сундук и подставив самодельный деревянный стул залезла на печку. Там она расстелила старое лоскутное одеяло, положила найденную на продавленной железной кровати подушку и укрылась своей курткой, постепенно привыкая к окружающему её запаху затхлости. В тепле и уюте, закрывшись тоненькой ситцевой шторой, она забилась в угол и почувствовала себя гораздо менее скверно, чем пару часов назад.
Девушка надеялась, что уснет моментально, как только голова её коснется подушки, но этого не случилось. Эмоции, почти полностью отсутствовавшие в ней после наркоза теперь дали о себе знать, а удовлетворивший самые главные биологические потребности организм, до сего момента себя не проявлявший, начал напоминать ей о своём нездоровье. В тишине и спокойствии она чувствовала пугающую тянущую боль внизу живота и надеялась лишь на свои молодость и здоровье, ведь оказать даже самую простую медицинскую помощь ей было некому.
Все кошмарные события последних дней вихрем проносились в её голове, оставляя после себя щемящее чувство несправедливости и отчаяния. От жалости к себе и своему истерзанному телу она разревелась, позволяя неиссякаемому потоку слез выместить снедающую её боль. Постепенно рыдания сменились негромкими всхлипываниями, а потом и вовсе прекратились, уступив место неспокойному, тревожному сну.