Славный малыш:
Крохотные сапожки
И улыбка маньяка
Знакомо ли тебе имя «Калигула», дорогой читатель?
Если нет, то ты счастливчик.
У всех дриад в Цистерне колючки встали дыбом. Мелли ниже пояса превратилась в едва заметный туман. Даже малыш Чак чуть не подавился куском пенопласта.
– Калигула?! – у тренера Хеджа задергался глаз, так же как в тот момент, когда Мелли грозилась отобрать у него оружие ниндзя. – Ты не ошибся?
Если бы. Мне бы очень хотелось сказать им, что третьим императором оказался милый старина Марк Аврелий, или благородный Адриан, или бедолага Клавдий.
Но Калигула…
Даже у тех, кто мало что знал о нем, имя «Калигула» вызывало в воображении самые страшные, самые порочные картины. Правление этого императора было более кровавым и злодейским, чем времена владычества Нерона, который рос в страхе перед своим свирепым дядей Гаем Юлием Цезарем Германиком.
Калигула – олицетворение убийства, пыток, безумия, бесчинств. Калигула – жуткий тиран, по сравнению с которым меркнут все остальные жуткие тираны в истории. Калигула, у которого репутация была хуже, чем у «Эдсел»[26], «Гинденбурга»[27] и «Чикаго Блэк Сокс»[28] вместе взятых.
Гроувер вздрогнул:
– Мне никогда не нравилось это имя. Что оно вообще значит? Убийца сатиров? Кровопийца?
– Сапожок, – ответил я.
Непослушные оливковые волосы Джошуа встали дыбом, что, по всей видимости, очень впечатлило Мэг.
– Сапожок? – Джошуа оглянулся, вероятно, задумавшись, не прослушал ли он какую-то шутку.
Но никто не смеялся.
– Да.
Я припоминал, каким хорошеньким был маленький Калигула в сшитом специально для ребенка облачении легионера, когда он сопровождал своего отца Германика в военных походах. Ну почему в детстве все социопаты – само очарование?!
– Это прозвище он получил в детстве – так его звали отцовские солдаты, – объяснил я. – У него были махонькие легионерские сапожки – калиги, – и воинам казалось это уморительным. Вот его и прозвали Калигулой – Ботиночком, Пинеткой, Сапожком: переводи как нравится.
Колючая Груша вонзила вилку в энчиладу:
– Да наплевать, пусть его зовут хоть Лапуля-Симпампуля. Как нам его победить и вернуться к нормальной жизни?
Остальные кактусы зашумели и закивали. Я начал подозревать, что колючие груши в мире кактусов – главные подстрекатели. Если их соберется много – оглянуться не успеешь, как они устроят революцию и положат на лопатки все царство животных.
– Нужно действовать осторожно, – предупредил я. – Уж что-что, а заманивать врагов в ловушку Калигула умеет. Знаете старую поговорку «Дай дураку веревку, а он уж найдет где повеситься»? Вот они – методы Калигулы. Ему нравится, что его считают безумцем, но это просто маска. Он вовсе не сумасшедший. Но при этом абсолютно безнравственный, он еще хуже, чем…
Я осекся. Чуть было не сказал «чем Нерон» – но как я мог заявить такое прямо в лицо Мэг, все детство которой было отравлено Нероном и его альтер-эго Зверем!
«Осторожно, Мэг, – говорил ей Нерон. – Веди себя хорошо, иначе разбудишь Зверя. Я люблю тебя всем сердцем, но Зверь… Я очень расстроюсь, если ты выкинешь какой-нибудь номер и навлечешь на себя беду».
Не знаю, можно ли измерить степень его низости и злодейства.
– В общем, – продолжил я, – Калигула умен, терпелив и очень подозрителен. Если Горящий Лабиринт – это какая-то хитроумная ловушка, часть большого плана, то вывести его из строя будет непросто. Даже найти его, не говоря уж о том, чтобы победить, будет весьма затруднительно.
Мне хотелось добавить: «А может, и не стоит его искать. Может, лучше бежать без оглядки».
Но дриадам это было бы не под силу. Они пустили здесь корни – в прямом смысле слова, – они привязаны к земле, на которой растут. Такие, как Реба, тут редкость. Мало кто из духов природы выживет, если растение пересадят в горшок и поместят в новую среду. Даже если все собравшиеся здесь сумеют убежать из Южной Калифорнии и спастись от огня, тысячи других дриад останутся и сгорят.
Гроувер вздрогнул:
– Если хотя бы половина из того, что я слышал о Калигуле, правда… – Он замолчал, видимо, осознав, что все смотрят на него и ждут его реакции, чтобы решить, паниковать им или нет. И мне, например, совсем не хотелось оказаться среди толпы мечущихся и вопящих кактусовых дриад. К счастью, Гроувер сохранял спокойствие. – Непобедимых не существует, – объявил он. – Их нет среди титанов, гигантов или богов и уж тем более среди римских императоров, которых называют Сапожками. Этот гад хочет иссушить и уничтожить Южную Калифорнию. Засуха, жара и огонь – его рук дело. Мы обязаны найти и остановить его. Аполлон, как Калигула умер в первый раз?
Я попытался вспомнить. Как обычно, жесткий диск в моем человеческом мозгу отказывался выдавать информацию, но я смутно припомнил темный туннель, преторианских гвардейцев, которые окружили императора, окровавленные кинжалы у них в руках.
– Был убит собственной стражей, – сказал я, – и поэтому теперь он наверняка стал еще подозрительнее. Макрон говорил, что император постоянно меняет состав личной охраны. Сначала он заменил преторианцев автоматонами. Теперь вместо них – наемники, стриксы и… ушастые? Понятия не имею, кто это.
Одна из дриад обиженно фыркнула. Взглянув на ее белые тонкие волосы, белую бороду и большие вытянутые уши, покрытые иголками, я решил, что это Чолла[29].
– Ни один приличный обладатель больших ушей не станет служить такому злодею! Какие еще слабости у него есть? Не может быть, чтобы у императора их не было.
– Точно! – согласился тренер Хедж. – Может, он боится козлов?
– Или у него аллергия на кактусы? – с надеждой в голосе спросила Алоэ Вера.
– Насколько я знаю, нет.
Дриады огорчились.
– Вы упомянули пророчество из Индианы, – сказал Джошуа. – Может, в нем есть какая-нибудь подсказка?
Судя по его тону, он сильно сомневался в существовании такой подсказки. И я его не виню. «Пророчество из Индианы» звучит совсем не так солидно, как «Дельфийское пророчество».
– Я должен отыскать «западный дворец», – ответил я. – Наверное, имеется в виду база Калигулы.
– Только никто не знает, где она, – проворчала Груша.
Может, мне просто показалось, но я заметил, как Мелли и Глисон встревоженно переглянулись. Я ждал, что они что-нибудь скажут, но этого не случилось.
– Еще в пророчестве говорится, – продолжал я, – что мне нужно выпустить на волю «загадку». Как я понял, это значит, что я должен освободить Эритрейскую Сивиллу из плена императора.
– Получается, эта Сивилла любит загадки и кроссворды? – спросила Реба. – Я тоже их люблю.
– Этот оракул изрекает пророчества в форме загадок, – объяснил я. – Иногда что-то вроде кроссворда. Или акростиха. Еще в пророчестве было сказано, что Гроувер приведет нас сюда. И что через несколько дней в Лагере Юпитера произойдет нечто ужасное…
– Новолуние, – прошептала Мэг. – Оно совсем скоро.
– Да, – я постарался не показать своего раздражения.
Мэг, похоже, хотела, чтобы я умел одновременно находиться сразу в двух местах – и это не составило бы никакого труда, будь я богом Аполлоном. А вот смертный по имени Лестер и в одном-то месте выживал с трудом.
– Была еще одна строчка, – вспомнил Гроувер. – «Тот путь, где вражья обувь лишь пройдет». Может, это как-то связано с сапожками Калигулы?
Я представил себе, как пытаюсь втиснуть свои лапы шестнадцатилетки в древнеримскую военную обувь, сшитую для ребенка. У меня даже пальцы на ногах заныли.
– Надеюсь, что нет, – ответил я. – Но я уверен: если мы освободим Сивиллу из Лабиринта, она нам поможет. Хотелось бы получить побольше информации, прежде чем я брошусь сражаться с Калигулой лично.
А вот чего бы мне еще хотелось: вернуть себе божественную силу; собрать все огнестрельное оружие из «Военного безумия Макро» и отдать его армии полубогов; получить от моего отца Зевса письмо, в котором он бы извинился и пообещал никогда больше не превращать меня в человека; ну и еще принять ванну. Но, как говорится, Лестеру выбирать не приходится.
– Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, – сказал Джошуа. – Тебе нужно освободить оракула. Нам нужно потушить огонь. Для этого нам всем нужно пройти Горящий Лабиринт, но никто не знает как.
Глисон Хедж прокашлялся:
– Может, кое-кто и знает.
Впервые в истории сатир оказался в центре внимания стольких кактусов.
Чолла погладила пушистую бородку:
– И кто же этот кое-кто?
Хедж посмотрел на жену, словно говоря: «Тебе слово, милая».
Мелли пару мгновений смотрела в небо, вероятно, вспоминая беззаботную молодость, когда она была свободным облачком.
– Многие из вас знают, что мы жили у Маклинов, – сказала она.
– Пайпер Маклин – дочь Афродиты, – пояснил я.
Я помнил ее – она была одной из семи полубогов на борту «Арго II». Кстати, я собирался повидать ее и ее парня, Джейсона Грейса, и спросить, не хотят ли они победить злого императора и освободить оракула вместо меня.
Постойте. Забудьте, что я сказал. Я, конечно же, имел в виду, что попрошу их помочь мне сделать все это.
Мелли кивнула:
– Я работала личным секретарем мистера Маклина. Глисон оставался на хозяйстве и ухаживал за малышом, и, кстати, отлично с этим справлялся…
– Да-да, я такой, – кивнул Глисон, разрешая малышу Чаку погрызть цепь от нунчаков.
– А потом все стало плохо, – вздохнула Мелли.
Мэг Маккаффри склонила голову набок:
– Что случилось?
– Долго рассказывать, – ответила нимфа таким тоном, что подтекст был очевиден: «Если я расскажу, то превращусь в грозовую тучу, залью вас слезами и испепелю молниями». – Главное, что пару недель назад Пайпер приснился сон о Горящем Лабиринте. Она думала, что сможет добраться до его центра. И она отправилась туда с… тем парнем, Джейсоном. – С тем парнем. Интуиция, которая наконец заработала, подсказывала мне, что Мелли не очень-то нравится Джейсон Грейс – сын Юпитера. – Когда они вернулись… – Мелли замолчала, ее нижняя часть закрутилась облачным штопором. – Они сказали, что у них ничего не вышло. Но мне кажется, это не все. По словам Пайпер, внизу они обнаружили нечто… что их потрясло.
Каменные стены Цистерны заскрипели и задрожали под воздействием ночной прохлады, и казалось, что так они отвечают на слово «потрясло». Я вспомнил, как мне приснилась Сивилла в оплавленных цепях, которая извинялась перед кем-то за то, что принесла дурные вести: «Мне жаль. Я бы спасла тебя, если б могла. И ее тоже».
С кем она говорила? С Джейсоном? С Пайпер? С ними обоими? Если это так и если они на самом деле нашли оракула…
– Нужно поговорить с этими полубогами, – решил я.
Мелли опустила голову:
– Я не могу отвезти тебя туда. Если вернусь… это разобьет мне сердце.
Хедж переложил малыша Чака на другую руку:
– Может, я…
Мелли выразительно посмотрела на него.
– Да, я тоже не смогу пойти с вами, – пробормотал Хедж.
– Я вас отвезу, – вызвался Гроувер, хотя он был совершенно измотан. – Я знаю, где живут Маклины. Только… э-э… может, подождем до утра?
Дриады явно почувствовали облегчение. Их колючки больше не торчали в разные стороны. Лица снова позеленели от хлорофилла. Может, Гроувер и не решил их проблемы, но он дал им надежду – или по крайней мере ощущение, – что мы можем что-то изменить.
Я смотрел на оранжевое, затянутое дымкой небо над Цистерной. И думал о пожарах, бушующих на западе, и о том, что происходит на севере в Лагере Юпитера. Сидя на дне колодца в Палм-Спрингс, будучи не в силах помочь римским полубогам и даже узнать, что с ними происходит, я понимал, как чувствуют себя дриады, привязанные к месту, вынужденные с отчаянием наблюдать, как пожары подступают все ближе и ближе.
Мне не хотелось лишать дриад надежды, но я почувствовал, что должен их предупредить:
– Это еще не все. Возможно, скоро вам здесь будет уже не спрятаться.
Я пересказал им то, что Инцитат говорил Калигуле по телефону. И нет, я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду кому-то пересказывать подслушанный разговор говорящего коня с мертвым римским императором.
Алоэ Вера задрожала, и несколько целебных треугольников упало с ее головы.
– К-как они узнали про Аэйталес? Они сюда никогда даже не совались!
Гроувер поморщился:
– Не знаю, ребята. Но… судя по тому, что говорил конь, именно Калигула давным-давно разрушил это место. Он сказал что-то вроде: «Знаю, ты считаешь, что уже принял меры. Но я опасаюсь этого места».
Темное, как древесная кора, лицо Джошуа стало еще темнее:
– Это какая-то бессмыслица. Даже мы не знаем, что здесь было.
– Здесь был дом, – сказала Мэг. – Большой дом на сваях. А цилиндры… раньше это были опоры со встроенной системой геотермального охлаждения, через них поступала вода.
Дриады снова ощетинились. Но стояли молча, ожидая, что еще скажет Мэг.
Она поджала мокрые ноги и стала еще больше похожа на испуганную белку, готовую в любой момент ускакать прочь. Я вспомнил, что, едва мы оказались здесь, она порывалась сбежать. Она предупреждала, что здесь может быть опасно. В памяти всплыла еще одна строчка пророчества, о которой мы пока не успели поговорить: «Деметры чадо корни обретет».
– Мэг, – я старался говорить как можно мягче, – откуда ты столько знаешь об этом месте?
В ее взгляде одновременно читались напряжение и вызов, словно она не знала, зарыдать ей или броситься на меня с кулаками.
– Это был мой дом, – ответила она. – Аэйталес построил мой папа.