Хиндли вошел, изрыгая проклятия, которые страшно было слушать, и застал меня как раз в тот момент, когда я запихивала его сына в кухонный буфет. Гэртон испытывал спасительный ужас и от дикого отцовского обожания, и от его необузданной ярости. В первом случае его могли до смерти задушить в объятиях и зацеловать, во втором же швырнуть в огонь или об стену, посему бедняжка молчал и не сопротивлялся, куда бы я его ни прятала.
– Ах вот оно что! Наконец я его нашел! – закричал Хиндли, схватив меня за шиворот и оттащив от буфета, как собаку. – Гром и молния! Вы поклялись уморить ребенка! Теперь я понимаю, почему никогда его не вижу. Но, клянусь дьяволом, я заставлю тебя проглотить этот кухонный нож, Нелли! Не смейся, ибо я только что окунул Кеннета вниз головой в трясину Вороного Коня, а где один, там и двое – мне надо кого-нибудь убить. Пока не убью – не успокоюсь!
– Мне не нравится кухонный нож, мистер Хиндли, – заявила я. – Им разделывали копченую селедку. Лучше уж меня застрелите.
– Лучше тебе убраться ко всем чертям! – закричал он. – И я тебя уберу. Нет в Англии таких законов, чтобы запрещать человеку содержать свой дом в порядке, а мой дом отвратителен. Открывай рот.
Схватив нож, он попытался просунуть его кончик мне между зубами, но я не особенно боялась его вывертов. Сплюнув, я сказала, что нож невкусный и я ни за что не стану его глотать.
– Да? – удивился он, отпустив меня. – Теперь я вижу, что этот ужасный маленький негодник вовсе не Гэртон. Прошу прощения, Нелл. Будь это он, следовало с него бы шкуру содрать за то, что не выбежал поздороваться с отцом, и за то, что орет, словно увидел домового. Подойди сюда, бестолковый щенок! Я научу тебя, как обманывать добросердечного, простодушного отца. Как думаешь, Нелл, не стоит ли мальчишку красиво подстричь? Собаки от стрижки становятся злее, а я люблю злых… Дай мне ножницы… Да, злее… Подстрижем его! К тому же это адское кокетство, дьявольское тщеславие – беречь свои уши. Мы и без них все равно ослы. Тише, дитя, тише! Вот славный мальчик! Не грусти, утри слезы – все хорошо, поцелуй меня! Что? Не хочешь? Поцелуй меня, Гэртон! Черт возьми, поцелуй же! Боже, неужели это чудовище – моя плоть и кровь! Теперь-то я уж точно сверну мерзавцу шею.
Бедный Гэртон изо всех сил вопил и бился в отцовских руках, но, когда тот понес его вверх по лестнице и поднял над балюстрадой, мальчик стал голосить и вырываться пуще прежнего. Я закричала, что от испуга у ребенка случится родимчик, и бросилась его спасать. Прибежав наверх, я увидела, что Хиндли перегнулся через перила и прислушивается к шуму внизу, почти забыв, кого держит в руках.
– Кто там? – спросил он, услышав, что кто-то подошел к лестнице.
Я тоже нагнулась, чтобы дать сигнал Хитклифу не показываться – я узнала его по походке. Но в то мгновение, когда я отвела взгляд от Гэртона, мальчик неожиданно вывернулся, освободившись из некрепких рук Хиндли, и полетел вниз.
Мы даже не успели испытать ужас от происшедшего, как поняли, что бедняжка спасен. В решающий момент под лестницей появился Хитклиф, который без раздумий поймал ребенка, поставил его на ноги и поглядел вверх, чтобы понять, кто виновник несчастного случая. Скряга, уступивший счастливый лотерейный билет за пять шиллингов, а на следующий день обнаруживший, что потерял на этом пять тысяч фунтов, не был бы так ошарашен, как Хитклиф, увидевший наверху мистера Эрншо. Лицо паренька яснее слов говорило об ужасной досаде из-за того, что он оказался орудием, помешавшим собственной мести. Осмелюсь предположить, что, если бы было темно, Хитклиф попытался бы исправить ошибку и размозжил Гэртону голову на тех же ступенях. Но мы оказались свидетелями спасения ребенка. Я быстро сбежала вниз и прижала к груди моего драгоценного воспитанника. Хиндли спустился медленнее, протрезвевший и смущенный.
– Это ты виновата, Эллен, – сказал он. – Надо было держать его от меня подальше. Ты должна была забрать его у меня. Он не ушибся?
– Ушибся?! – вскричала я в негодовании. – Если не убили, так сделаете дурачком! Удивительно, как его матушка еще не встала из могилы посмотреть, что вы творите! Вы хуже язычника, если так обращаетесь со своей кровинушкой!
Хиндли попытался погладить малыша, который, оказавшись в моих руках, сразу же успокоился и перестал плакать. Однако стоило отцу дотронуться до него лишь пальцем, как он вновь завопил и начал брыкаться с такою силою, что чуть не забился в припадке.
– Отвяжитесь вы от него, – продолжала я. – Он вас ненавидит, да и все вас ненавидят – правду не скроешь! Счастливое семейство, нечего сказать! До чего вы себя довели – вот уж хорош так хорош!
– А буду еще лучше, Нелли, – рассмеялся этот заблудший человек, вновь ожесточившись. – Покамест уйди отсюда и его забери. И слышишь, ты там, Хитклиф, скройся с глаз моих – чтобы мне тебя не видеть и не слышать… Сегодня я тебя не убью, разве только подожгу дом. Но это уж как мне заблагорассудится.
С этими словами он вынул из буфета бутылку бренди и налил себе стаканчик.
– Остановитесь, – взмолилась я. – Мистер Хиндли, примите это как предупреждение свыше. Пожалейте хоть несчастного мальчика, если себя не жалеете!
– С кем угодно ему будет лучше, чем со мной, – ответил он.
– Пощадите собственную душу! – продолжала я и попыталась отобрать у него стаканчик.
– Ну уж нет! Напротив, я с превеликим удовольствием отправлю свою душу на вечные муки, дабы наказать Создателя! – воскликнул богохульник. – Пью за мою проклятую душу!
Он осушил стаканчик и нетерпеливо велел нам убираться, присовокупив к своему распоряжению череду проклятий, коих не следует ни вспоминать, ни повторять.
– Жаль, что он не умрет от пьянства, – заметил Хитклиф, негромким эхом повторив те же богохульства, когда дверь за Хиндли захлопнулась. – Прямо из кожи вон лезет, да организм не поддается. Мистер Кеннет говорит, что готов поставить свою кобылу, что Хиндли переживет любого фермера отсюда до Гиммертона и сойдет в могилу убеленным сединами грешником, ежели не случится какое-нибудь неожиданное счастливое происшествие.
Я пошла на кухню и, усевшись со своим маленьким агнцем, принялась его баюкать. Хитклиф, как мне показалось, отправился в амбар. Лишь потом выяснилось, что он прошел позади скамьи и тихонько улегся на лавку, что была отодвинута к стене подальше от огня.
Я качала Гэртона на коленях и напевала песенку, начинавшуюся словами:
Плакали дети ночною порой,
Их мать услыхала в гробу под землей… —
когда мисс Кэти, до комнаты которой донесся шум с лестницы, заглянула на кухню и прошептала:
– Ты одна, Нелли?
– Да, мисс, – отвечала я.
Она вошла и приблизилась к очагу. Я подняла глаза, полагая, что она хочет мне что-то сказать. Лицо ее было взволнованно и озабочено, рот полуоткрыт, словно она действительно собиралась заговорить. Кэти втянула воздух, но так ничего и не сказав, выдохнула. Я вновь запела, не желая забывать, как она совсем недавно повела себя со мною.
– Где Хитклиф? – спросила она, прервав мое пение.
– Работает на конюшне, – был мой ответ.
Хитклиф не противоречил, быть может, задремал. Опять последовало долгое молчание, но я заметила, как на плиты пола со щек Кэти скатились две слезинки. «Неужто она сожалеет о своем постыдном поступке? – подумала я. – Вот это новость! Но пусть сама соберется с духом и признается, не стану я ей помогать. Хотя вряд ли – ее не очень волнуют беды других, в отличие от собственных».
– Боже мой! – воскликнула она наконец. – Я очень несчастна!
– Жаль, – отвечала я. – У вас так много друзей и так мало забот, а вы все равно недовольны.
– Нелли, ты сохранишь мой секрет? – продолжала она, опустившись рядом со мной на колени, и направила на меня свой обезоруживающий взгляд, от которого непременно исчезало ваше раздражение, несмотря на все основания его испытывать.
– А он того стоит? – спросила я уже не так обиженно.
– Да, и я очень волнуюсь. Мне надо кому-то открыться. Хочу понять, что мне делать. Сегодня Эдгар Линтон сделал мне предложение, и я дала ему ответ. Но прежде чем я скажу тебе, было это согласие или отказ, скажи, как, по-твоему, мне следовало ответить.
– Право, мисс Кэтрин, откуда же мне знать? Если принять во внимание сцену, которую вы устроили в его присутствии сегодня днем, без сомнения, разумно было бы ему отказать; но раз уж он сделал вам предложение после случившегося, значит, он либо безнадежно глуп, либо ищет себе на голову приключений.
– Раз ты такое говоришь, я тебе больше ничего не скажу, – капризным тоном проговорила она и поднялась. – Я согласилась, Нелли. А теперь быстро ответь, правильно я сделала или нет.
– Вы согласились! Тогда к чему обсуждать? Дали слово – теперь уж назад не возьмешь.
– Но скажи, следовало ли мне так поступать? Скажи! – воскликнула она в раздражении, сжав руки и нахмурившись.
– Прежде чем правильно ответить на ваш вопрос, надобно подумать о нескольких вещах, – ответила я с нравоучительным видом. – Самое главное – любите ли вы мистера Эдгара?
– Как же его не любить? Конечно, люблю.
Тогда я стала задавать ей вопросы, как в катехизисе – для двадцатидвухлетней девушки это было весьма полезно.
– Почему вы его любите, мисс Кэти?
– Что за ерунда! Люблю – и все.
– Ничего подобного. Вы должны сказать почему.
– Ну, потому, что он красивый и мне нравится его общество.
– Плохо! – прокомментировала я.
– И потому что он молодой и веселый.
– Опять плохо.
– И потому что он меня любит.
– Это в данном случае несущественно.
– И еще он будет богатым, а я хочу быть самой шикарной дамой в округе. Я буду гордиться таким мужем.
– Хуже не придумаешь. Теперь скажите, как вы его любите.
– Как все любят. Какая же ты глупая, Нелли!
– Вовсе нет. Отвечайте.
– Я люблю землю, по которой он ступает, все предметы, до которых он дотрагивается, каждое слово, которое он произносит. Я люблю его лицо, его поступки – все-все, что в нем есть. Довольна?
– А почему?
– Да ты надо мной смеешься. Это подло. Мне сейчас совсем не до шуток! – сказала молодая леди и, нахмурившись, отвернулась к огню.
– Я вовсе не шучу, мисс Кэтрин, – отвечала я. – Вы любите мистера Эдгара, потому что он красивый, молодой и веселый, потому что он богат и любит вас. Последнее, впрочем, не важно – вы бы и без этого могли в него влюбиться, как могли и не влюбиться в ответ на его чувство, если бы он не обладал четырьмя перечисленными ранее качествами.
– Да, действительно не могла бы. Я бы лишь жалела его; быть может, ненавидела, если бы он был уродлив или смешон.
– Но в мире есть и другие красивые и богатые молодые люди – возможно, красивее и богаче его. Что вам мешает полюбить их?
– Если они где-то есть, то мне не встречались. Таких, как Эдгар, я еще не видела.
– Может, еще увидите. Он ведь тоже не всегда будет красивым и молодым, и не исключено, что когда-нибудь перестанет быть богатым.
– Но сейчас-то он богат. Меня интересует настоящее. Тебе следовало бы рассуждать здраво.
– Ну, тогда все решено. Коли вас интересует только настоящее, выходите за мистера Линтона.
– Мне твое разрешение не требуется – я и так за него выйду! Но ты не сказала, правильно ли я поступаю.
– Абсолютно правильно, если люди выходят замуж, думая лишь о настоящем. А теперь скажите: отчего вы несчастны? Братец ваш будет доволен… Старики Линтоны, думаю, тоже не станут противиться. Вы покинете этот полный бесчинства, неуютный дом и поселитесь в доме богатом и уважаемом. Вы любите Эдгара, Эдгар любит вас. Кажется, все легко и просто. Что же мешает?
– Это и это! – ответила Кэтрин, приложив одну руку ко лбу, а другую к груди. – В каком месте у человека живет душа? В душе и в сердце своем я определенно чувствую, что поступаю дурно.
– Очень странно. Я вас не пойму.
– Это и есть мой секрет. Если не будешь надо мной смеяться, я объясню. У меня не получится выразить все ясно, но постараюсь передать тебе, что чувствую.
Она снова села рядом. Лицо ее стало печальнее и мрачнее, сжатые руки дрожали.
– Нелли, тебе никогда не снятся странные сны? – вдруг спросила она после минутного раздумья.
– Иногда снятся, – ответила я.
– Мне тоже. Некоторые сны так и остались со мною на всю жизнь, они даже изменили мои мысли. Они прошли сквозь меня, словно вино сквозь воду, меняя цвет моей души. Вот один такой сон. Я тебе его расскажу, только постарайся ничему не улыбаться.
– Ах нет, мисс Кэтрин! – вскричала я. – Не станем вызывать призраков и привидений – нам и без них тяжко. Ну же, развеселитесь, будьте сами собой! Поглядите на маленького Гэртона! Ему ничего страшного не снится. Вон как сладко он улыбается во сне!
– Да, и как сладко богохульствует его отец, сидя в одиночестве! Ты, должно быть, помнишь его розовощеким ангелочком – почти таким же маленьким и невинным, как этот. И все-таки, Нелли, я хочу, чтобы ты меня выслушала, сон совсем недлинный. К тому же сегодня мне грустно.
– Нет-нет, не стану, и не просите! – быстро проговорила я.
Я верила в вещие сны, как верю и теперь, а Кэтрин неожиданно помрачнела, и я испугалась, что найду в ее сне предзнаменование ужасной катастрофы. Она рассердилась, но продолжать не стала. Через некоторое время, сделав вид, что переменила тему, она вновь заговорила:
– Если бы я попала в рай, Нелли, мне было бы там очень плохо.
– Это потому, что вас туда не пустят, – ответила я. – В раю плохо всем грешникам.
– Нет, не поэтому. Мне однажды приснилось, что я на небесах.
– Я же сказала, что не стану слушать про ваши сны, мисс Кэтрин! Пора мне идти спать! – вновь прервала я ее.
Рассмеявшись, она остановила меня, поскольку я собралась подняться.
– Не беспокойся! – воскликнула она. – Я только хотела сказать, что небеса не показались мне родным домом, сердце мое было разбито, я плакала и просилась назад на землю. Ангелы так рассердились, что швырнули меня прямо на вересковую пустошь на вершине наших холмов, где я и очнулась, от радости вся в слезах. Этой истории довольно, дабы объяснить один мой секрет. Да и второй тоже. Мне что замуж за Эдгара Линтона, что в рай, и, если бы тот мерзкий человек не принизил так Хитклифа, я бы и не помышляла об этом браке. Если я сейчас выйду за Хитклифа, то и мое положение станет ниже, так что он никогда не узнает, как я его люблю, и люблю не потому, что он красив, Нелли, а потому, что он – это я сама, даже больше. Из чего бы ни были сотворены наши души, они у нас одинаковые, а душа Линтона отличается от них, как лунный луч от молнии или как мороз от огня.
Пока она говорила, я поняла, что Хитклиф никуда не ушел. Почувствовав какое-то легкое движение, я обернулась и увидела, как он поднялся с лавки и бесшумно выскользнул из кухни. Он слушал до тех пор, пока Кэтрин не сказала, что брак с ним принизит ее – больше он слушать не стал. Моя собеседница, сидя на полу, не могла из-за спинки скамьи заметить ни его присутствия, ни ухода, но я вздрогнула и попросила ее замолчать.
– Почему? – спросила она, взволнованно оглядевшись.
– Джозеф пришел, – отвечала я, вовремя услышав звук катящейся по дороге телеги. – И Хитклиф с ним. Я даже не уверена, не стоит ли парень сию минуту под дверью.
– О, за дверью он меня не услышит, – сказала на это Кэти. – Давай я подержу Гэртона, пока ты готовишь ужин, а когда приготовишь, поужинаем вместе. Я хочу успокоить свою больную совесть, удостоверившись, что Хитклиф не имеет никакого представления об этих вещах. Ведь не имеет, правда? Он не знает, что значит влюбиться, верно?
– Не вижу причины, почему бы ему не знать. Вы-то ведь знаете. И если его выбор пал на вас, то он будет самым несчастным созданием на свете. Как только вы станете миссис Линтон, он потеряет друга, любовь, да и вообще все. А вы задумывались над тем, как сами перенесете разлуку и каково ему будет остаться совсем одному на белом свете? Ибо, мисс Кэтрин…
– Чтобы он был один на белом свете? Чтобы мы разлучились? – вскричала она почти с негодованием. – Скажи на милость, кто же нас разлучит? Такого человека будет ждать участь Милона[8]. Покуда я жива, Эллен, никто и никогда не разлучит нас. Все Линтоны в мире обернутся пустым местом, прежде чем я соглашусь отречься от Хитклифа. Я совсем этого не хочу и об этом не помышляю! Я ни за что не стану миссис Линтон такою ценой! Хитклиф будет мне так же дорог, как был дорог всю мою жизнь. Эдгару придется избавиться от своей неприязни или, по крайней мере, стать терпимее. Так и будет, когда он узнает, как я на самом деле отношусь к Хитклифу. Нелли, я вижу, ты считаешь меня подлой эгоисткой, но неужто тебе не приходило в голову, что если мы с Хитклифом поженимся, то станем нищими? А вот если я выйду за Линтона, то помогу Хитклифу возвыситься и спастись от гнета моего брата.
– Благодаря деньгам своего мужа, мисс Кэтрин? – спросила я. – Он может оказаться не таким уступчивым, как вы рассчитываете. И, хотя не мое дело судить, я все же полагаю, что это наихудший повод стать женой молодого Линтона из всех, что вы перечислили.
– Ничего подобного! – парировала она. – Это самый лучший! Другие нужны мне для удовлетворения моих прихотей, и Эдгару тоже – для удовлетворения его прихотей. А этот касается того, кто вобрал в себя и мои чувства к Эдгару, и всю меня. Не могу толком объяснить, но ты, как и все люди, должно быть, ощущаешь, что где-то вне тебя существует – или должно существовать – твое второе «я». Какой был бы смысл в моем создании, обитай я лишь здесь? Мои самые большие несчастья в этом мире всегда были несчастьями Хитклифа, я видела и чувствовала это с самого начала. Главная идея моей жизни – он. Если все вокруг погибнет, а он останется, я все еще буду жить. А если все останется, а его не будет, вселенная станет для меня чуждым местом – мне будет нечего в ней делать. Моя любовь к Линтону сродни листве в лесу – время ее изменит, как зима изменяет деревья. А любовь к Хитклифу подобна вечным скалам под теми деревьями – источник почти незаметной радости, но без него никуда! Нелли, я сама и есть Хитклиф! Я всегда, всегда думаю о нем – не как о чем-то приятном и не как о человеке, который доставляет мне больше удовольствия, чем я сама собственной персоной, а как о своем естестве. Так что не говори мне больше о нашем расставании. Этого быть не может и…
Она смолкла и зарылась лицом в складки моего платья, но я с силой его отдернула. У меня не хватало терпения выносить ее безрассудство!
– Если я могу вывести хоть какой-то смысл из всей чепухи, что вы наговорили, мисс, – сказала я, – то это лишь убеждение, что вы либо не понимаете обязанностей, которые накладывает на вас замужество, либо вы дурная, безнравственная девушка. И больше не беспокойте меня вашими секретами; не обещаю, что сохраню их.
– Но этот не выдашь? – с волнением спросила она.
– Не обещаю, – повторила я.
Она готова была настаивать, но появление Джозефа прервало наш разговор; Кэтрин пересела в уголок и принялась баюкать Гэртона, а я – варить ужин. Когда ужин был готов, мы с Джозефом заспорили, кому нести еду мистеру Хиндли, но так ни до чего и не договорились, пока все не остыло. Наконец сошлись на том, что подождем, когда Хиндли проголодается, ибо мы опасались попадаться ему на глаза, если он долго пребывал в одиночестве.
– Что ж этот негодник до сих пор с поля не явился? Где он болтается, бездельник? – спросил старик, ища глазами Хитклифа.
– Позову его, – ответила я. – Он наверняка в амбаре.
Я пошла в амбар и стала звать, но ответа не получила. Вернувшись, я шепнула Кэтрин, что Хитклиф, без сомнения, слышал бо́льшую часть того, что она говорила, и рассказала, что видела, как он выскользнул из кухни в тот момент, когда Кэтрин сетовала по поводу отношения к нему ее брата. Девушка вскочила в страшном испуге, бросила Гэртона на скамью и помчалась искать своего друга, не тратя времени на размышления, отчего это она так разволновалась и как Хитклиф воспринял ее слова.
Поскольку Кэтрин долго не возвращалась, Джозеф предложил больше никого не ждать. Он решил, что понял их хитрость – не идут, чтобы не слушать его слишком долгую молитву. Они оба «столь дурны, сколь и злокозненны в делах своих», заявил он. Посему ради них он в тот вечер добавил особую молитву к той пятнадцатиминутной, которую обыкновенно читал перед едой, и присовокупил бы еще одну в конце, если бы на кухню не влетела молодая хозяйка и не велела ему быстро бежать и искать Хитклифа, куда бы тот ни забрел, и заставить его немедленно вернуться.
– Мне нужно поговорить с ним, и я ни за что не уйду к себе наверх, пока не поговорю! – заявила она. – Ворота открыты. Он где-то далеко и меня не слышит, поэтому и не отвечает, хотя я что есть мочи кричала с крыши овчарни.
Поначалу Джозеф возражал. Но Кэтрин так настаивала, что отказаться было невозможно, и в конце концов ему пришлось нацепить на голову шляпу и, ворча, отправиться на поиски. Тем временем Кэтрин ходила взад-вперед по кухне, восклицая: