Гром
Мысли о древе желаний не покинули меня ни на следующий день, когда мы продолжили путь, ни еще через три. С Молнией мы с тех пор не разговаривали, она словно в невидимку превратилась.
Нутром я чуял, что был неправ, хотя обычно не обращал внимания на такие мелочи. Но сейчас в голове зудела эта заноза. Единственный способ унять зуд – выяснить, что за традицию я нарушил.
– Май, – я придержал лошадь, чтобы подождать мага земли.
Тот поднял на меня взгляд добрых светлых глаз.
– Слушаю, господин. Вы что-то хотели?
Я решил начать издалека.
– Ты ведь лучше меня разбираешься в растениях.
Тот скромно улыбнулся:
– Я люблю их с детства. Это моя родная стихия, моя кровь.
– Что ты знаешь о традициях, связанных с деревом шимме?
– О, их много, – он нахмурил лоб, вспоминая. – С чего мне начать, господин? Вас интересует что-то конкретное?
Перед глазами стояло лицо растерянное лицо госпожи Мирай, ее стремительно алеющие щеки. Обида и гнев во взоре.
– Что значит повязывание лент?
Май пустился в объяснения:
– Многие шиссаи верят, что если загадаешь желание и повяжешь ленту на дерево шимме, то боги непременно его исполнят. Сама же лента сгорает в лучах солнца, когда оно сбывается.
Это говорила и Молния. Звучит наивно, но разве можно винить людей в том, что они верят в сказки? А я, выходит, испортил ей весь ритуал. Отнял надежду на исполнение заветного желания.
– Есть и брачные обряды, – серьезно заявил Май.
– Правда? – я недоверчиво глянул в его сторону.
– Да, господин. Новобрачные приходят к дереву шимме, где невеста снимает с волос ленту и отдает жениху, а тот повязывает ее на ветке. Они загадывают, чтобы брак был долгим и счастливым и чтобы их не разлучили ни люди, ни боги. Если к рассвету лента сгорит – так и будет. Важно только, чтобы лента принадлежала именно девушке, – маг земли наставительно поднял вверх указательный палец. – Чтобы она ее долго носила. И чтобы та была дорога ее сердцу.
Вот почему Молния так разозлилась! Я не только отнял ее желание. Все выглядело так, словно мы, как юные новобрачные, только что побывали в храме, а потом пришли к священному древу просить богов о милости. И все это, учитывая наши «высокие» отношения.
Глупо вышло, признаю.
– И что? Такие браки самые крепкие?
Май, кажется, что-то заподозрил, но тактично ответил:
– Знают только боги. Я тоже загадал желание под этим деревом и повязал на его ветвь ленту.
– Ты веришь, что дерево, растущее на вражеской земле, исполнит твое желание? – я скептически приподнял бровь.
Май есть Май. Все время витает в облаках, забывая о реальности.
– Какая разница, господин? Все мы дети одной земли, – произнеся это, он умолк. Молчал и я.
У древесных и земляных магов особая философия. Эти стихии считались самыми миролюбивыми, как и люди, ими владеющие.
– Спасибо. Это было очень познавательно.
Парень спрятал улыбку, низко наклонив голову.
– Обращайтесь, если что-то будет нужно. От наставника у меня нет секретов.
Меж тем мы приближались к южным границам Шиссая. Горы сменились равнинами и лесами, пейзаж стал более привычен глазу.
Впереди раскинулось озеро Тамзи – знаковое место для многих из нас. Чуть больше двух месяцев назад битва на его берегу унесла жизни двадцати молодых магов Сеттории.
А я впервые встретил Молнию.
***
Молния
– Чего такая задумчивая, сестренка? Что тебя гложет? – сзади, пожевывая травинку, подошел Искен.
– Я такая же, как всегда. И разве у меня не может быть причин для раздумий?
По правде говоря, причин этих – море. Но все так или иначе сводилось к одному и тому же человеку. Все нити вели к нему.
– Нет, – он помотал головой, – последние дни ты какая-то… грустная, что ли.
Взгляд брата светился заботой, и от этого на душе потеплело. Настроение портилось не только из-за того, что мы все ближе подбирались к границе. Меня беспокоил Гром.
То, что я чувствовала, не было простой ненавистью и страхом. Меня беспокоило грядущее. Пресловутая судьба.
Сначала наши отцы погибли в битве друг с другом. Мой нанес его отцу последний удар, но и сам не ушел с поля боя. Пал рядом со своим врагом.
Потом мы с Громом столкнулись на берегу озера, которое уже вот-вот покажется на глаза.
Теперь и древо желаний.
Было не слишком приятно молиться под пристальным взглядом холодных глаз. Казалось, меня со всех сторон окружили ледяные пики. Но стоило опустить веки, это чувство быстро ушло, и я потеряла счет времени. Не удивительно, что Гром разозлился.
В конце я попросила богов послать знак, смогу ли когда-нибудь стать счастливой. И они послали, о да. Просто взяли и посмеялись! Потому что этот человек поймал мою ленту и завязал на одной из ветвей.
Мир вокруг исчез, подернулся туманом, у меня даже перед глазами потемнело.
Гром ведь ничего не знал о традициях и обычаях Шиссая! Иначе никогда бы так не сделал. Это слишком интимное действо, которое проводят только молодожены. Женская лента и узел, который завязывает мужчина – как обещание любить друг друга вечно.
И тем карикатурней выглядел этот ритуал в нашем исполнении.
Так ведь глупец даже не понял, что сделал! Ему бы только мечом махать и разрушать все своими заклинаниями. Вот это у него хорошо получается.
Нет, мы, конечно, не поженились. Этого еще не хватало. Просто выглядели как два идиота. Пускай Гром и дальше пребывает в неведении. Если бы на его месте был кто-то другой, я бы отнеслась к этому спокойней.
Утром мы покидали место стоянки. Дерево шимме стояло чуть в стороне, но я не удержалась и стала искать взглядом свою ленту.
Ее не было.
Вот просто не было и все. Неужели она сгорела в лучах утреннего солнца?
Я отлично помнила унизительное поручение господина Сандо, он словно стоял за спиной и толкал меня к Грому. Вместе с тем голову щекотало чувство, что я забыла нечто очень важное. И чем глубже копала, тем меньше понимала, что со мной происходит.
Солнце играло на водной глади озера Тамзи. Его назвали так в честь богини Печали, которая оплакивала умершего возлюбленного.
Когда я была тут в прошлый раз, вокруг бушевала зима, а воды озера сковал толстый слой льда. Снежный ветер хлестал по лицу, выстуживая до костей. А сейчас берег был тихим и светлым, усыпанным мелкими белыми цветами. Ничто не напоминало о том, что творилось здесь чуть больше двух месяцев назад. Земля быстро затянула свои раны.
Еще недавно противоположный берег принадлежал Шиссаю, а сейчас там Сеттория. Остался последний рубеж, и я окажусь на территории врага.
Люди и лошади нуждались в отдыхе, мы и так несколько дней выжимали из себя последние силы. Сетторцы бегали к воде освежиться, наш лагерь стоял на берегу Тамзи. Раз им можно, то и мне тоже, да?
Ожидая, что в любой момент меня могут остановить, я медленно дошла до кромки. Полуденное солнце освещало озеро до самого дна, в толще воды резвились стаи мелких рыб.
– Все, что за нашими спинами, шиссаи сохранили благодаря вам, – раздался голос, который я меньше всего хотела услышать.
Он подошел сзади совсем неслышно. Как настоящий разведчик.
– Снова следите за мной? – скрестив руки на груди, я повернула голову и встала полубоком, чтобы видеть собеседника.
– Я ведь обещал, что отныне не спущу с вас глаз.
Гром, как обычно, был сосредоточен и хмур.
– Мне льстит, что один из лучших боевых магов континента признает мои способности, – я невесело усмехнулась и пнула камешек носком ботинка. Он проскакал и плюхнулся в озеро, запустив серию кругов.
Мы стояли рядом и, могу поспорить, думали об одном и том же. Заново переживали день, который едва не стал для нас обоих последним.
– Может, вы просто следите, чтобы я не утопилась с горя?
Глубоко внутри сидело недостойное желание поддеть Грома. Физически и магически мне его не одолеть, остаются только слова.
– Сколько вам лет, госпожа Мирай? – спросил он вдруг, проигнорировав мой вопрос.
Я вскинула удивленный взгляд.
Хочет услышать ответ, а потом заявить, что я веду себя как глупая малолетка?
Ах, конечно, Гром спрашивает не из праздного любопытства. Всем известно, что магический источник растет до двадцати пяти. Грубо говоря, что ты успел наработать в молодости, с тем и живешь до старости. Вот и интересуется на всякий случай.
– Двадцать два.
А он взял и опять меня удивил:
– Это правда, что вас отправили на войну ребенком?
– А с вами разве не так было? Все мы… – я запнулась и поморщилась, будто от этих слов на языке разлилась горечь, – …все мы дети этой проклятой войны.
– Дети? – он невесело хмыкнул. – Я бы сказал, пасынки.
Гром меня понимает?
Мы замолчали, глядя друг другу в глаза. Как звери, которые еще мгновение назад скалились, а потом внезапно замолкли, учуяв родство.
Его левая бровь поползла выше, и шрам над ней стал более явным. На виске запульсировала голубая жилка, черты заострились, взгляд стал глубоким, как то озеро за нами.
– Пожалуйста, не нужно продолжать.
Не могу говорить с ним об этом. Говорить о себе и слышать о нем – ни к чему. Это лишнее. Ведь чем выше между нами стена, тем спокойней.
– Хорошо. Но я пришел к вам не за этим. Я признаю, что был не прав у древа желаний, и приношу свои извинения.
Я сперва решила, что он шутит, но в холодных глазах Грома не было ни капли веселья.
– Хорошо, что вы это признаете.
В таком духе я могла говорить с Искеном или Рэйдо, а вышестоящим дерзить не имела права. Все-таки он – генерал.
– Если вы разговариваете подобным образом и с господином Сандо, то я не удивлен, что глава рода отдал вас без боя.
Прежний настрой его смазался. Гром скрестил руки на груди и взглянул на меня так, будто больше всего на свете мечтал открутить мне голову. Слова извинения дались ему нелегко. А я, вместо того чтобы принять их с распростертыми объятиями и слезами на глазах, огрызнулась.
И все-таки сейчас в его взгляде не было той ненависти и горячечной ярости, что испугала меня два месяца назад.
Но порой отступление – лучшая тактика.
– Вы злорадствуете над женщиной, которую бросили в стан врага?
Ага, отступление. Говорил же Искен: «Не нарывайся». Но жизнь меня ничему не учит. Если молния вскипела в крови, не успокоюсь, пока не выпущу пар.
– Вы почетный дипломат, а не пленница. Не стоит драматизировать.
«Заткнись, Мирай! Заткнись!» – завопил внутренний голос с интонациями Искена.
Я вперила взгляд в озеро, надеясь остыть, но и там увидела отражение Грома. Он стал моим личным проклятием. Его тень нависала надо мной, заслоняя солнце.
– Вам была дорога та лента?
Почему это его интересует? Откуда такие странные вопросы? Как будто на что-то намекает.
Я посмотрела на него искоса и осторожно ответила:
– Да.
– Откуда она у вас?
– Мне подарил ее дядя Комо. Для меня она была как талисман. А вы… – я запнулась и медленно опустила взгляд, но получилось, что оглядела Грома с головы до мысков сапог. Он снял нагрудник, и черная ткань прилегала к телу, не скрывая очертаний хорошо развитых мышц. – Вы казались мне менее общительным.
– Я спросил у Мая, что значил тот ритуал, – сообщил Гром бесстрастным тоном.
Внутри все перевернулось, а потом съежилось от мучительного и болезненного стыда.
– Госпожа Мирай, – его голос стал капельку теплей. – Не переживайте, нам это не грозит.
И развернулся, чтобы уйти и оставить за собой последнее слово.
– Да, верно. Вы совершенно правы! – пальцы сжались в кулаки, по ним скользнули тонкие голубые молнии и как змеи свернулись на запястьях. – Ведь мужчина должен завязать на дереве ленту своей любимой девушки. То должен был быть жест вечной любви, а не вечной ненависти.
Он замер, а потом медленно повернулся. Пока приближался, взгляд его блуждал по моему лицу, изучая. Я напряглась, готовая обороняться.
– У меня нет к вам ненависти, – проговорил негромко, но четко. – Ненавидеть и мстить женщине недостойно. Есть лишь досада.
И все равно оставил последнее слово за собой!
Какая досада? На кого? На меня или на себя? Кто поймет этого Грома?
Ненависти у него ко мне нет! А маска благородства-то не треснет?
Досадно наверняка потому, что ему пришлось сражаться с женщиной. И что не удалось спасти своих людей на этом проклятом озере.
Фантомная боль пронзила левый бок, и я поморщилась. Вместо шаровой молнии метнула ему новый, пропитанный ядом вопрос:
– Раз пришли извиняться, не хотите ли попросить прощения еще и за то, что два месяца назад на этом самом месте проткнули меня насквозь и бросили умирать?
Я поняла, почему его называют Громом. Он был похож на бурю. Нас разделяло шагов десять, но чувство было таким, что он стоит рядом и сжимает пальцы на моей шее.
Поднялся ветер, и показалось, что по щеке мазнули снежинки. Волна озноба прокатилась по всему телу.
– За это я прощения просить не стану, – процедил Гром. – Вы слишком много о себе возомнили, но всему есть предел, госпожа Мирай. Если снова попробуете мне дерзить, особенно при остальных, я накажу вас. Уверяю, вам это не понравится.
Я знала, что он не шутит. Вот и докажи теперь, что нет ненависти. Ты просто маскируешь ее, Гром.
Опуская голову, я чувствовала, какой деревянной стала шея. И не хотела, чтобы он видел выражение моего лица. Столько лет училась себя контролировать, держать в руках, но появился он, и все пошло прахом.
– Приношу извинения за свои необдуманные слова. Больше такого не повторится, – произнесла я сухо.
Посмотрев на меня, как на самое раздражающее в мире существо, Гром коротко кивнул и зашагал прочь. Он отдалялся, а ко мне возвращалось спокойствие, буря в душе утихала.
Долго наслаждаться одиночеством не выйдет, пора возвращаться в лагерь. Я бросила взгляд на безмятежное озеро – как же тихо! Солнечные зайчики скачут на воде, у дна качаются плети водорослей и скользят юркие серебряные рыбешки.
Я прикрыла глаза, и шквал воспоминаний закружил, перенес меня на два месяца назад, в самый разгар ледяной метели.