Для сентября в городе было неожиданно жарко. Гораздо жарче, чем я представляла себе по фильмам Вуди Аллена, в которых осень в Нью-Йорке – это сезон пиджаков оверсайз и твидовых штанов. Я не располагала большими пиджаками, кроме тех, что принадлежали Илье, а брюки у меня были только для беременных. В последний раз я покупала себе одежду еще до рождения Романа. А появившись на свет, он стал моим приоритетом, так что любые отложенные деньги я тратила на ползунки, а потом и на другие костюмчики все больших размеров, которыми он был одержим. Моим же повседневным нарядом были черные джинсы и футболки с логотипами рок-групп, в которых я больше была похожа на мальчика препубертатного возраста, застрявшего на концерте Death Cab for Cutie.
Но сегодня у меня было собеседование, так что я решила выглядеть стильно, надев блузку на пуговицах с рюшами и мюли, в которых с трудом могла передвигаться.
– Давай сделаем фото на память! – сказала я, доставая телефон и делая снимок в зеркальной стене того, что, как мне тогда казалось, было последним днем моей безработицы. Я загрузила фото в «Инстаграм». У меня был закрытый аккаунт, и даже мой муж не был на меня подписан. Это был наполовину дневник, наполовину – что-то вроде доски визуализации, попытки упорядочить мою жизнь. Я использовала его, чтобы оглядываться в прошлое и видеть, каким было мое тело полгода назад, или вспоминать, какой счастливой я была за год до этого. Еще я публиковала фотографии того, что мечтала сделать, и итальянских гротов и тибетских храмов, которые надеялась когда-нибудь посетить. У меня никогда не было денег на учебные стажировки в Европе, а единственным местом, куда я ездила по работе, был Нэшвилл, где я курировала съемку рекламы печенья.
Капельки пота скатывались по моей шее, пока я запихивала смартфон обратно в сумочку, торопливо шагая по Канал-стрит.
Роман засунул руку в пакетик для бутербродов, наполненный тем, что теперь, с легкой руки Марины, называлось «скучными» хлопьями, достал горсть цельного овса и высыпал его на тротуар, оставляя дорожку к Марине на случай, если мы заблудимся.
Солнечные лучи просачивались сквозь трещины нескольких довоенных складов специй, которые еще не переделали в десятимиллионные лофты. Мужчины, толкающие тележки с пончиками и бейглами со всевозможными начинками, брели по пустынным мощеным улицам, умело обходя выбоины и строительные леса на тротуарах. Илья объяснял мне, что Трайбека находится в постоянном процессе строительства, словно переизобретая себя. Она был похожа на кота, у которого девять жизней, или на Мадонну до того, как она начала усыновлять всех этих малавийских детей. То, что изначально было фермерским районом, превратилось в точку притяжения обеспеченных белых, набивающихся в ярко освещенные здания, словно от страха темноты.
Меня никогда нельзя было даже с натяжкой назвать богатой. Я выросла в бедности, у моей мамы, учительницы английского, было трое детей от трех разных мужчин. Мой отец был владельцем водопроводной компании, и дела у него шли неплохо, но он женился еще раз и уехал в Палм Спрингс с новой семьей, когда я училась в школе. Он всегда присылал мне открытки на день рождения, но иногда ошибался в возрасте.
Теперь, благодаря недавнему повышению Ильи, мы стали жить лучше, чем раньше. Мы отложили немного денег, и, вероятно, уже могли бы себе позволить внести первый взнос за ипотеку или купить какое-нибудь скромное жилье в моем родном городе Салеме, в Орегоне. Но Нью-Йорк обладал уникальной великосветской атмосферой. Счастливый лотерейный билет или согласие Ильи принять непристойное предложение от какого-нибудь пожилого джентльмена могли бы лишь приблизить нас к мечте о том, чтобы жить как эти люди, которые, казалось, плавали вокруг по воздуху. Когда я по вечерам выгуливала Рыжика, то любила остановиться на углу улицы, пока он писал, и смотреть в окна своих соседей по району, пытаясь угадать, что они заказали на ужин или что смотрели по телевизору. Вообще, было забавно любоваться тем, как они расхаживают туда-сюда по своим небесным стеклянным жилищам, словно дикие животные в зоопарке.
От Бич-стрит и до Барклей блондинки, словно уличные гонщики, толкали по тротуарам навороченные коляски, в которых сидели малыши с липкими от сладостей пальчиками. Они проскакивали друг мимо друга, не удосуживаясь взглянуть или кивнуть в знак благодарности. Все были жутко неистовыми и измотанными, даже если для этого не было повода. Люди в Нью-Йорке не бродили без цели. Даже если ты пытался остановиться, тебе почти всегда приходилось бороться с каким-то невидимым потоком, который постоянно толкал тебя вперед.
Роман ходил на свои новые дошкольные занятия чуть больше двух недель, и мне нужно было держать в голове, что я должна собирать ему обед. Столько всего происходило. Уложив обоих детей, я порой с трудом могла вспомнить, что мне надо почистить зубы и зарядить телефон перед тем, как зарыться в одеяла и вырубиться. Обед был всегда на шаг впереди меня. Но Роман не имел ничего против моей забывчивости, потому что благодаря ей мы могли провести несколько лишних минут вместе. Мы завернули в душную дели[8], где взяли сэндвич и яблоко перед тем, как наконец дойти до относительно прохладной школы.
– Люблю тебя, мамочка, – сказал Роман, когда мы дошли до верхней ступеньки. Он взял меня за лицо и поцеловал жарче, чем любой мужчина в моей жизни. С Романом никогда не было легко прощаться. Невозможно было сказать, кто из нас чьей тревожностью питался.
Продолжая льнуть ко мне, он задавал свой привычный список вопросов.
– А куда ты пойдешь? А ты меня заберешь? А если я захочу тебе позвонить, учитель мне разрешит?
Я кивала, стараясь хоть как-то его подбодрить.
– Я не хочу идти, – тихо захныкал он в мой рукав. Дети с родителями проходили мимо нас, и я не решалась поднять взгляд. Мне не хотелось видеть их жалость и осуждение.
– Роман, ты сможешь, – ответила я, высвобождаясь и направляя его в сторону класса. Не давая сыну возможность снова на меня прыгнуть, я сбежала по ступенькам. Чья-то мама мне с сочувствием улыбнулась. Она была одета в модное платье в стиле бохо, а в руках держала глубокую сумку с торчащими из нее образцами ткани. С ее локтя небрежно свисал ярко-желтый велосипедный шлем.
– Сейчас сложно, но, поверьте, к следующему году они станут совсем другими детьми, – сказала она.
– Обещаете? – Я шла за ней и смотрела, как она отстегивает велосипед.
– Ну, по крайней мере, все так говорят, – пожала она плечами. – А куда вы планируете его дальше отдавать? В ее тоне соединялись любопытство и вызов.
– Пока думаем, – уклончиво ответила я. У Кена мы жили временно, поэтому я никуда не могла записать Романа, пока у нас не было постоянного адреса.
Мама вежливо улыбнулась.
– Если думаете о частном заведении, лучше решить пораньше.
Я сдержала стон. Моя подруга Беттани предупреждала, что нью-йоркцы одержимы частными школами. Для них отдать ребенка в правильную школу было жестким соревновательным спортом, по сравнению с которым голодные игры – это пинг-понг. Тогда я к ней не прислушалась. Мы бы никогда не смогли позволить себе оплачивать гигантские счета частной школы. Но чем больше людей об этом говорило, тем сложнее мне становилось это игнорировать.
Жители Нью-Йорка умеют странным образом одновременно хвалить и пристыжать тебя. Если выбираешь обычную школу, то ты смелый и крутой. Но если ты даже не попробовал устроить ребенка в частную, то ты – жадное чудовище, которое явно больше заботится о себе, чем о будущем успехе своего чада.
– Ну, перед тем как что-то выбирать, возможно, вы захотите проверить его у нейропсихолога, – посоветовала мама.
– У кого? – озадаченно взглянула на нее я.
– Просто чтобы оценить, с чем имеете дело. Это как открыть для себя схему его мозга. Он выглядит чудесным, но у него явно есть… потребности. – Она посмотрела на меня с вежливой улыбкой.
– Особые потребности?
– Я не эксперт, – ответила она беззаботно. – Но у всех есть какие-то потребности. Вот у моей дочери свой рог изобилия с дерьмом. Мы просто живем в таком мире. Представьте, если бы у наших родителей было время, чтобы разобраться с нашими проблемами.
С Романом никогда не было легко. Я была первой, кто это признал. Но он был сообразительным и, казалось, с точки зрения умственного развития шел по правильному пути. Когда я была ребенком, то страдала от дислексии, но у него такой проблемы не возникало. С другой стороны, были в нем другие вещи, которые вызывали у меня беспокойство, и другие люди тоже начали их замечать.
Мама смотрела на меня, пока я переваривала то, что она сказала.
– Вы ведь хотите быть уверены в том, что он пойдет в школу, которая не только академически, но и эмоционально его поддержит, – мягко добавила она. – Кстати, меня зовут Сари.
Волнистые волосы оттенка клубничный блонд и россыпь крошечных веснушек на носу делали ее похожей на взрослую версию куклы Cabbage Patch Doll, которая была у меня в детстве. Только более богатую.
– Я – Мег, – ответила я с улыбкой, под которой пыталась скрыть страх, вызванный ее помолвочным кольцом с гигантским бриллиантом.
– Он у вас первый? – спросила Сари, подвозя велосипед к углу улицы.
– Ага. У него дома младший братик, – ответила я, шагая рядом с ней.
– Старшие дети всегда самые сложные, – понимающе вздохнула Сари. – Он наверняка гений. Моя дочь будет или генеральным директором, или серийным убийцей. Она чертовски умна, но, когда дело доходит до эмпатии или нормальных сигналов поведения, оказывается, что у нее их просто нет. Поэтому мы и учимся в частной школе. Я не могу позволить ей погрязнуть в системе.
Я почувствовала, как уголки моего рта задергались. Получается, что то, что я делала для Романа, приведет к тому, что он «погрязнет»?
– Это дорого, – продолжала она, – но я хочу, чтобы у нее были все необходимые возможности. Шанс всего один, понимаете?
Я почувствовала, как у меня намокли подмышки.
– Ага, – тихо ответила я.
– Не хочу показаться снобом, потому что на самом деле я не сноб. – Речь Сари ускорилась. – Я очень приземленная. Боже, я в Бруклине живу, но обычные школы в городе – это полное дерьмо. А если у тебя какие-то проблемы, то их просто игнорируют. Это грустно. Очень грустно.
– А как именно игнорируют? – спросила я.
– В государственных школах на каждого учителя – где-то 30 учеников. А еще вши, – зловеще добавила она.
– Так в какую школу будет ходить ваша дочь? – Я пыталась получить какую-нибудь полезную для себя информацию.
– Зависит от того, в какую ее примут. Сари нажала кнопку на светофоре, но не стала дожидаться зеленого света и пошла через дорогу, не обращая внимания на приближающиеся автомобили.
Я прибавила шагу и двигалась с ней нога в ногу, стараясь не пропустить ни слова.
– В первую очередь я бы выбрала Эбингтон. Нет никого лучше, если говорить о развитии ребенка. Они на голову выше других с их дополнительной поддержкой, трудотерапией, специалистами по когнитивно-поведенческой терапии, занятиями по тай-чи и медитации и питанием без орехов. Как если бы Мария Монтессори устроила секс втроем с Джулией Чайлд и Далай Ламой.
Она обернулась, ожидая, что я рассмеюсь. Но я была слишком потрясена.
– Ого, хочу, – сказала я мечтательно.
– А кто не хочет? – фыркнула она. – Но чтобы попасть в Эбингтон, нужен золотой билет! Все родители в городе туда хотят.
Опустошенная, я посмотрела на тротуар.
– Мой муж ходил в Эллсворт, тоже респектабельная школа, но я уже уверена, что Уэверли там будет плохо.
– Уэверли, – повторила я за ней. – Как необычно!
– Мы с мужем познакомились в ресторане «Уэверли». Хорошо, что не в «Пятнистой свинье», – засмеялась она и вновь вернулась к теме. – У меня целый список мест, куда хочу сходить, но посмотрим, – она вдруг резко замолчала, как будто испугавшись, что выдала слишком много информации.
– Вам в какую сторону? – спросила она, запрыгивая на велосипед.
– Эмм, туда. – Я указала в случайном направлении. – Если у вас найдется время выпить вместе кофе, было бы здорово, – выпалила я. – Я бы с удовольствием вас порасспрашивала и посмотрела бы ваш список школ.
Сари кивнула, изображая интерес, заправила локон за ухо и проверила время на телефоне.
– Я сейчас опаздываю на установку, но найду твой номер в классном списке и напишу через какое-то время.
– Была бы рада, – улыбнулась я. Мне хотелось верить, что она напишет.
Чем дальше я уходила от школы Романа, тем легче мне становилось дышать. С сердца спадал камень. Невыносимое одеяло из вины, любви и ответственности. Я любила родителей, парней и, разумеется, собаку, Рыжика, но материнство было чем-то иным. Это была любовь, от которой хотелось блевать. Бесконечная радость, смешанная с бесконечным ужасом, который не собирался никуда уходить. Моя послеродовая депрессия продолжалась. Это не было жизненным этапом – это был новый взгляд на мир после появления детей. И хотя я ни на что не променяла бы материнство, я ощущала, что моя жизнь разделилась на две несопоставимых части: Мег, которой я была до появления детей, и той, кем я стала потом. Пока я мчалась на первое собеседование, мои тревоги по поводу воскрешения неудавшейся карьеры пополнились новой мыслью. Возможно, у Романа были более серьезные проблемы, чем те, что я игнорировала. Он был моим первым ребенком, так что я просто не понимала, с кем его сравнивать. С другой стороны, когда я видела, как другие дети гуляют со своими родителями, я завидовала. Никто из них не выскакивал на улицу, срывая ботинки, потому что туда попала песчинка, и не спрашивал по десять тысяч раз, опоздает ли он туда, куда идет.
В те моменты, когда Романа не переполняла тревожность, он крутился, грезил наяву или скакал. Это было жутко. Он был моим воздушным змеем, а я – его ниткой. Возможно, мне надо было позволить ему парить в воздухе, но казалось, что привязать его к запястью часто оказывалось единственным способом его защитить. Мои друзья любили говорить мне, что я драматизирую, что он перерастет все, что тогда становилось заметным. Я отчаянно хотела, чтобы это было правдой. Но я не могла быть в этом уверена.
Я глубоко вздохнула и попыталась сфокусироваться на единственной вещи, которую я сейчас могла контролировать. Я пообещала сыну, что это будет удачный день.
Важным было второе собеседование: с «Липп Тейлор», крупным маркетинговым и консалтинговым агентством. Первое же было скорее случайной возможностью, подброшенной мне одной пиарщицей, с которой я работала над рекламой риса из цветной капусты несколько лет назад. Это был проект для одного стартапа, который делал чай матча. Она сказала мне, что у бренда маленький капитал, что на профессиональном сленге значило «они платят копейки». Я чуть не отклонила предложение, ведь такая зарплата не покрыла бы даже расходы на няню. Но, так как немного подзабыла, как себя правильно подавать, решила попрактиковаться там перед походом на главное собеседование. В ожидании зеленого света я достала зеркальце и проверила, не застряло ли таинственным образом что-нибудь в зубах. Все чисто. Я нанесла блеск для губ и широко себе улыбнулась. Вечером, после собеседований, я загуглю все что можно о частных школах.